Без сомнения, женщину не впечатлила одутловатая, изнуренная, несвежая красота Йолка, поскольку шрамы на его лице появились естественным путем, а не были созданы избирательной художественной деформацией. Йолк состоял в профсоюзе и большую часть ран – и физических, и иных – получил во время беспорядков, которые переросли в Профсоюзную Войну. Он сражался на стороне рабочих, его наградили как героя. Его вербовка и обучение на детектива для ТОП – Трудовой Организации Пакстона – были данью уважения. Но это случилось двадцать лет назад. Йолк больше не был тем вспыльчивым и вдохновенно-злым молодым человеком. Он стал просто злым… и при этом очень усталым. Двадцать лет в Панктауне могли подорвать энтузиазм самого упорного гуманиста, но Йолк никогда не был святым, а был всего лишь простым рабочим с естественным чувством справедливости. С другой стороны, возможно, не таким уж и простым… настолько же простым, насколько его чувство справедливости было естественным.
Его соседом за столиком был Скурф, информатор синдиката. Помимо прочего, Йолк был опустошен еще и потому, что долгие годы пытался держать синдикат подальше от ТОП, насколько это удавалось. Из-за чего нажил в профсоюзе множество врагов и лишился шансов на дальнейший карьерный рост. Йолку был нужен не синдикат, а те функции, которые выполнял для него Скурф, и даже при этом он не испытывал большой любви к этому типу.
Йолк брызнул крошечную струйку газа себе в горло, тихо кашлянул и пробормотал:
– Продолжай.
– Продолжай, – передразнил его Скурф. – Ладно, дело в том, что… Я слышал, странные дела творятся в «Мангаудис Кристаленс», что на Промышленной площади. Бывал там когда-нибудь?
– Шесть лет назад, угроза опасного материала для сотрудников. Мы вызвали работников здравоохранения, они наложили штраф. Стандартное дерьмо. Продолжай.
– Ну, никто ничего определенного не говорит, но мои уши подсказывают, что сотрудники на самом деле не управляют процессами. Думаю, сейчас это завод-самотык.
Йолк кивнул, такое явление становилось все более частым. Со времен Профсоюзной Войны управляемые Землей колонии на Оазисе были обязаны соблюдать требование, чтобы на каждом заводе и фабрике, на каждом производстве роботы и полностью автоматизированные системы не превышали число «синих воротничков», за исключением случаев, когда условия становились слишком опасными.
Что ж, производители нашли множество способов обойти такого рода предписания. Они следили за тем, чтобы иногда условия были даже слишком опасными. Но чаще два или три процесса представляли инспекторам профсоюза как один. Кроме того, порой создавалась видимость, будто сотрудники управляют оборудованием, а на самом деле те работали на станках-обманках – или, по крайней мере, на муляжах элементов управления реальных машин, – которые абсолютно ничего не делали… Некоторые работники знали об этом, другие трудились в неведении. На некоторых заводах Йолк даже видел сотрудников, которые играли в карты, дремали, смотрели ВТ – по сути, не делали ничего, кроме как создавали для компании органическую квоту. Причина заключалась в том, что заводам часто было выгоднее платить живым работникам, чтобы они делали немного или вообще ничего, и сохранять автоматизацию процессов.
Привлечь к ответственности или оштрафовать при таких обстоятельствах было сложно с этической точки зрения, но если удавалось доказать обман, то многие из таких уловок можно было расценить как нарушение требований профсоюза. Иные нельзя, когда, например, два или три процесса настолько хитроумно связывались, что в конце концов сливались в один. Но нанимать сотрудников, чтобы они два часа мели пол на автоматизированном заводе и шесть часов играли в карты, считалось «неподобающим применением труда работников, унижающим их вклад как личностей, как членов общества и как членов профсоюза». Поэтому завод штрафовали, а рабочие подметали полы все восемь часов. Теперь уже как гордые рабочие.
Йолк еще дважды сбрызнулся газом, прежде чем пробормотать Скурфу благодарности и перевести ему на карту пятьдесят мунитов с выданной профсоюзом кредитки. В первую очередь именно для этого профсоюз дал ему карту. Пусть сами платят синдикату.
Направляясь к ведущей на улицу лестнице, Йолк миновал нишу, где куча подростков громко смеялась и о чем-то неразборчиво переговаривалась. Если бы они лучше понимали, что происходит вокруг, то обязательно начали бы к нему цепляться, самодовольные в своей молодости – пока Йолк не поднял бы одного из них рывком со стула и не заковал бы в наручники. Они поджигали спрей из своих баллонов и этими мини-горелками проверяли, кто дольше выдержит боль от пламени на внутренней стороне руки. Проигравший должен был залпом выпустить остаток газа в горло. Можно ли считать их мазохистами, если они были настолько пьяны, чтобы по-настоящему боли не чувствовали?
Пацаны обмочились и даже не подозревали об этом – Йолк определил это по вони. На их подружек вся эта демонстрация производила огромное впечатление, она говорила о серьезности стремления парней к удовольствиям.
– Идиоты, – пробормотал под нос Йолк, поднимаясь по ступенькам.
Для продолжения работы ему не требовался ордер – связанная с профсоюзом компания «Мангаудис Кристаленс» должна быть готова принимать технических инспекторов и профсоюзных детективов без предварительного предупреждения. Таким образом, не оставалось времени быстро исправить неэтичные махинации.
Йолк встретился со своей женой Витой за ланчем в холле офисного здания на Корпоративном проспекте, где она работала, затем поехал дальше от центра, к Индустриальной площади. Его кислое ворчливое беспокойство, вскормленное в «Кривой усмешке», несколько смягчил час, проведенный с женой. Вита была его самым близким другом и самой надежной опорой в жизни. Сексуальность превышала ее красоту, а ласковость – и красоту, и сексуальность вместе взятые. Трудно поверить, что в деловом районе кого-то можно считать ласковым или по-настоящему сексуальным, но Вита оставалась подлинным сокровищем, и Йолк был невыразимо благодарен за нее. Они были женаты уже три года. За четыре года их знакомства Вита даже откопала окаменелые останки души Йолка, как ему казалось. «Однажды ее собьет ховеркар, – подумал он, – за рулем которого будет какой-нибудь накачанный газом придурок». Вита казалась слишком хорошей, чтобы жить долго.
Здание «Мангаудис» не отличалось размахом и выглядело довольно стандартным, напоминая гигантский радиоприемник в стиле ар-деко. Йолк представился и показал свой значок на стойке регистрации. Через минуту к нему вышла директор по персоналу. Она пожала ему руку и представилась как Нэнси Мор.
Мисс Мор была молода и привлекательна, но натянутая улыбка делала ее привлекательность столь же неприятной для Йолка, как притворные гостеприимство и интерес в голосе. Длинные, затянутые в черный нейлон ноги такой женщины были всего лишь символом, ничуть не более сексуальным для Йолка, чем идеальный костюм на начальнике-мужчине. Йолк презирал директоров по персоналу.
– Сегодня я получил анонимное сообщение о возможных нарушениях трудового законодательства, поэтому хотел бы осмотреть вашу компанию. Вы можете позвать лидера вашего профсоюза?
– Мистер Кобб следующие две недели в отпуске, мистер Йолк, мне жаль.
Кобб… Теперь Йолк вспомнил его. Шесть лет назад. Коррумпированный мелкий алкоголик, который думал, что все, с кем он имеет дело, слишком глупы и не видят насквозь его ложь и мошенничество – другими словами, сам редкий дурак. Дурные представители профсоюзов проложили путь к махинациям неэтичных промышленников.
– Тогда, пожалуйста, вызовите мистера Мангаудиса… если вдруг он не в отпуске.
– Не в отпуске, – ответила Мор с оттенком холодного неодобрения за его дерзость. – Я позову его.
– Я пойду с вами, – сказал Йолк. Нет смысла рисковать – они могут задержать его, объявить тревогу и поменять положение дел, приказав всем соням вернуться на фальшивые рабочие места.
Мангаудис появился незамедлительно. Он был одет в красивый угольно-серый костюм и выглядел так же хорошо, как его запомнил Йолк. Привлекательная седина на висках. Однако на фоне седины бледная кожа выглядела как мел – обескровленной. Безукоризненная опрятность и мягкость голоса делали Мангаудиса похожим на робота-манекена. Йолк не мог представить себе этого человека цветным – ни снаружи, ни изнутри. Владелец крепко, по-дружески пожал детективу руку и жутковато улыбнулся. Глаза его оставались пустыми.
– Где вы услышали, что мы предаем доверие профсоюза, мистер Йолк? На нашем заводе прекрасный профсоюзный лидер, который…
– Да, действительно прекрасный. Удивительно, что мои люди не вышвырнули его мокрую задницу в канаву после того случая шесть лет назад.
– Небольшая утечка, мистер Йолк… Такое случается каждый день.
– Так же, как изнасилования и убийства. Помните вашу сотрудницу по имени, э… Клора… э… – Йолк забыл ее фамилию. – Так вот, она была там, когда у вас произошла та небольшая утечка. В прошлом году я столкнулся с ней в вестибюле театра. Такое лицо не забыть, особенно когда половина его сожжена, а жертва не получает достаточной компенсации для полной реконструкции.
– Мистер Йолк, едва ли я сам облил лицо этой особы, а вопрос компенсации вы можете обсудить с нашей бывшей страховой компанией. Мы больше не имеем с ними дела. А теперь, пожалуйста, перейдем к делу… что у вас?
Без жуткой улыбки робота этот человек нравился Йолку намного больше.
– Это вы мне скажите.
– Тут и рассказывать-то нечего.
– Тогда мы с вами пройдемся по всем помещениям.
– Как вам будет угодно. Без сомнения, вы найдете, за что меня оштрафовать. В конце концов, профсоюз должен зарабатывать деньги, чтобы сохранять работу бывшим героям, вроде вас.
Йолк определенно предпочитал видеть Мангаудиса вот таким: открыто враждебным, безо всякого фальшивого дружелюбия. Возможно, в глубине души этот тип все-таки был человеком.