Коридоры торгового центра, по которым они прогуливались, были переделаны из остатков старой подземной канализационной системы, поврежденной во время большого землетрясения, обрушившего еще и большую часть прежней подземки Панктауна. Ради аутентичности в различных туннелях и водоводах по-прежнему сохранялись клапаны, распределительные коробки и системы небольших труб, которые змеились над головой или вдоль изогнутых стен между магазинчиками, причем и стены, и трубы, и глянцевый кафельный пол были выкрашены в бледно-зеленый цвет, напоминавший патину на меди. Йену нравилось это место, хотя в прошлом он часто устраивал истерики, если ему не разрешали зайти в каждый магазин игрушек и скупить все, что приглянулось. Теперь он, в целом, вел себя лучше, хотя у Декланов вошло в привычку покупать ему на каждой экскурсии какое-нибудь угощение.
Когда они подошли к одному из магазинов игрушек и игр, Йен начал показывать туда пальцем и издавать звуки, похожие на настойчивое хрюканье. Деклан заметил, как на его семейство посмотрела проходившая мимо пара. Без сомнения, они видели в Панктауне мутантов и куда более пугающих, чем Йен, но обычно те были порождениями нищеты, а не отпрысками хорошо одетых и явно неплохо зарабатывающих пар вроде Декланов. Даже спустя пять лет Деклан по-прежнему испытывал желание оправдаться. Объяснить той паре, почему так случилось. Почему этому существу позволили остаться в живых. Что аборт противоречит их религиозным убеждениям – хотя после Йена они начали использовать противозачаточные. И гораздо реже посещали церковь.
Сын потянулся к разноцветным ярким гирляндам магазина своими тонкими, почти стеклянными руками. Тележка помогала поддерживать ему голову, та постепенно тяжелела, словно кипящее грозовое облако из молочно-белой плоти. Несмотря на ее теперь уже огромные размеры (больше, чем у самого Деклана), малыш, казалось, состоял скорее из духа, чем из материи. Весьма вероятно, такой эффект создавала его кожа, сквозь которую просвечивала сеть ярко-голубых вен. Но еще, по мнению Деклана, дело было в чистой улыбке Йена, которую отец находил красивой, каким бы трагичным ни был взгляд этих несчастных глаз.
Шагая по обе стороны от сына, похожего на огромный плод в механической утробе, который они оба вынашивали, Декланы вошли в магазин игрушек.
Здесь бегали и восторженно щебетали дети. Малыши с шелковистыми волосами, которых родители могли погладить. Как же люто ненавидел Деклан таких родителей пять лет назад, когда все только начиналось. Сейчас же поймал себя на том, что вместо благодарности за то, что другие дети не больны так, как его сын, благодарности за то, что их родители не страдают так, как он сам, ощущает желание просто отгородиться.
Йен с напряженным беспокойством осмотрел ассортимент магазина, снял с полок двух солдатиков и сравнил их, держа в разных руках и взвешивая достоинства, затем отказался от них в пользу фигурки киногероя. Все трое были физически крепкими.
– Посмотри, милый. – Мама протянула ему симпатичного мягкого зверька из любимого видео Йена. Тот едва взглянул на игрушку.
– Недостаточно вооруженный зверек, – пошутил Деклан.
– Недостаточно дорогой, – отшутилась Ребекка в ответ. Она была красивой женщиной: высокой, с длинными светлыми волосами, бледной кожей и тонкими костями, придававшими ей неземной вид. В ровном голубом цвете ее глаз была некая отстраненность, но из-за красноватых век Ребекка всегда выглядела так, словно только что плакала.
У обоих родителей были усталые голоса. У обоих – вялые улыбки.
Когда они снова обратили свое внимание на Йена, то обнаружили, что он остановил выбор на большой фигурке Рэнди-Атланта [4]. Кукла могла испускать безвредные лучи и проецировать голограмму внепространственного помощника Рэнди, Эктопупа. Дома у Йена было постельное белье и пижама «Рэнди-Атланта».
– О боже, – произнес Деклан, изучая ценник на полке. – Тридцать мунитов.
– Дорогой, – сказала Ребекка, – у тебя уже две или три фигурки Рэнди-Атланта.
– Не такие, как эта. – Деклан протянул фигурку монстра, которая стоила всего пять мунитов. – Йен, а это ты видел? Ух ты, взгляни на эту штуку.
– Сегодня мы не можем себе это позволить, милый, прости, – сказала сыну Ребекка, забирая коробку.
Йен начал громко ерзать, закричал от гнева. Деклан отодвинул тележку сына подальше от той полки.
– Выбери что-нибудь другое, – продолжила Ребекка, возвращая куклу на место. – Мы просто не можем позволить себе это сегодня… У нас мало денег, Йен… Нам еще нужно купить обед. – Она продолжала рассуждать, хотя они с Декланом оба знали, что Йен на самом деле ничего не поймет.
После множество криков и множества сердитых взглядов Йен наконец задумчиво согласился на маленькую фигурку солдата с другого стеллажа. Все трое были измучены, родители позволили сыну самому отнести куклу к кассе, на его лице по-прежнему блестели слезы. Кассирша выбила чек. Как того требовала нынешняя мода, девушка была одета в черное трико и расшитую блестками маску мексиканского борца, которая скрывала все ее лицо, за исключением глаз и рта. Деклану эта мода казалась крайне раздражающей. Девушка явно была очень хорошенькой под своей маской. Два года назад молодые люди точно так же покрывали лица закрученными татуировками маори (с тех пор их успели свести). Растраченная впустую красота.
Йен умер за три недели до Рождества.
Торговый центр поторопился украситься к праздникам, так что во время последней экскурсии сын успел увидеть весь этот блеск, прежде чем слишком ослабел, чтобы покидать больницу. Сейчас Деклан снова рассматривал красные и золотые гирлянды, переплетавшиеся с трубами и кабелями. С выгнутого потолка сверкающими опухолями свисали серебряные шары. По внутренней связи звучали рождественские гимны. Берл Айвз пел «Веселого Рождества».
Деклан резко и тяжело опустился на скамейку и так быстро поставил сумку на пол, что она опрокинулась. Песню «Веселого Рождества» его сын пел чаще всего.
Ему в лицо, наклонившись, заглянула молодая женщина. Не Ребекка – та сейчас была в церкви, которую в последние дни посещала все чаще и чаще, словно компенсируя его собственное полное отсутствие. С приближением Рождества ей нужно было многое сделать, на чем она сосредоточилась с чуть ли не лихорадочным рвением.
– С вами все в порядке? – спросила женщина. Она видела, как он почти рухнул на скамейку. А Деклан гадал: не привлекла ли ее не только его явная боль, но и внешность? Он был очень привлекательным мужчиной. Ребекка тоже сразу обратила на него внимание. Женщины на работе бесстыдно флиртовали с ним. Даже с двухдневной щетиной и чуть отросшими волосами, которые обычно были аккуратно подстрижены, он все равно производил впечатление.
– Я в порядке, – сказал Деклан, не встречаясь с женщиной взглядом. – В порядке, спасибо. – Он наклонился поправить свою хозяйственную сумку.
– Уверены?
– Да… Спасибо, – ответил он, не поднимая взгляд. Краем глаза заметил, как она неохотно отстранилась. Но сам уставился на содержимое своей сумки. Там лежала яркая коробка с большой фигуркой Рэнди-Атланта. В канун Рождества он положит игрушку под елку. А утром развернет и переложит на кровать Йена, прямо на простыни с Рэнди-Атлантом.
Почему он не купил фигурку в тот день? Почему не купил ее, когда сын еще мог подержать фигурку в руках, даже если бы на следующий день она отправилась бы в груду других таких же забытых? В тот день они пообедали в торговом центре. За двадцать мунитов. А на завтра все это ушло в унитаз. Почему же он не купил куклу раньше? Забыл о ней, потом предположил, что ее уже нет на складе. Надо было поискать в другом месте, заказать. Возможно, принести Йену в больницу. Они привозили ему и другие подарки, но именно об этом забыли. А сегодня Деклан снова увидел ее, пока бродил как сомнамбула по магазину игрушек.
Он поднялся со скамейки и зашагал вперед. Не ощущая рядом ни жены, ни сына в тележке, Деклан чувствовал себя так, будто плыл. Чувствовал себя призраком, который бродит по дому, не зная, как так произошло. Но все равно представлял рядом Йена. И даже разговаривал с ним мысленно.
– Ух ты, – тихо пробормотал он под нос, – только погляди на все это, а?
В центре главного зала воздвигли миниатюрный замок Санты, и голографические эльфы неустанно трудились в своих закольцованных роликах. Деклан некоторое время наблюдал за ними. Представлял, как держит руку на макушке безволосого, изуродованного черепа своего сына. Деклан не видел других детей, которые восхищенно следили за представлением, даже эльфы казались ему более живыми.
Он зашел во все места торгового центра, которые особенно любил его малыш. Посмотрел на детский отдел в книжном магазине. Поглазел на собак в маленьких клетках и крошечных рыбок, снующих в аквариумах. Услышал, как Йен воскликнул: «Собака!» Деклан так гордился сыном за это. Сейчас люди могли подумать, что он улыбается собакам.
Это был ежедневный спиритический сеанс, а он стал медиумом. Но знал, что все это притворство.
В мужском туалете большого универмага Деклан плеснул в лицо холодной водой, а затем поднял взгляд к длинной грязной видеопластине, которая заботливо перевернула его отражение, чтобы он видел себя так же, как окружающие. Деклан видел в своих чертах ненависть, но сомневался, что другие ее замечали. Она укоренилась слишком глубоко, чтобы просто проявиться на плоти. Он ненавидел это тело за красоту. Ненавидел свои иссиня-черные волосы, ясные голубые глаза… даже здравый рассудок его возмущал. Он предпочел бы бескрайнюю невинность своего сына. Деклан хотел бы уничтожить этот здравый рассудок ради какого-нибудь забвения.
Он слышал в голове не только голос Йена, но и Ребекки – она тоже казалась ему мертвой. («Ты винишь во всем меня. – Ее глаза покраснели сильнее, чем прежде. – Потому что я не стала делать аборт. Потому что настояла, чтобы он остался жить».)