Наконец выбравшись на улицу, Титус поднял лицо навстречу усиливающемуся дождю, который, казалось, стекал с блестящей кирпичной обшивки здания, нависшего над ним.
В своей гостиной Титус обнаружил женщину. Она полулежала на диване на боку, поджав ноги. На ней была уютная толстовка большого размера, черные спортивные брюки, облегавшие стройные ноги, и согревающие ступни носки. На полу стояла кружка с кофе, а голова женщины была повернута к видтанку. Она словно не слышала, как вошел Титус, или была слишком поглощена программой, чтобы заметить его присутствие. Однако ВТ не был включен; экран, на который смотрела женщина, оказался пуст. Уходя, Титус забыл выключить голографический проектор. Теперь же коснулся клавиатуры, и привлекательная темнокожая женщина исчезла… точно так же, как сделала это почти два года назад. Исчезла даже ее чашка кофе.
Титус заглянул в одну из двух спален, но нет, там пусто – призрака сына не было. Сейчас мальчишка уже вернулся на Землю. Титус оставил на стенах его постеры, а в углу по-прежнему стояла маленькая кровать.
Бросив порванное и промокшее пальто на спинку стула, Титус сел за стол и вставил крошечную «таблетку» из записывающих очков в компьютер. На экранной заставке появился старомодный шаровой таран, который врезался в антропоморфный собор с мультяшным лицом. Тот вздрагивал, визжал и уменьшался с каждым дурашливо звучавшим ударом. Включилась запись, и Титус быстро прокрутил большую ее часть.
Он несколько раз останавливался, просматривая отрывок, в котором заглянул внутрь машины с мягким свечением внутри. Возможно, дело было в плохом освещении, которое он пытался вытянуть, но миниатюрный поршень виднелся не очень отчетливо. То ли темным пятном, то ли размытым, будто двигался слишком быстро, чтобы глаз мог за ним уследить, хотя, насколько помнил Титус, ничего подобного не было.
Наконец он просмотрел ту часть записи, когда подошел к стеклянной стене и всмотрелся в нее.
Титус хотел задержаться на темном лице заключенного в тюрьму призрака. Увеличить изображение. Сделать светлее. Он заранее боялся того, что могло открыться ему – того, какие глаза могли на него смотреть.
Но так этого и не увидел. Там, где он вглядывался в стекло, на записи оказалось совсем иное. Стена по-прежнему светилась, будто сам ее материал излучал сияние. Но за ней, похоже, не было никакой комнаты. Единственное, что он видел, – силуэт сети вен, которые трещинами разбегались по поверхности. На увеличенном изображении было даже заметно, как самые крупные пульсировали.
Титус подумал о богомоле, который притворяется цветком. Но это, пожалуй, был слишком жестокий образ. Тогда, возможно, это мотылек с крыльями, которые имитируют цвет и текстуру коры.
Однако Титус думал и о мертвых созданиях. И о том, что они могут оставить после себя.
На следующее утро он не спешил на работу. Ему позвонил начальник, но отнесся к этой неторопливости довольно дружелюбно. Увидев, что Титус все еще в пижаме и халате, посоветовал даже взять выходной, если он плохо себя чувствует.
– О, а что с тем местом, куда ты собирался заглянуть? – спросил босс, прежде чем отключиться. – Ты вчера туда добрался?
– Ерунда, – тихо сказал Титус, вглядываясь в экран и гадая, что же именно он защищает или сохраняет. – Нет там никакого здания.
Ржавые врата небес
Впереди, все глубже в лес бежали питомцы-близнецы супругов Беллаки – Хапи и Гбекре, бабуины хамадрий, чьи пушистые накидки – а на самом деле все тело – были ярко-голубого окраса, а глаза – серебристыми с металлическим отливом. Необычные иероглифы были выбриты на шкурах и выжжены на длинных, похожих на собачьи, мордах.
Мендени знал о Хапи, древнеегипетском боге с головой бабуина, но мистеру Беллаки пришлось пояснить, что Гбекре – это бог с головой бабуина, в которого верило племя бауле с Берега Слоновой Кости на Старой Земле. Он судил мертвых.
– Его изображения, – продолжал Беллаки, понимая, что Мендени как археологу это будет интересно, – часто оказывались запятнанными кровью жертвоприношений.
Мендени думал, что бабуины достаточно впечатляли и без украшений, но не собирался высказывать свое мнение, пока рожденная на Земле пара проявляла к нему столь большую любезность.
Огромные обезьяны ускакали прочь, с треском ломясь сквозь густой подлесок и исчезая в нем. Беллаки не боялись потерять своих питомцев, поскольку все их обширное поместье окружала высокая невидимая энергетическая стена. Следуя за хозяевами по разбитой тропинке, Мендени с ностальгией вспоминал лесные пикники своего детства с родителями и братьями. Он с трудом верил, хоть и был молодым человеком, что эти лесные массивы когда-то были гораздо обширнее, чем теперь. Конечно, ребенку все – от детской площадки до летнего дня – казалось намного больше и дольше, но он знал, что это больше связано со стремительным ростом города-колонии Пакстон последние два десятилетия. Но Пакстон, или Панктаун, как его еще называли, существовал и до рождения Мендени, так что даже относясь к народу чум, уроженцам Оазиса, он не жил нигде, кроме города землян. Город чум, который был здесь раньше – всего лишь песчинка, вокруг которой образовалась черная жемчужина Панктауна.
Земля была рыхлой, с подстилкой из оранжево-коричневых иголок, тропинка пестрела золотыми и голубыми пятнами шелестящих теней. Дом, где они завтракали, остался позади. После этого особняка, который показался Мендени эксцентричным, но завораживающим музеем искусств, он не удивился, обнаружив, что территория за ним сильно благоустроена и превращена в столь же вычурный сад… но теперь они вступили в более естественную часть темного леса.
Однако Мендени уже был в некотором роде знаком с окрестностями, поскольку ранее просматривал их спутниковые снимки. На самом деле, именно с этого все и началось. Историческому факультету Пакстонского университета предоставили в ограниченное использование спутник для поиска руин или следов исторических памятников в том небольшом лесу, который остался в этом регионе. Мендени рекомендовали рассматривать объекты, принадлежащие корпорациям, исключительно с разумного расстояния и категорически запретили сканировать частную собственность… но когда он увидел, что находится на земле Беллаки, то не смог удержаться и обратился к ним. К счастью, они приветствовали его интерес и сегодня впервые пригласили в гости.
– Вот мы и на месте, мой мальчик, – гордо объявил мистер Беллаки, будто лично установил реликвию на участке. Затем обернулся, чтобы улыбнуться Мендени – улыбка на загорелом лице казалась белой, как бумага. Миссис Беллаки улыбалась более сдержанно, что соответствовало ее ауре невозмутимости. Это была поразительно красивая женщина тридцати с небольшим лет, моложе своего мужа лет на двадцать. Помада ее казалась настолько же красной, насколько темными были очки, и два эти оттенка словно подчеркивали ее лицо. Мендени поймал себя на том, что, несмотря на все произведения искусства внутри дома и цветы снаружи, его глаза постоянно возвращаются к ее лицу и подтянутому, грациозному телу. Но теперь его взгляд был прикован к объекту, на который указывал хозяин дома, и деревья, словно занавес, раздвинулись.
Это был предмет поклонения, построенный народом Мендени за сто лет до прибытия земных колонистов – храм церкви Ралума, членом которой был его дед отцовской линии. Храм был выполнен в форме огромной головы и плеч, поднимавшихся из земли, будто остальное тело титана погребено еще глубже. Огромная грудь была сделана полностью из железа, когда-то величественно черного, но теперь проржавевшего до оранжево-красного цвета. Внешне чум походили на землян, если не считать ртов, которые доходили почти до ушей. Эта особенность отражалась и на железном лице с сурово сжатыми губами. Из-за шероховатого слоя коррозии было трудно сказать, открытыми или закрытыми должны быть глаза, но Мендени уже знал, что взгляд Ралум вечно глядит в душу каждого верующего в него.
– Что вы думаете? – спросила миссис Беллаки почтительным шепотом, будто они находились в огромном соборе. Она стояла так близко, что их плечи соприкасались. Мендени поймал себя на том, что глубоко вдыхает запах ее духов. – Он довольно красив, не правда ли? На самом деле, мне кажется, он очень похож на вас.
– Он великолепен, – выдавил Мендени, чье внимание разрывалось между двумя произведениями искусства. – Я раньше никогда не видел его целым, разве что в музее. И снова должен поблагодарить вас обоих. Для меня это настоящий восторг.
– Пройдем внутрь, – пригласил мистер Беллаки и отправился вперед. Ухмыляясь, поманил их рукой. Мендени и миссис Беллаки последовали за ним, будто он был священником, ведущим в храм. Позади железного сфинкса располагались металлические ступени, поднимавшиеся к его затылку. Железные двери плавно открылись – и Мендени понял, что это были новодельные створки на чистых новых петлях.
Как они могли так переделать реликвию? Как могли настолько ее испортить? Но прежде чем он успел выразить свое беспокойство каким-то вежливым образом, они втроем оказались внутри храма.
– О боже мой, – пробормотал Мендени под нос.
Для него это было, как извлечь мозг человека и имплантировать на его место мозг инопланетянина. Исчез круглый алтарь, который должен был находиться здесь. Вместо него стояла круглая кровать. Жарко горели баночки с ароматическим маслом, и стояла видеокамера на штативе.
Ничего не понимающий Мендени в ужасе обернулся к хозяевам и увидел, что миссис Беллаки стягивает через голову свое тонкое летнее платье. Ее солнцезащитные очки исчезли, но подчеркнутая помадой улыбка осталась. Теперь женщина была обнажена, как богиня или жертва в колеблющемся свете баночек с маслом, так что их сияние и аромат, казалось, исходили от ее тела.
– Я видела, как ты смотрел на меня, – сказала она шепотом, словно в насмешливом благоговении перед этим местом.
Мендени взглянул на мистера Беллаки, который успокаивающе положил руку ему на плечо.