Я поднял глаза.
– А как же порвать с калианским мужчиной? Кажется, это может стать неприятным опытом.
– На самом деле, один парень плакал и умолял. Другой схватил за волосы, выволок из своей квартиры и швырнул на пол. Тогда я встала, подошла к его двери, постучала, и когда он отворил, врезала ему по горлу вот так. – Она сделала резкое движение правой рукой, и я вздрогнул, хотя ее ладонь остановилась в дюйме от моего адамова яблока. – Это лишило его дара речи, так что я смогла уложить его лицом вниз и прижать. У меня в сумочке были наручники.
– Наручники? – Она оказалась раскрепощенней, чем я представлял.
На лице Салит появилась самая широкая улыбка из тех, что я уже успел увидеть.
– Я арестовала его за нападение. Я офицер полиции, Крис.
– Ты форсер?
– Да. В двадцать один окончила программу по охране правопорядка в ПУ, так что мне пришлось проучиться в академии всего один год. В этом году я получила значок. Видишь? – Она принялась рыться в сумочке, и когда я наклонился ближе, то увидел там, в отдельном кожаном кармашке, пистолет. Матово-черный, как у меня.
Но достала Салит бумажник, затем открыла его так, чтобы я мог увидеть ее металлический синий значок и удостоверение личности с фотографией. На фото ее волосы были собраны в тугой пучок на затылке.
– Ух ты, – пробормотал я. – Офицер Салит Екемма-Ур.
– Я не патрульная, если ты об этом подумал…
Подумал-то я о том, что на днях чуть было не спросил ее о мужчине по имени Рабаль. О торговце незаконным оружием.
А еще подумал о том, что прямо сейчас у меня за поясом нелегальный «Тор» 86-го калибра.
И о том, что застрелил свою девушку. И растворил ее тело.
Салит продолжала рассказывать:
– Мой парень был моим первым и единственным арестом на свидании! – Она хихикнула и откинулась назад, когда официантка поставила перед ней бокал вина. – Я работаю в отделе по борьбе с сексуальными преступлениями в участке 9-Б. – Салит стала серьезнее. – Мы расследуем изнасилования, сексуальное насилие над детьми, даже сотрудничаем с Отделом нравов по делам, связанным с проституцией, когда есть подозрение, что девчонка занимается этим против воли или подверглась насилию со стороны клиента…
– Так ты детектив? – спросил я.
– Я следователь… Не могу стать детективом, пока не отработаю еще немного и не получу повышение по званию. Политика, знаешь ли. Мне придется отработать несколько лет со старшим напарником, прежде чем ты сможешь назвать меня детективом Екемма-Ур.
– Ого… ух ты… Боже, я действительно… впечатлен… Ух ты.
– Я знаю двух калианцев-форсеров. Хорошие ребята с прогрессивными взглядами. Один носит тевик, другой – нет. Я была влюблена в одного из них, пока он не женился. – Ухмылка. – Но, как мне сказали, я единственная калианка в полиции Пакстона. В Миниозисе есть несколько, но они лаборантки… не занимаются полевой работой…
– А сейчас ты на дежурстве?
– Нет. Думаешь, смогла бы я преследовать насильника в таком виде? – Она провела рукой по обтянутым золотом ногам. – У меня выходной.
– А ты уже преследовала каких-нибудь насильников?
– На машине. Не пешком. Но арест произвел мой напарник. Мне еще не приходилось доставать пистолет.
Я покачал головой.
– Неудивительно, что два твоих бойфренда не смогли с тобой справиться.
Выражение лица Салит стало серьезнее. Возможно, слегка разочарованным, даже на грани гневного.
– Тебя пугает то, что я – форсер, Крис?
– Нет… нет… Я говорил о них. О них, о калианцах. Нет, я считаю, это здорово. Просто неожиданно, ведь ты такая молодая. И к тому же калианка.
Она выглядела уже не настолько ершистой.
– Думаю, такой меня сделала Зуль. Любопытная, чудная Зуль, которой не терпелось исследовать Черный храм.
– Сначала ей стоило получить ордер на обыск, – пошутил я.
Мы оба рассмеялись. Я гордился Салит. И чувствовал, что она нравилась мне все больше…
…а еще я гадал: безопасно ли будет увидеться с ней снова?
Дома я сел читать «Некрономикон», намазав лосьоном для ускорения роста волос свою колючую голову. Перед расставанием, уже за кофе, Салит сказала: «Знаешь, ты был бы еще симпатичнее с волосами».
По крайней мере я решил оставить усы и козлиную бородку. Золотая середина между старым и новым Кристофером Руби.
Но я не знал, позвоню ли Салит, хотя мы с ней и обменялись номерами. Не знал, соглашусь ли на ее предложение сходить как-нибудь в кино.
Так почему же я снова отращивал волосы?
Я рассказал Салит о своей работе, словно сделал признание в комнате для допросов. Но солгал, что меня уволили. И еще раз солгал, что меня бросила девушка. Хотя это была не совсем ложь. Ложью было умалчивать о том, как на самом деле закончились наши отношения.
У меня не было времени на увлечение новой женщиной. Я должен был отомстить за растление и уничтожение своей бывшей девушки. Должен был узнать о тайнах, которые могли бы растлить и уничтожить многих, очень многих других людей.
Но Салит знала кое-какие из этих тайн, по крайней мере поверхностно, так? Не могла же быть совпадением история о калианском боге созидания и разрушения. Который был одновременно и богом, и храмом этого бога…
За ночь мои волосы снова отросли, а утром я с маниакальной аккуратностью придавал им форму, пока не сделал короткими и аккуратными. Затем подстриг козлиную бородку. Я выглядел менее одичавшим, чем в последнее время. В конце концов, меня порадовал отказ от идеи с татуировками. Не хотелось выглядеть головорезом в глазах новой подруги-форсера. Но я все равно казался изможденным. Щеки ввалились, а глаза потемнели и припухли. Мне снились дурные сны, я это знал, хотя почти никогда не мог вспомнить их утром.
Прошлой ночью было что-то о стае китов, приближавшихся от горизонта. Но они не плыли на своих массивных плавниках, а летели, медленно взмахивая огромными крыльями, похожими на крылья летучих мышей. И когда подобрались ближе, отбрасывая похожие на облака тени на город, который из-за них выглядел карликовым, я увидел, что эти животные намного, намного крупнее китов. И хотя по форме они скорее походили на кашалотов, стоило им приблизиться в пурпурном небе, как я разглядел, что у них нет ни челюстей, ни глаз, их огромные безликие головы повергли меня в ужас, поскольку казались еще более неумолимыми и невосприимчивыми к моим рыдающим молитвам и мольбам о пощаде.
Я пришел к выводу, что должен убить мистера Голуба.
Уехал на целый день в горы, надеясь, что солнце и смена обстановки внесут ясность. Мне нужна была твердая цель. Определенный курс. Однако, выйдя из подземки, я понял, что оказался очень близко к Пакстонскому университету, где мой отец преподавал историю искусств, и поэтому я побрел от кампуса к самой старой части Пакстона, которая на самом деле была останками города чум, занимавшего эту территорию до того, как его погребли миллионы тонн колонистов. Мне нужно было миновать Овальную площадь, а именно там жил отец со своей женщиной, поэтому я шел быстрым шагом, надев темные очки и опустив голову. И только оставив позади мощеную булыжником Овальную площадь, почувствовал себя комфортней и позволил себе насладиться прохладой осеннего воздуха, яркой синевой, просвечивавшей сквозь мои линзы. Здания здесь были ниже, поэтому открывалось больше неба, а на улицы падал настоящий солнечный свет.
Улицы в этом районе узкие, многие по-прежнему мощенные булыжником. Скучившиеся ряды небольших зданий по большей части облицованы кирпичом и камнем. Первые этажи занимают дорогие сувенирные и антикварные лавки, тихие маленькие книжные магазинчики и кофейни. Вдоль некоторых тротуаров через равные промежутки даже растут небольшие деревца. Со стаканчиком кофе в руке я разглядывал через витрину крошечную художественную галерею. Затем побрел дальше. На единственной опять-таки вымощенной булыжником центральной аллее, которую теперь называли улица Салем, запрещалось автомобильное движение, хотя она была довольно широкой и длинной. Получался почти торговый центр под открытым небом – вдоль улицы концентрировалось больше всего магазинов этого района, и в обеденный перерыв сюда приходила куча народа. Где-то впереди небольшая группа исполняла живую музыку. В фонтане плескалась вода, и в чаше босиком ходили дети. Здесь располагался хороший музей, я бывал в нем раньше. На глаза не попадалось ни одного бродяги, разлегшегося на тротуаре. Ни один тощий подросток не подкрадывался ко мне, чтобы выпросить монетку. Да, тут встречались неприятные люди, но все-таки это было самое милое местечко, какое только можно найти в Панктауне. Конечно, по всему городу тут и там были разбросаны отдельные строения чум, но здесь было самое большое их скопление. Все это напоминало покой в центре урагана. Жемчужину, проглоченную китом и застрявшую в его наполненном желчью желудке.
Ясность. Я мог думать. И прикинул, не сжечь ли магазин мистера Голуба… все эти потенциально опасные фолианты по научной магии и магическим наукам. Но я не мог подвергать опасности проституток, которые жили в том же здании, или кого-нибудь из соседних домов. Тогда я представил, как захожу в книжный магазин и обстреливаю полки капсулами с ненасытной плазмой… наблюдаю за стремительным распространением светящейся коррозии.
Но сначала я выстрелил бы капсулой в мистера Голуба. Нельзя было вешать на него всю вину за Габриэль – она еще до встречи с ним невинно, полушутя приступила к собственному разрушению. Но они как-то взаимодействовали, и мистер Голуб усугубил ее отравление. А еще он был жрецом. И представлял угрозу для других невинных Габриэль. А мне нужно было одно-единственное лицо из плоти и крови, с которым я мог бы схлестнуться. И выстрелить.
Теперь я стал обитателем подземного мира. Улица Морфа и ее притоки были моим районом. Я нервничал из-за убийства человека в такой близости от места, где жил сам. Боялся, несмотря на все свои фантазии, жечь его книги, ведь магазинчик располагался совсем рядом с моей квартирой. А теперь еще там – внизу и неподалеку – жила и работала Салит. Салит-форсер…