Вернувшись, он обнаружил Томми Стрэнда сидящим у ручья. Томми тут же начал читать стихотворение, будто это было необходимо в присутствии Руджа. Это были уже другие строки:
Восславим Бога за пятнистый, пестрый мир —
За то, что пеги, как коровы, облака,
За крылья зяблика, каштаны меж углей,
За то, что быстр форели точечный пунктир,
За вид земли – заплаты пахоты на ней…[48]
Томми читал еще какое-то время. Рудж подумал, что этот отрывок был довольно уместным – все в джунглях было пятнистым, свет просачивался сквозь листья, воду, всегда находясь в движении, свет был живым, пестрым и одушевленным. Но сравнивать небо с коровой – это уже перебор. Поэты часто грешили подобным – начинали достаточно хорошо, а затем отпускали вожжи, позволяя языку брать над собой верх.
Стрэнд пояснил, что это стихотворение было написано парнем по имени Мэнли Хопкинс. Рудж не считал поэтов отважными ребятами, разве что старину Киплинга, в строчках которого чувствовалась твердость характера и который в самом деле умел рассказывать истории.
В следующие девять дней путешествия они медленно продвигались на север.
Джунгли были испещрены сотнями безымянных притоков, каждый из которых был слишком мелким, чтобы иметь подводные спуски, но их общее количество создавало сложный лабиринт, из-за чего размеренный маршрут «Славы империи», сверенный с компасом, казался произвольным и бессмысленным. Боевой дух команды падал, а учитывая топкую влажную землю – сухой сезон воистину! – Руджу и остальным участникам экспедиции приходилось спать в машине. Неудивительно, что в условиях этой вынужденной и малоприятной близости Джон Бэнс и Томми Стрэнд затеяли потасовку. Не менее закономерным было и то, что победил в ней старейший и мускулистый моряк. Следы поражения Стрэнда оказались незначительными – окровавленный нос, синяк под глазом, распухшая губа, – но Рудж не мог спустить драку с рук. Он попытался установить причину ссоры.
Стрэнду, по-видимому, не понравилось, как Бэнс отозвался о женщине, назвав ее, помимо прочего, «потаскухой». В свою защиту Бэнс заявил, что женщина, о которой он говорил, была его собственной женой. Он любил ее, но чувствовал, что знает ее лучше, чем какой-то молодой франт, в голове у которого – сказочная пыль, а те немногие знания о женщинах он черпает из любовной поэзии (которая, как всем известно, лишь помогает соблазнять женщин, но не описывает их достоверно) и который в любом случае не имел права лезть не в свое дело, рассказывая человеку, как ему лучше называть жену.
Когда спорщики остыли, Рудж усадил их и серьезно к ним обратился:
– Я не потерплю драк, – начал он. – Мы здесь со спасательной миссией, поэтому личные разногласия необходимо оставить в стороне, – он с тоской добавил: – Были времена, когда я мог пристрелить вас обоих, – он снова предался воспоминаниям – этим страдали все старики.
Еще через несколько дней солнце стало освещать деревья. Его желтый свет, как небесная крупа, разливался из ангельского амбара, и Рудж чувствовал, что Господь наверняка наблюдает за обитателями дражайшего сердцу острова – любимой Англии.
Однако Господь не желает, чтобы люди просто лежали в гамаке: самодовольство – это грех, который может легко перерасти в гордыню. На следующий день около полудня сразу после того, как Рудж закончил обедать и принялся складывать свою палатку, он поднял голову и увидел мужчину, который был абсолютно голым, не считая черного пятнышка над пахом. Он балансировал между двумя деревьями меньше чем в десяти ярдах от Руджа и пристально смотрел на него над острым каменным наконечником стрелы.
Цивилизация притупила у Руджа инстинкт самосохранения, поэтому вместо того, чтобы немедленно убежать, он крикнул:
– Эй! – возможно, он добавил бы что-нибудь в равной степени глупое, вроде «Так не пойдет!», но стрела выбила у него из рук сложенную палатку и пришпилила ее к дереву.
Эта атака пробудила в Рудже старого воина. Он был не настолько глуп, чтобы повернуться, побежать и принять стрелу в спину. Он набросился на обидчика и умело схватил его, прежде чем дикарь успел натянуть другую стрелу. Затем оба повалились на землю. Рудж ревел:
– Проклятый ублюдок!
Дикарь был невелик ростом, но силен и безумно быстр. Он шипел, как змея, а все его тело было скользким от пота или животного жира, отчего Руджу не удавалось за него ухватиться. Он сбил дикаря с ног, и они оба покатились по земле, пробираясь между мокрыми листьями и грязью. Все это длилось необычайно долго – они обменивались ударами, издавая поросячьи визги и угрожающий хрип. Затем дикарь оказался на Рудже и стал бить коленями по его груди, отчего тот никак не мог перевести дух. Рудж увидел острый смертоносный камень в руке противника, поднятой над ним, поэтому он поднял руку, чтобы заблокировать удар.
Дикарь немного откинулся назад. Рудж заметил вздутые шрамы на его щеках и что его глаза внезапно расширились. Но когда нападавший стал подниматься, он почувствовал, что в легких у него не хватает воздуха.
Дикарь издал резкий крик, похожий на птичий, и скрылся, поднявшись на деревья и как по волшебству уменьшившись вдалеке. Теперь он извивался, пинался и завывал. Рудж увидел толстое блестящее кольцо, которое окружало его грудь, а потом отпало, будто отшлифованная серебряная лоза. Он повернул голову, чтобы проследить траекторию серебряного шнура. Его глаза еще пытались разобрать детали, тогда как логика увиденного отошла на задний план. На поверхности сферы отразилась кривая, и он увидел место, где щупальца выступали из машины. Он проследил их путь до дикаря, корчившегося высоко под куполом деревьев.
Рудж тут же понял, что произошло. Мэллори увидел это нападение из машины и быстро на него среагировал, направив отдельные щупальца на поляну, чтобы схватить нападавшего и оттащить его ввысь.
Сообразив все это, Рудж встрепенулся, когда на его плече оказалась рука. Это был Якобс.
– Вы в порядке, сэр Бертрам?
– Да, – ответил Рудж, вставая на ноги и смахивая грязь со штанин. – Немного запыхался, но… – он умолк, когда тело обрушилось с деревьев и приземлилось на спину с мокрым шлепком на лесной почве. Или Мэллори отпустил его, или дикарь сам вырвался из хватки щупалец, не думая о последствиях своего маневра.
Его глаза и рот были широко открыты. Он был мертв. На лице застыло безумное выражение, будто он совсем не ожидал перехода в загробный мир.
– Сэр! – крикнул Якобс. Рудж поднял голову и увидел еще больше голых мужчин, вооруженных копьями, луками и стрелами, которые вылезли из деревьев на солнечный свет.
– Сюда, – послышался еще один голос. Глянув через плечо, Рудж увидел Джона Бэнса и Томми Стрэнда. Бэнс целился в местного из древнего мушкетона Энфилд, но Рудж чувствовал, что шансы на то, что Бэнсу удастся убить кого-нибудь, кроме себя, были невелики. Он изучил ржавеющий пистолет несколько недель назад и счел его никудышным. Томми держал в руках прекрасную винтовку Ли-Метфорда со скользящим затвором, которой Рудж доверял свою жизнь. Однако он не верил в способности беспомощного естествоиспытателя, в руках которого она находилась в ту минуту. Он задумался: скольких дикарей Мэллори сможет убить с помощью металлических щупалец.
Но дикарей, казалось, не интересовал ни Рудж, ни остальные его товарищи. Они окружили мертвого человека и начали разговаривать, ворчать и хлопать друг друга по спине. Один из них вскинул ноги вверх, широко расставил руки и растянулся на спине под аккомпанемент громких восклицаний и хрипа, которые Рудж расценил как выражение радости.
– У этих парней странное чувство юмора, не так ли?
Мужчина, только что вышедший из леса и сделавший это замечание, был одет так, будто собирался играть в теннис, или, может быть, в крокет. Он курил сигару. В его левом глазу был монокль в черной оправе.
– Уоллистер! – выпалил Рудж. Он никогда не встречал этого человека, но его внешность была ему знакома.
– Он самый, – ответил мужчина. – Не знаю, кто вы, но готов поспорить, что вы разыскиваете Лавинию. Ее всегда кто-нибудь преследует.
До деревни Ями было меньше мили, поэтому Рудж и его команда проводили Уоллистера пешком. Мэллори шел позади «Славы империи», сохраняя дистанцию в несколько ярдов, чтобы падающие деревья и летающие ветви, бывшие неизбежным следствием передвижения машины, никого не покалечили. Аборигены шли перед Руджем и Уоллистером.
– Не думал, что этот парень попытается стрелять в вас из лука, – сказал Уоллистер, когда они прошли через джунгли. – Я бы не стал стоять столбом, если бы знал, что это случится. Мне жаль. Нужно было быть внимательнее, – он бросил взгляд на Руджа. – Впрочем, я вижу, вы и сами можете о себе позаботиться. Ну и фокус же вы проделали этой вашей машиной! Я никогда не видел ничего подобного.
Какое-то время они помолчали, а затем Уоллистер добавил:
– Вас послал лорд Эдисон, да?
Рудж кивнул и рассказал ему, что дедушка Лавинии обеспокоен ее благополучием, а он вызвался найти ее и сообщить о ее безопасности. Разумеется, он стал волноваться, когда его команда наткнулась на сгоревший каркас дирижабля.
Уоллистер удивился, узнав, что тот сгорел:
– А когда мы высадились, он не горел.
Казалось, этот факт его ничуточки не расстроил. У него были галантные манеры, соответствовавшие его глазам с тяжелыми веками, чересчур пухлым губам и слегка раздосадованному выражению лица, присущему человеку, которого часто неправильно понимают его подчиненные.
Он шел по джунглям, покачивая бедрами и плечами, отчего напоминал человека, пробирающегося через толпу на вечеринке, чтобы подойти к барной стойке. Рудж лучше понял антипатию к Уоллистеру со стороны лорда Эдисона, и, следовательно, уже не испытывал противоречивых чувств по поводу возвращения Лавинии в Англию к своему дедушке любой ценой.