– Не волнуйся, мой мальчик, я не прошу присоединиться к вам. Буду наблюдать из дома. – Он указал на камеру. – Твоя внешность понравилась моей жене, когда она увидела тебя по видеофону… и я уверен, что она понравилась тебе.
– Но… – начал Мендени. Его взгляд метнулся обратно к великолепной на фоне грубых ржавых стен плоти. Странно, но рассыпавшийся металл казался мимолетным, а мягкая плоть – долговечной.
Беллаки снова похлопал его по руке и, уходя, поцеловал жену в щеку. Затем миссис Беллаки легла на спину и приподняла одну ногу. Улыбалась Мендени как горизонтально, так и вертикально. Ждала его, как подношения новой богине.
Наконец, посмотрев на миссис Беллаки еще некоторое время, Мендени почти удивился, поймав себя на том, что его пальцы теребят край рубашки. Он услышал, как снаружи один из двух резвящихся бабуинов громко и дико зарычал на другого.
Лежа на женщине, Мендени обнаружил, что больше не может смотреть на ее прекрасное лицо. Вместо этого он поднял взгляд на изогнутые стены. На внутреннюю сторону черепа великого Ралума… который, хоть и подвергся лоботомии, казалось, сурово и с отчаянием глядел прямо в душу Мендени, хотя его глаза, покрытые коркой ржавчины, смотрели вовне.
Жертвоприношение
1. Как в лучших домах
В эти выходные снова устроили снегопад, как и каждые выходные до самого Рождества. Не в будни, затрудняя передвижение работников, и не настолько сильный, чтобы доставить неудобства покупателям, – именно такой, какого хватило бы подстегнуть праздничное настроение и настроить на покупки.
На вершине Бака – машины, которая кому-то могла показаться похожей на старый, поставленный на нос нефтяной танкер, – среди трубопроводов и выхлопных отверстий детенышем горгульи, у которого вот-вот прорежутся рога, скорчился Магниевый Джонс. Его убежище было раскалено; жар от вентиляторов сварил бы любого рожденца, будто лобстера. Джонс был обнажен, его плечо прижималось к кожуху жужжащего вентилятора. Когда нужно было приготовить растворимый кофе или суп, Джонс кипятил воду, поставив кастрюлю на его крышку. А одежду не носил, чтобы она не загорелась.
Не все взращенные были рассчитаны на такую невосприимчивость к жаре, некоторые, наоборот, не чувствовали сильный холод. На выходившей к Баку шестой террасе Завода компания взращенных устроила перерыв на свежем воздухе. Некоторые из них были обнажены и призывно подставляли лица снежной буре. Многих насторожило бы то, что руководство Завода разрешило взращенным сделать перерыв. Такое своеволие наводило на мысль, что те нуждаются во внимании, даже в заботе.
Прищурившись, Джонс вгляделся в летящую снежную пелену. Он узнал нескольких рабочих. Хотя все они были лысыми, клонировали их всего с полудюжины моделей, на голове каждого виднелась татуировка с индивидуальным рисунком, чтобы отличать одного от другого. Как правило, там были цифры и буквы – коды. У некоторых на лбу набивали имена, и все татуировки были окрашены в соответствии с отделом: фиолетовый – Отгрузка, серый – Бак, синий – Криогеника, красный – Печи и так далее. Татуировка Магниевого Джонса была красной. Но в рисунках нередко использовали и какие-нибудь художественные элементы. Известные достопримечательности Панктауна или Земли, откуда вело родословную большинство колонистов города. Животные, знаменитости, звезды спорта. На Магниевом Джонсе было вытатуировано похожее на корону кольцо огня вокруг головы с несколькими черными буквами и штрихкодом, похожим на обугленный остов сгоревшего дома.
Некоторый артистизм, юмор и цветистость проявлялись и в сочинении имен для взращенных. На террасе он узнал Шерлока Джонса, Имитацию Джонса и Баскетболиста Джонса. Кажется, увидел мельком Подсознательного Джонса, который возвращался в здание. На краю перил, свесив ноги над раскинувшейся далеко внизу улицей, сидел Восковые Губки Джонс. Джонс Джонс держал в руках дымящийся кофе. Гекльберри Джонс вполголоса беседовал с Цифровым Джонсом. Копирайт Джонс и Главный Инженер Джонс вышли из здания, чтобы присоединиться к остальным.
Наблюдая за взращенными, Магниевый Джонс скучал по беседам с некоторыми из них, по единственному перерыву, которого с нетерпением ждал первые десять часов рабочего дня. Но скучал ли он по самим этим созданиям? В целом, Джонс чувствовал родство с другими взращенными, сопереживал им, их положению… но это могло быть просто потому, что он видел в них себя, сочувствовал собственной жизни, собственному положению. Иногда это родство ощущалось как братство. Но привязанность? Дружба? Любовь? Он не был уверен, можно ли таким образом определить его чувства. Или дело было в том, что рожденцы воспринимали все не слишком ярко, а потому приукрашивали и романтизировали свои бледные ощущения?
Но Джонс не разделял бедственного положения роботов, андроидов… вопрос о том, могут ли они считать себя живыми, могут ли стремиться к настоящим эмоциям, не беспокоил его. Себя он чувствовал очень живым. И испытывал очень сильные эмоции. Гнев. Ненависть. Эти чувства, в отличие от любви, были вовсе не двусмысленными.
Дрожа, Магниевый Джонс отвернулся от заснеженной панорамы Завода и города за ним, радуясь возможности снова забраться в свое гнездышко, наполненное гудящим жаром. Достал одежду из изотермического ящика, который украл и притащил сюда. Кое-что было огнеупорным, кое-что – нет. У длинного черного пальто с широким воротником, поднятым для защиты шеи от снега, была сетчатая подкладка с подогревом. Магниевый Джонс надел перчатки и на-
тянул на лысую голову черную лыжную шапочку, чтобы и скрыть татуировку, и защитить голый скальп от снега. Он уставился на свое запястье, вызывая на нем цифры. Те сообщили ему время. Особенность, которой обладали все взращенные на Заводе, она помогала им эффективно распределять рабочее время. У Магниевого Джонса была назначена встреча, но времени, чтобы добраться до места, было еще достаточно.
Как бы сильно он ни презирал свою прежнюю жизнь на Заводе, некоторые модели поведения слишком укоренились, чтобы от них избавиться. Магниевый Джонс всегда был пунктуален.
На улице он надел темные очки. В окрестностях Завода в нем легко было распознать взращенного. Все шесть оригинальных моделей были мужчинами-рожденцами, преступниками, приговоренными к смертной казни (им заплатили за право клонировать их для промышленного труда). Согласно действующему законодательству, клонирование живых людей являлось незаконным. Клоны живых могли бы приравнять себя к своим оригиналам и таким образом решить, что обладают определенными правами.
Состоятельные люди хранили своих клонов на случай несчастья, незаконно клонировали родных и друзей. Это было всем известно. Насколько Джонс знал, президент Завода и сам мог быть клоном. Но все же каким-то образом взращенные оставались взращенными. По-прежнему отдельным видом.
За надежными щитами темных линз Джонс изучал людей, мимо которых проходил. Рожденцы с рождественскими покупками, но лица замкнутые. Чем теснее рожденцы группировались, тем более изолированными друг от друга становились в отчаянной животной потребности обладать собственной территорией, даже если та простиралась не дальше их хмурых и суровых опущенных взглядов.
Отдаленные крики заставили Джонса повернуть голову, хотя он уже угадал их источник. Сразу за оградой Завода постоянно стоял лагерь протестующих. Палатки, дым от костров в бочках, транспаранты, развевающиеся под порывами снежного ветра. Эта группа объявила голодовку и выглядела истощенной, как узники концентрационного лагеря. Несколько недель назад одна женщина совершила самосожжение. Джонс услышал крики и подошел к краю своего высокого укрытия, чтобы понаблюдать. Его поразило спокойствие женщины, которая, скрестив ноги, сидела черным силуэтом с уже обугленной лысой головой в центре маленького ада… Поразило, что она не побежала, не закричала, не запаниковала и не утратила решимость. Он восхищался ее силой, ее целеустремленностью. Это была жертва ради ее собратьев-людей, поступок, который, в конце концов, наводил на мысль о том, что рожденцы ощущали большее братство, чем взращенные. Но ведь их общество подпитывало подобные чувства, а во взращенных не поощряли дружбу, товарищество, привязанность.
С другой стороны, возможно, женщина была просто сумасшедшей.
Чтобы попасть в расположенный в подвале паб, Джонс пробрался по узкому туннелю из керамического кирпича, со свода которого капала вода, а пол покрывала металлическая решетка… из темноты под ней раздавалось журчание. Справа кусок стены заменяла проволочная сетка, и в сумрачном, похожем на клетку пространстве сидела группа то ли мутантов, то ли пришельцев, то ли мутировавших пришельцев. Они смотрели на Джонса со спокойствием животных, которые ждут еды или сами готовятся стать едой (возможно, так оно и было) – настолько высокие, что цепляли головами потолок, худые, точно скелеты, с потрескавшимися лицами, которые казались разбитыми и склеенными заново. Их волосы развевались, будто паутина, хотя Джонсу казалось, что влажный воздух здесь, внизу собирался вокруг его лодыжек.
Грохочущая мелодия нарастала, и когда он открыл металлическую дверь, музыка миной-ловушкой взорвалась у него перед носом. Сутулые тяжелые спины в баре, голая женщина с брюшком, исполнявшая медленный танец на бильярдном столе. Джонс даже не взглянул на ее необъятную грудь, которые вращались в дымчатом свете, словно планеты – у взращенных с Завода отсутствовало сексуальное влечение, даже у женских версий.
За угловым столиком сидел молодой человек с рыжими волосами, которые редко встречаются в природе. Он улыбнулся и сделал легкий жест. Джонс направился к нему, снимая темные очки. И наблюдал за лежащими на столе руками мужчины – не прятался ли под его газетой пистолет?
Волосы у мужчины были длинные и сальные, борода нечесаная и неухоженная, но он был хорош собой и голос имел дружелюбный.