«Почему эту штуку нельзя отравить так, чтобы ее нервы умерли, а мои остались живы?» «Это можно сделать до некоторой степени, – сказал ВПМП, – чтобы задержать процесс… иногда на много лет… но не все усики отмирают, и в конечном счете они регенерируются. Но и это не всегда возможно – в некоторых случаях болезнь прогрессировала гораздо агрессивнее».
Марисоль повезло – она больше не была временной сотрудницей и на работе ей дали полную страховку. Через две с половиной недели ей предстояло пройти первый курс лечения. Пока лишь в клинике, а не в Больнице Милосердия. Но даже при этом насколько жемчужина успеет внедриться в ее тело?
Пожилой пассажир был слишком сгорблен, чтобы держаться за перекладину над головой. Со вздохом нетерпеливого отвращения молодой человек в костюме-тройке встал со своего места, уступая его старику. Тот наполовину опустился, наполовину упал на сиденье.
Его опухоль походила на пушечное ядро, она сидела глубоко, но наполовину прорвала кожу, отодвинула край воротника и выставила себя на всеобщее обозрение. Даже заслужила несколько взглядов, в основном детских, но большинство пассажиров даже не повернулось в ее сторону. Недуг не был редкостью. В Панктауне случались вещи и похуже, но люди тоже не удостаивали их взглядом.
Больше пушечного ядра, больше розового шара для боулинга, сброшенного с высоты в желатиновую плоть. Размером с баскетбольный мяч. Марисоль видела фотографию в сети: мертвая женщина на столе, обнаженная, с огромным животом, будто беременная, но на самом деле это была опухоль, почти полностью лишенная кожи, блестящая, гладкая и даже красивая, твердая, как кость, и весила она двести фунтов. Большинство не проживало достаточно долго, чтобы она достигала таких размеров. Слава Богу.
Этот мужчина, поняла Марисоль, не мог пользоваться левой рукой – та была согнута в локте и плотно прижата к груди. И каждые полминуты язык старика судорожно просовывался между губами. На позвоночник давил сокрушительный вес, но реальный ущерб наносился на микроскопическом уровне.
Старик поднял глаза и встретился взглядом с Марисоль.
Его глаза были очень усталыми. И хотя он был очень дряхлым, а его опухоль – уже видна, а ее еще нет, и он был мужчиной, а она женщиной, они узнали похожие точно отражения взгляды друг друга. Старик сочувственно улыбнулся. Его улыбка, как и слова доктора, не обещала ничего хорошего. Марисоль, пусть и только теперь, оборвала всякое общение между ними. Она отвела взгляд, ей хотелось заплакать, закричать, но девушка оцепенела… словно нервная система – уже захваченная и перепрограммированная – вышла из-под ее контроля.
Молодой техник, который сканировал ее перед первым сеансом лечения, назвал Марисоль свое имя: Джей. Джей Торри.
– Как вы ловите эту штуку? – спросила она, ложась на стол для сканирования в одном только тонком белом халате, сквозь который мог бы видеть сканер Джея. А значит, и сам Джей тоже. Мог заглянуть ей под кожу. Внутрь нее. От ощущения беззащитности голос Марисоль задрожал, и она пожалела, что техник не такой уж милый. Это заставляло ее почувствовать себя уродливой. Он увидит ее гниющее нутро. Даже самые сексуальные губы, сильно увеличенные в рекламе губной помады, казались Марисоль сморщенными и отталкивающими, как анус слона.
– Это еще не выяснили, – ответил техник, стоя рядом с ее босыми ногами и настраивая управление на сканирующей консоли. – Но дело не ограничивается человеческими расами. Впервые это появилось на Ануле. Более того, врач, который будет проводить ваш сегодняшний сеанс, родом с Анула. Похоже, они там искуснее всех в борьбе с этим.
– Некоторые говорят, что анульцы принесли опухоль с собой. Что это их вина.
– Тссс. – Джей улыбнулся ей через плечо. – Не будьте предвзятой. Вы просто начитались в сети теорий заговора.
– Тогда я расскажу одну, – сказала она. – Некоторые думают, что опухоль – секретное оружие вражеской расы.
– Не-а. В большинстве случаев она работает слишком медленно. И слишком неравномерно распространена среди населения. Не может она быть биологическим оружием. – Он указал на ноги Марисоль. – Мне нравятся ваши ногти.
На каждом ногте ее рук и ног виднелась маленькая фотография ее собственного глаза. На правых – правого, на левых – левого. Модное увлечение.
– Но меня нервирует, что вы так на меня смотрите, – пошутил он и прикрыл ладонями кончики ее ступней, словно желая ослепить эти немигающие глаза. Ладони Джея слегка коснулись ее пальцев, Марисоль восприняла это как флирт, что одновременно взволновало и встревожило ее.
– Некоторые люди украшают свои опухоли, когда те прорывают кожу, – заметила она. – Раскрашивают их. Год назад или около того я видела парня, который нарисовал там лицо.
– Это должно помочь справляться. Превратить все в шутку. Немного легкомыслия, которое облегчает бремя.
– Да? Сама я считаю, что это неправильно.
Джей сел, чтобы начать сканирование, и его тело закрыло большую часть экрана от Марисоль. Она попыталась поднять голову, чтобы посмотреть, но техник попросил ее не двигаться. В любом случае, то, что она мельком заметила, не имело для нее никакого смысла. Что это было: ее клетки или клетки опухоли, а может, и то и другое, смешанное почти на молекулярном уровне, точно звенья цепи в сетке ее структуры?
– ВПМП посадил вас на розовые? – спросил Джей, не оборачиваясь.
– Да. По одной в день.
Розовыми были таблетки, похожие на саму опухоль, получившую прозвище «круглопряд» в честь одной из разновидностей пауков с их замысловатой паутиной. В таблетках содержалась небольшая доза того же яда, которое введет в ее тело анульский доктор после того, как Джей закончит сканирование.
– Если это имеет значение, – добавила Марисоль. Ей хотелось, чтобы в голосе не было столько горечи. Джей подумает, что она слишком мрачная. А потом Марисоль спросила себя, почему ее должно волновать, что он там думает. Каковы шансы, что его заинтересует больная женщина? Каковы шансы, что она позволит ему заинтересоваться?
– Все, что хоть немного помогает, стоит попробовать. – Молодой техник обернулся и улыбнулся ей. – Вот. Сейчас я позову доктора Фалда. Есть еще вопросы, пока я не ушел?
– Нет, сразу в голову ничего не приходит.
– Тогда у меня к вам вопрос. Вы любите кино?
– Кино?
– Я надеялся, что вы как-нибудь сходите со мной в кино. – Его улыбка стала смущенной. – Знаю, с моей стороны непрофессионально задавать такие вопросы, но… Пойму, если вы предпочтете не…
Он заглянул внутрь нее, увидел твердое семя распада, которого даже она не замечала, и все же приглашал на свидание.
Марисоль поймала себя на том, что соглашается – тихо, но безо всяких колебаний.
Во время сеанса лечения ядом Марисоль спала. И ей снился сон.
В одном только тонком больничном халатике она шла босиком по огромной фабрике. Следовала вдоль ленты огромного конвейера, который рекой тек через фабричные помещения, сквозь вздымающиеся облака пара, вырывавшиеся из клапанов, сквозь стены гула и лязга, по практически неосвещенным коридорам, тихим, будто лабиринт подземных гробниц. В начале конвейера стояла очередь из обнаженных людей, они взбирались на медленно движущуюся ленту, затем на ложились спину – ноги вместе, руки по швам. Некоторые из них выглядели вполне нормально, но у большинства имелись опухоли-«кругопряды», выпиравшие из-под кожи или даже прорвавшиеся наружу, обнажив твердую гладкую поверхность, напоминавшую эмаль морской раковины.
Конвейер нес тела вперед до точки, где с обеих сторон со свистом проносились похожие на гильотины лезвия, отсекая головы от шей. Лента, пол, стены были забрызганы фонтанами крови… но никто, приближаясь к раскачивающимся ножам, не пытался высвободиться… а обезглавленные тела не вздрагивали и не бились в конвульсиях. Словно всю вереницу людей усыпили розовые таблетки, которые им выдали еще в очереди.
Трупы увозили в закрытое помещение, которое Марисоль не могла увидеть изнутри, поэтому она продолжила двигаться вдоль крытого конвейера, пробираясь по узкому подиуму – пол ушел вниз, она не могла сказать, насколько далеко из-за темной бездны внизу. Впереди, ближе к концу крытого участка ленты, Марисоль увидела белые фигуры, которые слетали по желобу и падали в пустоту. Подойдя ближе, она увидела, кто это был. Обезглавленные и лишенные крови трупы. В каждом просверлено черное отверстие, хотя находилось оно в разных местах. И могло быть как очень маленьким, так и зияющим кратером. Марисоль поняла, что из них извлекалось, еще до того как увидела, как лента конвейера выходит из-под закрывавшего ее колпака.
Теперь на забрызганной кровью ленте вместо тел покоились опухоли-«кругопряды». Некоторые настолько крошечные, что их было почти не видно, а другие такие большие, что человек мог обхватить их только двумя руками, и весили они, наверное, по меньшей мере столько же, сколько сама Марисоль. Все опухоли были идеально круглыми и гладкими – может ли быть что-то совершеннее? – глянцево-розовыми с белыми прожилками, похожими на перистые облака.
Пол вернулся на место. Марисоль сошла с подиума и следовала за конвейером, пока тот не въехал в другую закрытую секцию. Изнутри донесся оглушительный скрежет, такой пронзительный, что ей показалось, будто из ушей сейчас потечет кровь. Несмотря на кожух над лентой, воздух наполнился мелкой розовой пылью, которую Марисоль невольно вдыхала. Она знала, что ее легкие покрываются этой пылью.
Лента проходила сквозь корпуса громыхающих, вибрирующих машин, приближаясь к своему концу.
Там стояла очередь из обнаженных фигур, старых и молодых, мужчин и женщин, людей и нечеловеков. Марисоль стянула через голову свое легкое одеяние и встала в конец очереди. Затем повернула голову и снова взглянула на ленту. Она увидела, как из последней машины выходит конечный продукт – розовые таблетки, ровным рядом лежавшие на конвейере. Как и все остальные в очереди, Марисоль протянула руку и взяла таблетку, сунула ее в рот и проглотила не запивая.