Она не верила в то, что он считал иначе. Что ненавидел не ее. Что, возможно, винил даже не Бога – или науку, – что его ненависть не так просто сфокусировать. Как он мог сказать жене, с которой прожил десять лет, что никогда никого так сильно не любил, как своего прекрасного мальчика?
Звук за спиной заставил Деклана оторваться от отражения собственных глаз. В уборную шумно ввалились двое парней, и он, смущенный, начал поспешно вытирать руки. Делая это, мельком увидел на видеопластине как парни стоят перед писсуарами, широко расставив ноги и громко перешучиваясь. Один брызнул в другого мочой. Тот открыл ответный огонь. Они завопили, залаяли, обменялись тычками. Моча забрызгала пол. Деклан направился к двери. В Панктауне полно хамоватых ребят, а он, в отличие от многих, не носил оружия для защиты себя и своей семьи.
Направляясь к двери, бросил взгляд назад, его, наверное, привлек особенно громкий вскрик. Один парень пытался застегнуть ширинку, а второй продолжал толкаться. Он стоял боком, у него были длинные темные волосы, косой пробор, который удерживала красная заколка, и настолько привлекательные черты лица, что он казался почти красавцем. Полные губы широко раскрылись в улыбке, яркой на фоне бронзовой кожи.
На миг Деклан задержался на пороге.
Кто-то снаружи распахнул дверь – в уборную вошел пожилой мужчина-чум, зубы в его огромном рту уже выпали, так что казалось, будто голова наполовину провалилась внутрь самой себя. Деклан вздрогнул, но быстро проскользнул мимо, пока парни не обернулись и не увидели, что он пялится на них.
Он притворялся, что изучает витрину с электрическими отвертками в отделе скобяных изделий, когда парни вышли из туалета и прошли мимо. Через секунду Деклан отправился за ними, сумка била его по ноге.
Он следовал за парнями по торговому центру, спустился по одному трубопроводу и перешел в следующий. «Точно за дерьмом по канализации», – думал он. Однако когда парни вошли в музыкальный магазин, Деклан остался снаружи, нерешительно топчась на месте. И наблюдая за ними через витрину. Наконец он безучастно развернулся, прошел мимо нескольких магазинчиков и купил себе кофе… Затем сел на скамейку и начал прихлебывать из стаканчика.
Но думать он мог только о том, как они втроем с Ребеккой и Йеном много раз сидели на этой самой скамейке. Жена тоже с кофе, а сын всегда с пончиком в шоколадной глазури… Та размазалась у него по губам, которые были, пожалуй, единственной необезображенной частью тела.
Деклан встал, вылил недопитый кофе в утилизатор и направился обратно в универмаг, в отдел скобяных изделий. Там осмотрел отвертки и молотки, ножи, огнеопасные газы и жидкости. Наконец добрался до секции отдыха на природе. Как Йен, наверное, полюбил бы играть в палатке, которую они поставили бы.
Быстро шагая там же, где всего полчаса назад блуждал точно призрак, Деклан вернулся к музыкальному магазину. Парней не было. Он испытал одновременно и облегчение, и страшное разочарование. Направился к ресторанному дворику, но не успел отойти далеко, как заметил приятелей сквозь витрину в магазине модной одежды.
Деклан вошел внутрь. Хотя ничто из увиденного там ему не понравилось, он сделал покупку, прежде чем снова бросится в погоню за парнями. Но вскоре, явно по горло сытые торговым центром, они направились к одному из выходов на парковку.
Парни спустились на парковку по лестнице, а не на лифте – колодец лестницы отдавался гулким эхом шагов и голосов. Металлические ступени заканчивались площадкой, затем поворачивали и снова уводили вниз. В самом низу на фоне больнично-зеленых плиток умирающим мотыльком трепетал светильник.
Деклан задержался на верхней площадке, порылся в нескольких своих сумках. Затем тоже начал спускаться. Его шаги не звенели и не отдавались эхом – он запросто мог бы оказаться духом.
Парни пересекли гараж, скользя между тесно составленными машинами всех возможных видов, отражавших богатую смесь культур Панктауна. Их собственным автомобилем оказался сильно помятый и поцарапанный черный ховеркар с нанесенными по трафарету черепами и фигурами мексиканского Дня мертвых. Те придавали ему сходство с каким-то ликующим катафалком.
Несколько секунд, стоя за опорной колонной, Деклан с тревогой ждал, что парни нырнут в свою машину и поедут к выездному пандусу. Затем выскочил и быстро преодолел оставшееся между ним и черным ховеркаром расстояние.
– Счастливого Рождества, – произнес Деклан за спиной длинноволосого парня, который только что открыл дверцу, но повернулся на голос.
Деклан выставил вперед руку, словно протягивая подарок. Однако напоминал скорее ряженного во время Хэллоуина, поскольку на голове у него была украшенная блестками маска мексиканского рестлера.
Ярко-красная ракетница предназначалась для туристов, которые могли потеряться. Он и потерялся. У него было шесть зарядов во вращающемся цилиндре. Как и Рэнди-Атлант в своем шлеме и с оружием, как Рэнди-Атлант – мститель и защитник невинных, Деклан выпускал ракету за ракетой прямо в лицо красивому парню с длинными волосами.
По темному низкому гаражу заплясали мерцающие огни. Парень с воем откатился на соседний автомобиль, хлопая руками по расплавленному розовому аду лица, похожего на морду разъяренного демона. Деклану показалось, что внутри почти жидкого огненного шара плоть наполовину провалилась внутрь себя. Он сожалел, что глаза, наверное, растают. И сожалел, что не сможет увидеть это лицо, когда оно наконец остынет. Деклан не сомневался, что парень выживет. Наука сможет позаботиться об этом.
Ракетница сухо щелкнула. Деклан развернулся и побежал. Красивый парень с криком упал между двумя машинами, под ними виднелось шипящее свечение. Приятель парня тоже закричал, пригнулся и скрылся из виду, хотя не пострадал.
Деклан бежал, прижимая к груди, будто спасенного младенца, сумку с фигуркой Рэнди-Атланта. Он уже не видел отражений огня на корпусах бесконечных машин, которые холодными рядами стояли в этих подземельях, точно гробы. Огонь больше не сверкал ни на блестках уродливой маски, которая скрывала его лицо, ни в слезах, которые блестели в прорезях.
Колину
Печатник
Иммануилу Глинту не понравился новый печатник. Разумеется, это был робот, и его внешний вид наводил на мысли о спаривающейся паре богомолов, которых изваял из стали Сальвадор Дали под галлюциногенами. По крайней мере, у этого многоногого чудовища была только одна голова (что снова напомнило Глинту о влюбленных богомолах, поскольку у их самок есть привычка в порыве страсти отгрызать голову своему возлюбленному). Новая машина была безукоризненно чистой – неестественно чистой, будто именно так должен выглядеть робот, попавший на небеса. На бронированной обшивке не виднелось ни вмятин, ни царапин, ни чернильных пятен, которыми щеголяли другие печатники. По мнению Глинта, это придавало новенькому горделивый, напыщенный вид.
Конечно, надо признать, что эти впечатления подпитывало излишне живое воображение художника, поскольку Глинт был арт-директором типографии «Пакстон».
Он подошел к печатнику с информационным чипом в руке. Робот подключился к своему станку, вставив разъемы в панель управления. Глинт увидел листы бумаги и фирменные бланки, которые подавались с другого конца по конвейерной ленте и попадали в улавливатель. Тот, вибрируя, складывал их в аккуратные стопки.
– Доброе утро, Мэнни, – приятным мужским голосом произнес робот (хотя у него не было рта), поворачивая свою насекомоподобную голову. – Вы, должно быть, принесли работу, которую я должен выполнить для нового каталога.
– Привет, Бадди, – ответил Глинт. Если и существовало прозвище, которое он ненавидел больше, чем Мэнни, так это Бадди. Им окрестил нового работника руководитель пресс-службы Скотт. – Да, принес.
Он поднял чип так, чтобы его видели огромные пустые глаза.
– Превосходно, Мэнни. Можете вставить его в мой дополнительный порт – не волнуйтесь, вы мне не помешаете.
– Спасибо… Я немного тороплюсь с новыми образцами, – проговорил Глинт с оттенком горечи, вставляя чип в автомат. – Сроки, знаешь ли, – продолжил он вполголоса и добавил: – Нереальные сроки.
– Мне жаль слышать, что вы в стрессе, Мэнни. Кто навязывает вам эти бездушные сроки?
– Майя Гендрон, глава корпорации. Она тоже приехала на этой неделе… дышит мне в затылок. – Глинт поверить не мог в то, что изливает душу машине, которая была запрограммирована лишь на обмен пустыми фразами, точно так же, как интерком запрограммирован на воспроизведение убаюкивающей музыки. Но разговор походил на беседу с самим собой, поэтому Глинт продолжил: – Она тиранка. Уродливая мелкая троллиха-тиранка, которой не помешало бы общество мужчины.
– Боже мой, – сочувственно отозвался Бадди. – Звучит ужасно, я постараюсь держаться от нее подальше. Что ж, Мэнни, я подам вам сигнал, как только ваши образцы будут готовы, займусь ими немедленно.
– Большое спасибо, – сказал Глинт, разворачиваясь к кабинетам и к своему маленькому отделу, где работал только он один.
Не прошло и часа, как Бадди подал звуковой сигнал и вызвал Глинта обратно в огромный печатный цех. Робот махнул тонким птичьим когтем в сторону дюжины аккуратных стопок приглашений на бар-мицву из последнего дилерского каталога.
– Быстро справился, – вынужден был похвалить Глинт сверкавшую машину и принялся разглядывать одну из карточек. Нахмурившись, смотрел на нее несколько секунд, затем жестом подозвал Бадди. – Эй, Бадди, этот зеленый сильно отличается от того, что в моем дизайне. Твою систему проверяли на точность цветопередачи?
Робот взглянул через его плечо на приглашение.
– О да, моя система довольно точна. Но, честно говоря, Мэнни, мне показалось, что зеленый цвет в том дизайне чуть отдает желтоватым. Я действительно восхищаюсь этим произведением искусства, но мне показалось, что голубовато-зеленый цвет производит более приятный эффект.