Но ее все еще тянуло к нему. К тому же… эти новые таблетки не вечные. Если им движет эгоизм, то и ею тоже.
Марисоль прочитала в сетевой газете, на которую была подписана, что в фойе многоквартирного дома, где жил Джей Торри, заметили подозрительную личность. Ею оказался влесси. Влесси – родственная, но отдельная раса из того же мира, что и анульцы; о них мало что знали, но ходили слухи, что они были вампирами. Когда сосед по квартире обнаружил тело Джея Торри, то было обескровлено… кроме того, Джею отрубили голову и поставили ее посреди столешницы на их мини-кухне.
Марисоль не пошла на похороны, опасаясь, что там ее будет поджидать тот, кто мог узнать о предательстве Джея. Признался ли тот в чем-нибудь до того, как его заставили замолчать?
У подростка, который жил несколькими этажами ниже в том же жилом комплексе и, по слухам, мог достать краденое оружие, Марисоль купила телескопический электрошокер. Его можно было настроить на летальный исход. Она завела привычку держать его под рукой, особенно в переполненных поездах по пути на работу и с работы.
На небольшую сумму, оставшуюся от пособия по инвалидности после оплаты аренды новой крошечной квартирки, Марисоль напечатала листовки, которые раздавала каждый день у ближайшей к ее пансиону станции. Листовки были напечатаны на розовой бумаге. Она часто видела их смятыми и брошенными возле утилизаторов. Большинство прохожих даже не брало бумажки, которые она совала им в руки. Большинство сторонилось ее, даже взглядом не хотели встречаться.
Было несколько разных версий листовок, каждая резче предыдущей. На самую последнюю она добавила фотографию отрубленной головы Джея, взятую с интернет-сайта, где для развлечения зевак публиковались снимки с мест преступлений. Одна мамаша обругала ее, когда Марисоль попыталась дать одну из листовок ее маленькой дочери.
Пока она оставалась красивой – до того, как закончились таблетки Джея, – люди еще могли остановиться и послушать ее. Глаза Марисоль оставались такими же большими и темными, как и всегда, хотя и утратили блеск. Но люди видели только шар и цепь, которые она тащила. Опухоль, отполированная, будто розовая мраморная сфера, выросла сбоку на челюсти и карикатурно согнула ее голову. Давила на плечо, сломала осанку, так что приходилось криво ковылять. Голос превратился в полузадушенный хрип, который вырывался из наполовину раздавленного горла. Шар был отлично заметен, а невидимая цепь обмотала весь ее организм.
Сделав перерыв в своем бдении у подножия эскалаторов, ведущих на улицу, Марисоль запихнула стопку листовок в рюкзак и побрела к киоску, чтобы купить бутылку воды. Она нечаянно столкнулась в очереди с мужчиной, и его подружка – а возможно, жена – отвела этого человека в сторону, прошипев ему:
– Том, осторожнее, это может быть заразно!
Уголок рта Марисоль дрогнул в улыбке. Что заставило задрожать и уголок глаза. Какие же люди неосведомленные. Суеверные. Это же не чума. И даже не органика, разве что на поверхности. «Это машина, – подумала она, – огромная голодная машина». Марисоль купила воды, но когда отвинчивала крышку, запотевшая бутылка выскользнула у нее из пальцев. Оцепенев, Марисоль уставилась себе под ноги, наблюдая, как вытекало содержимое бутылки… Загипнотизированная, не делала ни малейшего движения, чтобы наклониться и поднять крышку. Мужчина и женщина быстро ушли со своими покупками, точно опасались, что лужа коснется их обуви и передаст им чуму, будто гной из вскрытого бубона.
Чья-то рука легонько взяла Марисоль за локоть, и она вздрогнула. Кто это коснулся ее? Разве он не знал, что она может быть заразной? Марисоль медленно повернулась к тому, кто стоял позади и нависал так, что она, точно ребенок, запрокинула голову.
– Вам нужна помощь, – нежно проворковал чей-то голос.
Марисоль не могла сказать, был ли у существа переводчик или это чип в ее голове расшифровывал слова анульца. Она не знала, мужчина перед ней или женщина. Врач или нет.
Марисоль смутно подумала о каком-то предмете в своем рюкзаке, который следовало достать прямо сейчас. Который способен ей помочь. Она сунула руку в сумку, и ее пальцы лишь на миг задержались на трубке телескопического электрошокера. Затем они неуверенно нащупали стопку листовок, и она вытащила одну… протянула анульцу.
Любезно взяв листок и улыбнувшись еще шире, тот продолжил:
– Почему бы вам не пойти со мной?
Марисоль не протестовала. Она не говорила и не сопротивлялась, когда розовокожее существо повело ее прочь.
Сезон свежевания
У флюков, как называли этих огромных зверей, были блестящие малахитовые шкуры, с черными и зелеными завитками, которые энтсе сдирали с туш в гаражах из керамических блоков или в похожих на ангары сооружениях с крышами из металлического лома, и по улицам района стекала в решетки водянисто-желтая кровь, засыхая коркой в желобах после окончания сезона свежевания.
Однажды Коль довелось наблюдать, как команда энтсе поймала флюка – второй раз смотреть на такое она не смогла бы. Распухшее, похожее на головастика существо вызвали из параллельного измерения, заманили средствами, которые Коль не понимала, однако сами энтсе переселились в Панктаун из тех же краев. Не успело тело флюка появиться полностью, как энтсе зацепили его крючьями, обвили веревками, вставили в разные отверстия зазубренные металлические пики, заставлявшие существо дергаться и фыркать от боли и страдания, пока остальное тело, трепыхавшееся в десяти футах над улицей, не вытащили с глухим стуком. Огромное создание извивалось, размахивало похожими на веревки передними конечностями, но энтсе быстро расправились с ним, не сильно повредив шкуру.
Теперь Коль задергивала шторы, когда на улице ловили флюка, и чтобы заглушить звуки бойни, включала музыку – какую-нибудь быструю и звонкую ближневосточную мелодию, способную отвлечь. Но в этом районе Панктауна, где обитало множество энтсе, трудно было совсем не видеть сезон свежевания. Они развешивали сушиться, точно белье, огромные малахитовые шкуры, шуршавшие на ночном ветерке, пахшие смолой то ли сами по себе, то ли из-за дубления, и красиво просвечивавшие, когда солнце оказывалось позади них. А потом энтсе покрывали этими шкурами собственные тела, каким-то образом приклеивая их. Коль не видела и не понимала, как именно, но каждый дюйм обычно гладкой серой кожи обнаженных переселенцев плотно облегала кожа флюков. Весь следующий сезон энтсе напоминали вырезанные из малахита скелеты. До тех пор, пока по какой-то причине – религиозной, предполагала она, это, по ее мнению, объясняло большую часть непонятных поступков – плоть не отслаивалась или не сбрасывалась в ожидании следующего сезона свежевания.
Справедливости ради, в мире энтсе шкуры, возможно, согревали их в холодное время года, хотя здесь сезон свежевания приходился на лето. А вот чучела определенно должны были иметь религиозный смысл. Даже сейчас, с чашкой чая в руке, Коль, приглушив музыку, стояла у окна, глядя на один из этих мясных манекенов, покачивавшихся на вечернем ветерке. Чучело свисало с шеста, торчавшего из окна второго этажа, прямо над головами тех, кто мог проходить внизу. По всей округе подобных творений торчали, наверное, дюжины, поскольку наступил сезон свежевания. Фигура была несколько антропоморфной, вырезанной из полупрозрачной белой плоти и покрытой прекрасной шкурой какого-то флюка. Справедливости ради, энтсе ели это белое мясо. Хотя сама Коль мяса не употребляла и не носила одежду из животных, она знала, что подобные обычаи свойственны не одним только энтсе. Но чучела были для нее большей загадкой, чем ношение шкур – энтсе скрывали смысл своих обычаев, хотя не стеснялись выставлять напоказ их результаты. Подвешенные тотемы были утыканы толстыми шипами и длинными тонкими гвоздями, к тому же перевязаны чем-то вроде колючей проволоки, так что походили на страдающих святых, вырезанных из подбрюшья самого Бога.
Птицы осторожно пристраивались среди леса острых колючек, чтобы поклевать мясо. Бродячие собаки подбирали упавшие на улицу куски. Когда чучела рассыпались или начинали слишком сильно пахнуть, их заменяли новыми, пока не заканчивался сезон свежевания.
Коль смотрела на висящую напротив ее окна фигуру, а та, казалось, глядела в ответ шипами вместо глаз.
Район был плотно застроен зданиями всех оттенков серого, их ночные фасады блестели от дождя и резко вспыхивали стробоскопическими молниями от искр старых маневровых линий, по которым проносились вагоны до торгового центра «Канберра». Коль только что вернулась в свой район по одной из таких линий – она работала в кафе торгового центра. От ее одежды сильно пахло кофе; Коль никогда не думала, что когда-нибудь устанет от этого запаха. Она приняла душ, заварила чашку чая (и представить себе не могла, что ей когда-нибудь надоест вкус кофе). Коль могла позволить себе лишь четыре маленькие комнатушки (включая ванную) в этом районе, а ведь когда-то у нее была работа получше. Она была сетевым исследователем в крупном конгломерате с головными офисами на Земле, и у нее сохранились четкие воспоминания о своей работе. Но не сохранилось ничего о том, как ее изнасиловали на парковке. Коль знала лишь это: ее изнасиловали на парковке. Произошедшее ее травмировало. Тех типов так и не поймали. Коль стала беспокойной, боялась покидать квартиру, выходить ночью, даже ходить на работу, поэтому ее уволили.
Но врач, к которому она в конце концов обратилась, заверил, что это даже к лучшему. Ей следовало начать жить заново, оставить весь этот кошмар позади. И все же, именно он, на самом деле, избавил ее разум от мучений. Нападение деликатно, но надежно выжгли из памяти. Стерли из всех мыслей, последовавших за самим инцидентом, незаметно отслеженных с помощью сложного сканирования мозга. Даже воспоминания о физических травмах исчезли, так что Коль не знала, какие именно раны нанесли ей мужчины во время изнасилования.