мне в своем уютном пригороде. Что ж, если подумать… Ведь я и сам убийца. Послушно киваю.
– Правда? Убийство? Ну… нет… я просто услышал голос. Когда проходил мимо одного из камней. Но, ох, да, сэр… Теперь я пойду дальше. Спасибо вам.
Он тоже кивает. И стоит на месте, наблюдая за мной. Не двигаясь.
– Я как раз сюда шел, – продолжаю я на ощупь, – потому что немного фанатею, ой… То есть интересуюсь надгробиями. Эпитафиями и всем таким. Я часто думал, что хочу написать об этом книгу. Вот, например… – Я снова поворачиваюсь, чтобы показать на кладбище, и при этом снова роняю бальзам для губ. – Дерьмо! – С этими словами опускаюсь на колени, чтобы поднять его.
Стоя спиной к облаченному в черное блюстителю закона, я торопливо снимаю колпачок и двумя уверенными взмахами завершаю схему. Встав, закрываю бальзам и снова смотрю в лицо мужчине.
– Как я уже говорил, это, наверное, самое старое в Пакстоне кладбище, на котором похоронены останки земных колонистов.
– Так и есть, сэр, – соглашается полицейский. Он отходит в сторону, снова смотрит мне под ноги, а затем опять на лицо. Позволяет ли его особое зрение видеть румянец ярче?
– Что ж, было приятно с вами побеседовать, офицер. Хорошего вечера.
– И вам, сэр.
Я торопливо ухожу, пряча в карман письменный прибор, свою волшебную палочку. Не могу удержаться и оглядываюсь на форсера, тот стоит на месте, его невыразительное забрало повернуто мне вслед. Неужели я только что услышал его тихий голос? Будто он что-то произнес в передатчик внутри шлема? Я смотрю вперед и ускоряю шаг.
Моя следующая остановка – парковка жилого комплекса. Сердце Елены Дарлум нашли на капоте ховеркара, но сейчас этой машины нет на месте. Наверное, владелец еще на работе. Тогда я присаживаюсь на корточки и рисую схему на тротуаре.
Последняя остановка. Солнце начинает клониться к закату, и воздух становится вдвое холоднее, когда я прохожу через автоматические раздвижные двери прачечной «Очиститель». Открыто всю ночь.
Внутри тепло и желто, приятно пахнет моющим средством. Автоматы старого образца, в которых все еще используется вода, выстроены ровными рядами, помятые и оскверненные граффити. Мне нужен второй ряд, третья машина. Именно в ней нашли голову Елены.
Бездомный мужчина спит на трех оранжевых пластиковых стульях, привинченных болтами к полу, напоминая тюк грязной одежды, который ожидает стирки. Не обращая на него внимания, одиночки закладывают или достают вещи. На двух других стульях лихорадочно целуются мальчик и девочка. Грузная и увядшая мать занимается своими делами, а двое ее маленьких детей шумно гоняются друг за другом между рядами. Над кофейным аппаратом, на передней панели которого светомузыкой мигает сообщение «НЕИСПРАВЕН», огромный видеотанк с покрытым граффити экраном.
Даже когда я уже стою, положив руки на прохладную металлическую крышку машины, в которой нашли голову маленькой проститутки, мое внимание захватывает история по ВТ.
Репортаж касается новой офисной башни, ее возводят на Промышленной площади (где находится компания «Пищевые Продукты») на месте недавно снесенного здания «Мангаудис Кристаленс». Я не улавливаю, что именно разместится в новом здании, но показывают кадры со стройки. Металлический каркас неясным скелетом поднимается в небо подобно лестнице, строительным лесам, с которых можно рисовать облака. Поперек каркаса натянута сетка, сачок, паутина… заряженная током низкоуровневой энергии, который стимулирует рост синтетической органики. В ролике ее сравнивают с кораллом. Репортер объясняет нам, непрофессионалам, что этот полуживой материал распределится по всей поверхности заряженной сетки и загустеет до заданной степени за пять недель. Затем еще за неделю его убьют обратным зарядом. После чего останутся только его окостеневшие останки… своего рода экзоскелет, внутри которого деловитыми термитами примутся сновать бизнесмены и бизнесвумен.
Показывают нижнюю часть здания, там органический материал уже начал расти от основания башни. Его поверхность шероховатая на вид, напоминает высушенную шкуру рептилии. Она бледно-зеленая, а не фиолетовая, но сразу же напоминает мне о той башне, которую я когда-то видел из окна своего офиса. Башне, которую я до того дня ни разу не замечал. Башне, слегка напоминавшей увеличенную копию здания, в котором располагались книжный магазин Голуба и бордель Елены. Голуб и Елена… Оба мне знакомы, оба теперь мертвы.
«Живые здания», – думаю я. «Уггиуту», – думаю я.
Черное движение на краю взгляда. Мельком гляжу сквозь большую витрину прачечной. Двое форсеров пересекают небольшую парковку, направляясь в эту сторону. Оба в шлемах. На одном большая двухтактная штурмовая машина, которая, наверное, способна стрелять половиной существующих огнестрельных зарядов.
«Ну вот, – думаю я, – и конец. Последняя моя крупица добра». Торопливо, пока мои внутренности вертятся, словно в одной из стиральных машин, начинаю рисовать на закрытом металлическом люке. Тот вибрирует под моими руками.
Рядом со мной стоит женщина.
– Эй, – говорит она отвратительным голосом, – это моя машина. Я ей уже пользуюсь.
Смотрю на нее своим прищуром. Женщина замолкает и отступает.
Я слышу негромкий приветственный сигнал, когда входные двери приоткрываются.
Рисунок наполовину закончен. К счастью, я уже знаю его наизусть.
Топот тяжелых черных ботинок…
– Сэр?
Я не поднимаю глаз. Мой бальзам для губ стерся до основания.
– Сэр?
– Он не отваливает от моей машины! – сердито ворчит женщина, обращаясь к форсерам, когда они становятся по обе стороны от меня.
Один из них тянется к моему правому локтю. Я домазываю остатки бальзама всего за секунду до того, как в мою руку вцепляется перчатка. Поворачиваюсь к форсерам лицом.
– Привет.
– Сэр, о вас сообщили как о подозрительной личности. Вы не пройдете с нами в сороковой участок для допроса?
– Допроса? Подозрительный…
– Сэр, это второе место преступления, на котором вы появляетесь за последний час. Вам придется пройти с нами в сороковой участок.
Другой форсер убирает в сторону свое оружие и берет из моих рук бальзам для губ… рассматривает его, снимает колпачок, подносит к маленькому отверстию в своем шлеме. Я слышу шипение искусственного вдоха, затем безвредный тюбик с мазью засовывают в карман моего пальто. Форсер оглядывает меня с ног до головы, и я слышу тихое жужжание, когда его окуляр сканирует меня в поисках оружия. Хорошо, что обрез не со мной, хорошо, что пистолет утащил тот грабитель с птичьим лицом.
– Хорошо, сэр, – говорит первый офицер. – Тогда идем?
– Ничего не остается, – обреченно бормочу я.
Сороковой участок представляет собой приземистое здание из керамики бронзового цвета с бронзовым куполом. Полицейское управление в пригороде довольно маленькое, перед ним даже есть два настоящих дерева. Сначала я предполагаю, что все потому, что штат У-40 невелик, и тут нет специального подразделения по борьбе с сексуальными преступлениями, мне приходится ждать прибытия другой команды… но потом до меня доходит, что раз тело Елены нашли в восьми разных участках, ее убийство выходит за рамки понятия «территория».
Мои запястья прикованы наручниками к подлокотникам стула (оранжевого, прикрученного к полу, как в прачечной), и снова я тупо гляжу в ВТ, чтобы скоротать время, игнорируя прикованного наручниками к соседнему стулу рыдающего мутанта. Его (ее?) массивная бугристая голова тяжело клонится под своим весом и тяжестью отчаяния, свисающие лоскуты мокрой красной плоти скрывают то, что сошло бы за лицо.
– Мистер Руби? – произносит сержант Гаскин, который недавно коротко меня опросил.
Я поднимаю взгляд и вижу, что он приближается ко мне с двумя форсерами без шлемов – не с теми, кто привел меня сюда. Один из них в штатском… дородный, похожий на глыбу чум с мрачно скривленным ртом. Другой офицер в черной униформе – калианка. Гаскин представляет их.
– Детектив Лардин и следователь Екемма-Ур из участка девять «Б», отдел по борьбе с сексуальными преступлениями. У них к вам есть еще несколько вопросов…
Салит не проявляет никаких эмоций. Я тоже. Мы избегаем смотреть друг другу в глаза. Я не удивился, увидев ее. Когда мне сказали, что со мной приедет поговорить другая команда, думаю, я инстинктивно все понял. Когда прозвучало мое имя, что она почувствовала? Уверен, не призналась в том, что мы знакомы. Но я избегаю ее взгляда не только для того, чтобы скрыть наши отношения. Еще от стыда и тоски. Я понимаю, что потерял Салит.
– Пройдемте, пожалуйста, с нами, мистер Руби, – хрипло произносит Лардин, когда мои кандалы со щелчком расстегиваются. Я встаю и прохожу между ним и Салит в маленькую комнату для допросов. Моя рука едва заметно задевает руку Салит, и я едва улавливаю ее аромат, напоминающий запах пачули.
Сажусь. Соглашаюсь на чашку кофе. По-прежнему не смотрю на свою любовь.
– Мистер Руби, – грохочет Лардин, – что вы делали сегодня днем на двух местах преступления, связанных с расследованием убийства?
– Я недавно видел об этом в новостях, сэр, – отвечаю я. – И на полицейском сайте.
– Да. – Салит протягивает пачку бумаг. Мои распечатки, вынутые из пальто во время первого задержания. Фотографии с места преступления. Карты. И диаграммы из «Вен Древних», сделанные мистиком/математиком тиккихотто Скретуу. – Похоже, вас особенно заинтересовал наш сайт, мистер Руби. Особенно нераскрытое убийство Елены Дарлум.
– Почему, мистер Руби? – спрашивает Лардин.
– Буду совершенно честен, – говорю я, опуская взгляд в свой маслянистый черный кофе. Если есть момент, когда бы я не смог посмотреть в глаза Салит, так это сейчас. – И даже соглашусь на сканирование. Причина моего интереса к смерти Елены Дарлум в том, что однажды я был ее клиентом…
– Понятно, – говорит Лардин.
– И когда это было, мистер Руби? – спрашивает Салит сухим мертвым голосом.