Салит пристраивается перед одним из дверных проемов и быстро делает три разящих выстрела из своего оружия; не знаю, что именно она увидела, но держу пари, та штука сильно пожалела об этом.
– Мой знак должен отгонять их… символ на моей рубашке, – шиплю я. – Не знаю, почему он не работает… как они могли сорвать символы в этом храме…
– Наверное, они слепые, – говорит Салит. – Возможно, ориентируются по вибрации. Так и передвигаются в темноте.
– Или, возможно, эта история с глазами просто условность. Никчемная…
Мы добираемся до конца коридора, и я рывком открываю дверь. Зал за ней почти полностью завален обломками, крыша провалилась внутрь, так что мне виден потолок туннеля в отдалении. Неужели мои приятели-мутанты вскарабкались на этот ненадежный холм и так сбежали? Я не уверен, что смогу хотя бы в дверь протиснуться…
– Сюда! – командует Салит, направляясь к одной из других дверей.
– Твою же мать, – говорю я, переступив порог и присоединившись к ней. Секунду назад я проходил мимо и не заметил мягкого зеленоватого свечения на стенах и не слышал тихого бульканья.
Бывали ли у храмов подобные компьютерные центры? И даже если бывали, могли бы они пережить землетрясение и два следующих десятилетия в целости и сохранности? А конкретнее, остались бы живы эти энцефалоны в своих булькающих резервуарах с зеленоватым амниотическим раствором? Искусственные мозги – их три штуки – сплющены в вертикальных каркасах размером примерно с тот, что был на моей прежней работе: где-то четыре на два фута и шесть дюймов толщиной. Но мэйнфрейм моей компании обходился одним искусственным мозгом… зачем храму или кому-либо еще нужны три?
Сюда притащили столы, стулья и два старых рабочих места, на которых покоятся многочисленные компоненты компьютеров и механизмов, подключенных к мозговым каркасам. Некоторые компоненты выглядят купленными в магазине, другие – собранными на коленке. На одном мониторе шипит статика, но три экрана поменьше показывают плавные сигналы состояния здоровья мозга. Толстые пучки проводов и силовых кабелей змеятся по полу и уходят в отверстия, просверленные в стене. Они подключены к частному генератору? Сомневаюсь. Откуда-то мне известно, что эти шнуры подсоединены к источникам энергии и основным кабельным линиям самого города. Черпают из него энергию. И выпускают бог знает какие данные и яды обратно в городскую систему.
Мы находимся в самом центре Панктауна. В сердце паутины.
В комнате есть и вторая дверь, думаю, что именно она на уме у Салит, но сначала мне нужно кое-что сделать…
Подняв дробовик и широко расставив ноги, я отворачиваю лицо, чтобы защититься от летящих осколков и брызг раствора, и разряжаю обрез прямо в один из дремлющих сероватых мозгов.
Сквозь рваную дыру в пластиковом корпусе выливается поток питательной жидкости и растекается лужицей вокруг моих ног. Разорванное мозговое вещество густым слоем выползает следом, сочится, шлепается на пол. Примерно треть вытекает, сверкая, пока остальная часть не закупоривает пробитое отверстие.
Вместо того чтобы отругать меня за порчу места преступления, за уничтожение важных данных, которые мы могли бы выгрузить из этих мозгов, Салит поворачивается ко второму каркасу и выпускает двойной заряд тяжелой картечи в прозрачный корпус. В продолжение запускает в дыру плазменную капсулу. Мозг немедленно вспыхивает от зеленой, едкой плазмы, он горит, будто туалетная бумага. Чернеет, растворяется, воздух пропитывается запахом разложения. Салит протискивается мимо меня, чтобы расплавить убитый мною мозг, а я перехожу к третьей емкости, но тут в одну дверь зала вваливается демон. А в другую еще один.
Дикий удар зазубренной клешни обрушивается на голову Салит, и я вижу, как она падает на пол, словно сбитая грузовым ховеркаром. Возможно, черный шлем защитил ее, но я надеюсь, что от удара она не потеряла сознание или, того хуже, не сломала шею.
БУМ! Я выпускаю заряд дроби в шевелящиеся головные щупальца внепространственного существа, которое оказывается прямо передо мной. Оно отскакивает назад, натыкается на стул, заваленный оборудованием, и вместе с ним падает на пол, конечности бьются в конвульсиях, мечутся электрические разряды. Я начинаю поворачиваться к тому, что сбило Салит, – вижу, как оно нависает над моей девушкой, тянется, собираясь стащить шлем, – когда – БУМ! – Салит вскидывает оружие и стреляет почти в упор в брюхо твари. Это существо практически ударяется о потолок, прежде чем рухнуть на пол.
Тороплюсь помочь Салит подняться на ноги, но по пути мне приходится остановиться, развернуться и прицелиться из дробовика в еще одного демона, влетающего в зал у меня за спиной.
Мой дробовик со щелчком разряжается.
Стоя на коленях, Салит высовывается из-за меня и выпускает в демона три зеленых заряда. Демон быстро и тяжело падает, корчится в последних муках. Салит встает сама, видимо, ее даже не оглушило. Словно желая отомстить, она убивает третий и последний мозг двойным разрядом, за которым следует гелевая капсула с голодной плазмой.
– Теперь мы можем идти? – спрашивает Салит.
– Ага. – Загнав в магазин дробовика новые патроны и передернув затвор, я выхожу через вторую дверь в узкий коридор этого темного лабиринта.
На меня выплывают из темноты и попадают в луч фонаря еще три демона.
Я слышу позади Салит стрекотание цикад – все больше монстров набивается в мозговой центр. У меня создается впечатление, что они не столько приходят из какой-то части храма или из туннеля подземки, сколько проникают в наше измерение из другого и гораздо быстрее, чем мы можем их перебить.
И тут в мои барабанные перепонки вонзаются острые шилья. Я слышу, как Салит кричит в своем шлеме. Боль такая сильная, что я невольно роняю дробовик, зажимаю уши ладонями, падаю на пол и сворачиваюсь калачиком, как эмбрион. Салит падает мне на спину, ее вопль сливается с неслышным визгом, который сжигает мой мозг, точно плазма энцефалоны.
И внезапно все стихает.
Подняв взгляд от пола, в панике хватаю свой фонарик и вижу, что демоны пропали. Вместо них из темноты ко мне наклоняется отвратительное черное лицо. Знакомая вонь, но я почти не чувствую досады, а Фалько произносит:
– Идемте с нами… мы знаем дорогу.
Хуп помогает Салит подняться, и мы собираем наше оружие. Фалько с Питом на руках ведет нас, и мы выбираемся из Храма Горящего Ока.
Серебристые под сероватыми катарактами надвигающегося разложения глаза таращатся на меня не более бездумно после смерти, чем при жизни. Зияют пасти, обнажая гребни хрупких скошенных клыков. Оловянного цвета чешуя и зазубренные плавники на фоне пластов грязного колотого льда. Это все неприятно напоминает мне мистера Голуба. Я люблю рыбу без голов и плавников (и в кляре), это наводит меня на мысли об искусственных животных, которых выращивают на работе у отца Салит. Интересно, растят ли там стаи безголовых рыб в аквариумах с зеленоватым раствором, присоединенных проводами к бурлящей системе жизнеобеспечения? Образ неприятно напоминает тех трех втиснутых в прозрачные боксы огромных энцефалонов, которым я всего несколько часов назад провел грубую лоботомию.
Какими бы неаппетитными ни выглядели эти чешуйчатые рыбины, я, по крайней мере, знаю, что это такое. Но как насчет тех бледных, скользких сгустков плоти с бесформенными, бескостными конечностями, покрытыми огромными присосками? Их сплющенные и сдутые морды, похожие на выброшенные резиновые маски, озадачивающе напоминают лица тучных человеческих младенцев. Указана цена, но этикетки нет. Я показываю на них молодому человеку, который стоит за прилавком с морепродуктами.
– Что это?
Он только пожимает плечами, но вежливо повторяет стоимость. Я бы лучше поджарил тех энцефалонов…
Салит подплывает к моему локтю и жестом показывает, что я должен следовать за ней к прилавку с деликатесами. Она заперла шлем, куртку, рубашку с длинными рукавами и пояс со снаряжением в багажник своего ховеркара и осталась в черной футболке, заправленной в грязные форменные брюки, ее блестящие ботинки почти белые от налипшей грязи и пыли. Уверен, я такой же взъерошенный, если не больше. Ни одному из нас нет до этого дела.
По дороге в супермаркет я спросил Салит, не страшно и не стыдно ли ей быть замеченной на публике – возможно, коллегами – с мужчиной, которого недавно допрашивали по поводу убийства. Она ответила, что нет. Но сказала, что хочет знать, почему я убил свою девушку. В конце концов, она (А) форсер и (Б) моя новая девушка.
– Подожди, пока мы доберемся до моей квартиры, – ответил я.
– Тогда давай купим что-нибудь на ужин, – предложила она.
И вот я здесь. Два часа назад сражался под городом с внеземными ракообразными демонами, а теперь выбираю в супермаркете замороженную пиццу. Что ж, это свежая средиземноморская пицца, маслины и все такое, так что я не жалуюсь. Но сейчас такое прозаическое занятие кажется мне сюрреалистичней времени, проведенного в подземном мире.
Пока мы рассматриваем другие деликатесы, я бросаю взгляд на грузного человека с сальными волосами и еще более сальными усами, который исподлобья пялится на меня. Подозрительно и с открытой враждебностью. Я тут же опускаю взгляд, но когда снова поднимаю, мужик по-прежнему открыто таращится на меня, поэтому я снова отвожу глаза из инстинктивной безропотной вежливости, животной покорности перед более сильным зверем. Но забываю о том, чего он не знает – что я теперь убийца. Убийца одного человека, и одного мутанта с рыбьим лицом, и не знаю скольких слуг Пришлых, и мне бы хотелось убедить себя, что этот похожий на сантехника хрен с пивным брюхом – троюродный брат Голуба, так что я мог бы притащить из соседнего отдела замороженную индейку (без головы) и пробить ею низкий лоб этого типа.
Он уже ушел. Что у него за проблема была? Грязь на моем пальто и ботинках? То, что я с калианкой? Возможно, он увидел каменную настороженность, слишком легкую склонность к жестокости, помимо воли проявившиеся в моих глазах, и просто насторожился на животном уровне. Но мне все равно. Это был токсичный контакт, и он испортил мне настроение.