им, и даже ни разу не видевшему их восхищение Дрю было приятно его сознавать. С восторгом ли, с ужасом ли, но люди смотрели на его творения, а глядя на них, видели и творца.
Даже отпуская клонов, он навсегда был с ними связан; отрекаясь от них, продолжал обладать всеми до единого.
С чашкой кофе в руке Дрю обошел перегородку проверить, как продвигается его работа.
В прозрачных емкостях на верстаке и вдоль стен тут и там в булькающих фиолетовых растворах плавали неясные фигуры. Некоторые были эмбрионами, а в одном из аквариумов Дрю вырастил копию своей головы, похожую на живой бюст; он собирался выставить ее в местной галерее, подключив к системе жизнеобеспечения в похожем на матку контейнере. Дрю опустился на колени и сказал: «Привет, Робеспьер». Затем постучал по стеклу и увидел, как словно во сне дрогнули веки. Он подавил рост волос, бровей и ресниц, чтобы свести сходство к минимуму, но для пущего эффекта оставил существо настолько похожим на человека, насколько это было возможно.
Снова бульканье. Дрю поднял голову и увидел, как через бортик главного резервуара переливается и стекает по стенке струйка фиолетовой жидкости. Он вздохнул, поднялся, взял швабру и подошел к резервуару, который окрестил Бассейном Нарцисса.
Дрю не смог удержаться от улыбки при взгляде на это существо. На нее.
Если на бестелесной голове он подавлял рост волос, то здесь, наоборот, поощрял – длинные темные пряди морскими водорослями лениво колыхались вокруг лица клона. Дрю не исказил и не испортил ее черты, а добился изменений умелой работой с генами. Тут была не хирургическая смена пола, а нечто более тонкое и честное. По сути, перед ним была настоящая женская версия его самого. Даже природа в своей гениальности не смогла бы добиться подобного – идентичного близнеца противоположного пола.
Дрю закатал рукав и опустил руку в пузырящуюся фиолетовую жидкость. Взял в ладонь маленькую грудку и размял ее, будто лепил из глины. Принялся тереть большим пальцем сосок, вызывая реакцию. Это заняло несколько минут, но наконец тот начал твердеть. И Дрю, по-своему, тоже. Он улыбнулся шире, наблюдая, как глаза клона медленно движутся под тонкими веками. Скоро он разбудит эту спящую красавицу. Дрю готов был признать, что из него получилась страшно привлекательная женщина.
Он позволил своему взгляду скользнуть по ее телу к изгибам бедер, затем к темным завиткам волос ниже. Вернулся к груди, которую оставил скромной, сопротивляясь искушению сделать ее более пышной. Не хотел, чтобы выглядело карикатурно.
Да, она была прелестна. Жаль, что ее разум уже разрушен. Дрю было даже интересно, какой он оказался бы женщиной в этом смысле?
Хотя, надо признать, ее разум он разрушил не настолько, насколько обычно поступал со своими творениями.
В той части лофта, которую Дрю считал гостиной, на стене над диваном он повесил единственного клона, которого выставлял напоказ все время. У того осталась почти человеческая голова, но Дрю подавил формирование глаз, поскольку не хотел, чтобы на него постоянно смотрели, пока он работал, жил или просто дремал на диване. Но иногда существо хрюкало или хрипело. Оно было подключено к блоку жизнеобеспечения, спрятанному за диваном. Клавиатура стояла на приставном столике, и когда к Дрю приходили немногие его друзья, он мог развлечь или подразнить их, нажимая на клавиши, чтобы у распятого существа дергались конечности или лицо – в основном это были просто наэлектризованные мышечные спазмы и подрагивания.
Кожа на грудной клетке клона была снята двумя широкими полотнищами, похожими на расстеленную воловью кожу, – лоскутами рассеченного лягушачьего брюха, пришпиленными к стене. Сквозь полупрозрачную оболочку просвечивали ребра и переплетения толстых голубоватых кишок.
Когда Сол впервые увидел это существо, то сказал:
– Дрю, чувак, ты, наверное, страшно ненавидишь себя, раз так унижаешь собственное тело. Это мазохизм. Ты создаешь себя, чтобы потом уничтожить. Это же что-то вроде самоубийства, да?
Дрю рассмеялся.
– Это искусство, вот и все. Просто я предпочитаю плоть в качестве материала. Люди всегда так поступали. Татуировки и клейма, шрамы и пирсинг. Плоть как холст, только творить на клоне не так больно.
– Ага, видишь, вот оно – безопасный способ наказать себя.
– Как скажешь.
– Ты же говорил мне, что у тебя не может быть детей, верно? Сперма не вырабатывается. Так это какая-то извращенная реакция? Они – твои дети, созданные из-за ненависти к телу, которое не способно создать что-то настоящее?
– Конечно, – ответил Дрю, – почему бы и нет?
– Это потому, что ты ненавидел своего отца, а он ненавидел тебя?
– Да, именно. – Затем Дрю покачал головой. – Ты слишком многое вычитываешь в моей ерунде. Это не я. Они не должны отражать мое эмоциональное или психологическое состояние. Все они – никто, пустышки, у них нет личностей. Мне просто нравится, как они выглядят благодаря мне. Это вопрос эстетики, вот и все.
Он вытер руку, улыбаясь своему отражению в жидкости резервуара. Кстати, об эстетике: эта копия точно должна пользоваться большим успехом. Она выглядела такой хорошенькой, и Дрю сомневался, что с ней станут обращаться как с пиньятой. «Будь моя воля, – подумал он, – я снял бы для нее комнату и держал рядом как домашнего питомца для одиноких ночей».
Дрю все еще чувствовал растущее возбуждение. Придется пойти и справиться с этим самостоятельно. Он расстался со своей последней девушкой три года назад. Та ценила его искусство даже меньше, чем Сол. С непониманием Дрю уже научился справляться.
А вот с отсутствием теплых отношений было сложнее.
Дожди прекратились, и на улицах стало сухо. Разумеется, труп все еще находился в сточной канаве, а его разложение было успешно запечатано и задавлено. Но отчаянно стараясь прикрепить существо к тротуару, Дрю потратил слишком много герметика, тот высох и стал бледно-желтым, словно слой грязного воска, нанесенный поверх его творения. Но было и кое-что похуже. Какой-то мальчишка, какой-то панк, краской из баллончика написал на теле остроумное замечание. Непристойность. Это было осквернением искусства. Сам Дрю не оставил здесь своего автографа, а какое-то никчемное насекомое размалевало существо, будто желая подписать его своим именем. Дрю в ярости огляделся по сторонам, словно ожидая увидеть хихикающего пацана, притаившегося в переулке. Но никого не заметил. Может, оттереть краску растворителем? Надо попытаться. Если не сработает, стоит перекрасить весь труп, чтобы скрыть следы вандализма. Или, возможно, придется вырезать этого клона и выбросить, но не оставлять его здесь в таком виде – эту одинокую красоту, это заляпанное грязью высказывание.
Одинокое высказывание. «Да, верно», – подумал Дрю. Он действительно искал в своих работах эмоционального выражения. Но считал, что это универсальная, а не личная палитра эмоций. Он творил широкими, архетипическими мазками цвета и смысла. Каждый клон самого себя был лишь очередной пустой оболочкой – тело изуродовано, разум сожжен, а дух энуклеирован.
Дрю вздохнул и отодвинулся от мониторов. У одной из стен его рабочей зоны располагался компьютерный центр, экраны светились, как аквариумы с экзотическими знаниями, а по полу и по стене тянулись пучки кабелей. Дрю отлично учился в колледже. По словам семьи, друзей и подруг, которые его никогда не критиковали, Дрю мог бы стать врачом. Но медицина для механиков. А он – художник. Одни и те же знания можно перевернуть на свой лад. Вывернуть наизнанку обычное ухо, чтобы получился цветок из плоти, уродливый или прекрасный. И это было бы чудом воображения человека, а не диковинной бессмысленной инженерии природы.
Она была готова родиться из искусственной утробы.
Дрю поднялся со стула, сделал еще один глоток кофе и подошел к ней.
Сначала слил фиолетовую жидкость в систему рециркуляции, где та очистится для следующего творения. Когда резервуар достаточно опустел, Дрю поднял платформу, на которой лежал клон. Ее лицо было безмятежным, руки покоились вдоль тела, а ноги казались бледными, как у трупа на столе в морге. Но вот Дрю вставил ей через рот трубку, будто отменяя бальзамирование. К груди клона были прикреплены диски, и Дрю постучал по клавиатуре на подносе рядом с резервуаром. По влажной, блестящей плоти женщины прошел разряд, ее спина резко выгнулась. Еще раз. И снова. Она походила на рыбу, которая захлебывается воздухом. На спящего, которому снится кошмар.
Но наконец из портативного устройства на подносе раздался звук, и Дрю улыбнулся. Это был стук ее сердца, начинающего самостоятельную жизнь.
Через несколько минут глаза клона открылись. Она посмотрела в лицо Дрю с бессмысленным, как у рыбы, выражением, но продолжала следить за ним, пока он пересекал комнату, чтобы налить себе свежего кофе. Дрю отметил это с удовлетворением. Он хотел оставить ее на животном уровне. Но не обычной «морской звездой». Для этого существа, продукта высочайшей художественной утонченности, казалось, требовалось несколько большее, чем обычная роль шаркающего зомби.
Когда она начала садиться, Дрю поставил кружку и бросился к клону, взял ее за руку. Затем перекинул ее ноги через край платформы и помог подняться, закинув ее руку себе на плечи. Она была тяжелой, неуклюжей, но Дрю подвел ее к заляпанному диванчику. По пути женщина повернулась и принялась разглядывать его. Дрю в ответ улыбнулся:
– Привет, моя красавица, – прошептал он, гордый, будто отец или жених, который переносит свою невесту через порог.
Разыскивая в комоде какую-нибудь одежду, которую она могла бы надеть, хотя бы спортивные штаны с футболкой, Дрю наблюдал, как клон ползала на четвереньках по комнате. Она остановилась в изножье дивана и безмолвно уставилась на распятого на стене. Словно почувствовав ее, слепое существо застонало.