– Может, сначала наденешь на меня наручники?
Зокса торопливо встает со стула.
– Ла-адно… Лучше уберу со стола и поскорее уйду.
Мы с Салит снова улыбаемся друг другу. Я немного краснею, во мне растет застенчивость. Отведя взгляд, я потягиваю кофе.
Мы помогаем Зоксе убрать со стола, затем пересаживаемся на диван и ждем, пока она уйдет со своими подругами. Поскольку это уже становится нашей любимой привычкой, мы с Салит смотрим ВТ. «Моя девушка», – думаю я. Не могу поверить, что прямо так взял и назвал ее своей девушкой. Она, кажется, не возражает; ее бедро и икра крепко прижимаются к моей ноге, так близко она сидит. Мне до боли хочется положить руку ей на бедро под иссиня-черную шелковую оболочку, обтягивающую упругую плоть, точно кожура фрукт. Не могу заставить себя это сделать, но совершаю нечто более значительное – беру Салит за руку и сплетаю наши пальцы. У нее теплая ладонь. Она пожимает мою руку в ответ, и я замечаю ее взгляд, но сглатываю и не отрываю глаз от ВТ. Да, существует негласное соглашение, которое, учитывая мою повышенную чувствительность в последнее время, я ощущаю глубоко в молекулах, в чакрах и во всем внутри меня. Сегодня вечером у нас духовная связь.
Лениво переведя взгляд с видтанка на ковер, который занимает почти весь пол в гостиной, я восхищаюсь замысловатой вышивкой цветными и металлическими нитями. Ковер имеет форму большого равностороннего креста. Выходит, догадываюсь я, углов у него восемь. В центре прекрасно изображенные охотники, вооруженные чем-то вроде метательных копий, некоторые верхом на больших глебби, преследуют страшных животных, похожих на скатов манта с четырьмя гибкими конечностями под широкими мантиями. Одно из них, встав на дыбы, пастью на обратной стороне плоского тела отрывает охотнику руку. На одном из четырех рукавов креста, защищая друг друга, сгрудились прекрасно одетые женщины – жены или почитательницы героических мужчин, – которые наблюдают за происходящим. На второй части миниатюрное изображение какого-то города со шпилями. На третьей один из пантер-манта жарится на вертеле. А на четвертом – черное сооружение с восемью заостренными минаретами или башнями. Мужчины несут одного из мант, связанного, но, видимо, все еще живого, к зияющей входной двери… очевидно, в качестве подношения. Жертвы.
– Может, съедим одного из этих, когда я приеду в следующий раз? – спрашиваю я, указывая на ковер.
– Голота? Они уже вымерли. Слишком часто на них охотились, наверное.
Я смотрю прямо на Салит.
– Когда я познакомлюсь с твоей семьей?
Теперь Салит избегает моего взгляда и снова поворачивается к ВТ.
– Не знаю…
– Они никогда не примут меня, да?
– Ко мне они были очень терпимы. Они более современные, чем…
– Я не жду, что ты будешь делать выбор.
– Тсс, Кристофер. Не сейчас. Будь что будет.
Сияющая Зокса возвращается попрощаться. Я отпускаю руку Салит, чтобы подняться и поблагодарить соседку. Та без тени смущения обнимает меня. Не хочу, чтобы Салит была кем-то, кроме самой себя, но было бы куда проще, окажись она одной из саркинианцев. Подозреваю, что и семья ее тогда приняла бы меня с большей готовностью. Тем более я с симпатией отношусь к их религиозным убеждениям.
Наконец, мы одни. Сидим, откинувшись на спинку дивана. Надеюсь, я не испортил вечер своим сложным вопросом. Пытаюсь увести разговор в другую сторону.
– Как у тебя дела с той… шваброй… штукой?
– Мы пока никуда не продвинулись. Но нас с напарником попросили оказать помощь в деле, о котором мы с тобой говорили, с проституткой…
– С Еленой Дарлум? – Я практически пробалтываюсь. Кажется, даже выпрямляюсь на диване.
Салит глядит на меня, приподняв бровь.
– А ты действительно следишь за этим?
– Ну… случай необычный. Я немного почитал о нем в сети…
– Что ж, к сожалению, убитые и изуродованные проститутки – не такое уж необычное явление.
– Значит, это считают преступлением на сексуальной почве, раз привлекли тебя…
– Как оказалось, внутри ее тела была сперма.
– Человека? Чум?
Сомнение. Затем:
– Калианца. – Очередная пауза. – Это еще одна причина моего участия в этом деле.
– А сперма была одного мужчины или нескольких?
– Крис, я, правда, не могу об этом говорить…
– Ну, а как насчет разбросанных по всему городу частей тела? Есть идеи по этому поводу? Что с ее пальцем, который насадили на шип кладбищенской ограды?
– Только чокнутый ублюдок, сотворивший все это с ней, мог бы объяснить такое, Крис.
М-м… не лучший поворот разговора. Мне не нравится слышать, как Салит ругается, к тому же, она делается слишком напряженной, даже слегка враждебной. Возможно, я слегка испортил настрой. Надеюсь узнать больше о деле Елены Дарлум, но сейчас не могу давить.
– Горжусь тобой, – говорю я. – Тем, что ты делаешь. Ты такая сильная. Но я о тебе беспокоюсь.
– Я довольно крепкая.
– А еще красивая. – Я снова беру ее за руку и наклоняюсь, чтобы поцеловать. Мгновение или два ее губы кажутся твердыми, слегка сопротивляются, но затем податливо размягчаются. Салит прижимается ко мне. Ее тело очень теплое, на ощупь оно кажется теплее, чем у землянки; внутренний жар поднимается сквозь плотную материю кожи и одежды.
Я прижимаюсь губами к ее шее, прямо под подбородком, Салит запрокидывает голову, призывно выгибает ее. Двигаюсь вниз, к основанию плеча. В моем носу одуряющий аромат волос Салит, темным облаком он наполняет мою голову. Рука с женственной легкостью ложится мне на затылок. Я беру ее, переворачиваю ладонью вверх и прижимаюсь губами к влажному горячему центру, где линии сплетаются в таинственные узоры, некоторые, как им кажется, умеют их расшифровывать. Продолжая держать ее за руку, я встаю и помогаю Салит подняться. Мы вместе идем в спальню.
Дверь закрывается с тихим, но решительным щелчком.
Салит поворачивается ко мне, и мы снова обнимаемся, затем крепко целуемся. Я снова целую ее в шею. То ли это натуральный запах Салит, то ли масло, которое она втирает в кожу, но у нее пряный аромат с землистым оттенком, напоминающий сандаловое дерево или пачули. Чувствуется слабый и не отталкивающий мускусный запах пота. Я поглаживаю ее поясницу, скольжу руками вверх, под край короткой рубашки. Затем провожу ладонями вниз и обхватываю ее полную попку. Салит копирует мои движения и сжимает мои ягодицы.
Я отстраняюсь от нее настолько, чтобы взяться за край ее рубашки и потянуть вверх, словно снимая кожуру со спелого фрукта. Салит помогает мне и натягивает черную мембрану себе на голову. Мелькает выбритая интимная обнаженность ее подмышек. Ее лифчик темно-фиолетовый. Я обхватываю ладонями ее грудь и слегка приподнимаю, чтобы нежно поцеловать соски, которые давят на удерживающую их ткань.
Протянув руку за спину Салит, я расстегиваю лифчик и освобождаю ее грудь. Она мягкая, но сохраняет форму, благодаря уловке молодости, бросающей вызов гравитации. Ореолы и соски такого же темно-серого цвета, как и ее губы. Я снова баюкаю ее грудь, снова покрываю ее медленными, нежными поцелуями, глубоко вдыхая запах плоти. Беру сосок губами – ни один младенец никогда не был таким же довольным. Я мог бы целую вечность вот так класть голову на грудь Салит.
Но, следуя нашей телепатической программе, мы отстраняемся друг от друга, чтобы закончить раздеваться. Я снимаю рубашку, наблюдая, как Салит расстегивает и спускает свои атласные черные брюки. Ее трусики из темно-фиолетового хлопка. Мы обнимаемся, снова целуемся, я ощущаю ладонями и сжимаю ее полные, округлые ягодицы через мягкую ткань… но могу делать только это, пока мои руки не скользнули под резинку. Я снимаю трусики с ее бедер, стягиваю вниз, и она снимает их.
Салит уже полулежит на своей постели, закинув руки за голову, и наблюдает, как я разделываюсь с одеждой. Затем я нависаю над нижней половиной ее тела и принимаюсь исследовать почти пугающее количество чудесных изгибов и плоскостей. Глажу и массирую ее ступни, их подошвы жесткие, даже мозолистые. Она смущенно бормочет что-то о том, что недостаточно часто втирает в кожу лосьон, но, чтобы успокоить ее, я целую их и поднимаюсь наверх. Целую ее голени, икры с едва заметной щетиной, бедра, такие мягкие, какой только может быть плоть. Просовываю под них плечи, обхватываю руками, опускаю лицо к густому, блестящему черному участку потаенной тени, от которого, словно дым благовоний, исходит сильный аромат мускуса. Почти похожий на тлеющие осенние листья.
Мои глаза закрыты. Я слышу над собой тяжелое дыхание, короткие выдохи, которые со свистом вырываются из ноздрей Салит. Или, возможно, слабые вдохи. Поднимаю голову, чтобы снять с языка жесткий волосок, и вижу, что здесь губы такие же темно-серые, как и вокруг ее рта, и здесь они тоже припухли от притока крови. Я снова прижимаюсь к ним ртом и языком, утыкаюсь носом в пышные завитки волос. Но Салит не такая влажная, какой бывала Габи в такие моменты, и я гадаю: действительно ли возбуждаю ее? Возможно, все это совсем ей не близко – не могу себе представить, чтобы женоненавистники-калианцы обращались со своими женщинами подобным образом.
Руки Салит находят мою голову, и она тянет меня выше по своему телу, что снова заставляет меня задуматься: она стесняется или ей дискомфортно? Я вижу в ее руке пластиковую тубу. Она шепчет:
– Вотри в меня немного этого, Крис. У нас нет естественной смазки, как у ваших женщин… смазка у мужчин.
– Облегчает им мастурбацию, да? – нервно шучу я. Выдавливаю немного желе на пальцы и провожу одним у нее внутри так чувственно, как только могу. Там у Салит совсем узко, я слышал, что у калианских мужчин длинные, но очень тонкие члены. Надеюсь, что мы все-таки сможем справиться. Я застенчиво поднимаю взгляд на лицо Салит и растягиваю ее настолько, чтобы ввести второй палец. Чувствую, как она немного выгибает спину, надеюсь, от удовольствия. Ее глаза закрыты, возможно, от наслаждения, хотя, судя по сжатым губам, она, наверное, сама слишком застенчива, чтобы сейчас смотреть на меня.