– Ты уверена, что тебе нужно спускаться самой?
– Да, – ответила она.
– Другого выхода нет?
Она отрицательно покачала головой.
– Тогда давайте повторим протоколы и быстро со всем разберемся, – заключил я, и мы снова приступили к выполнению задач.
Существовала лишь одна операция, к которой мы не могли как следует подготовиться.
Если Старцы прикоснутся к разуму Охотника, они узнают нашу миссию, поймут причины и суть нашей операции. Затем попытаются проследить за нами, чтобы обнаружить операционный пункт Великих. Катастрофа, которая может за этим последовать, поставит под угрозу существование множества наций на многих планетах и, вероятно, вызовет их истребление. Старцы позаботятся о том, чтобы никто не уцелел. Они очистят каждую планету и всю Солнечную систему.
Чтобы предотвратить это, мне придется убить Охотника. Точнее, я прикажу Кораблю убить ее, прежде чем ее разум раскроется и Старцы смогут с ним слиться. Если приборы покажут, что я отдал приказ недостаточно быстро, Корабль запустит свою последнюю программу и взорвет себя и всех нас, превратив в атомарный газ.[55] Не останется ничего, за что смогли бы уцепиться Старцы, но они будут предупреждены, и это повлечет за собой последствия.
Но Охотник заявила, что ей нужно спуститься самой, а не спроецировав свое изображение на поверхность планеты. Она знала такие разумы, которые нам знать было не дано. И она бы не стала напрасно ставить под угрозу всю миссию. Поэтому я пробежался по руководству – казалось, все было в порядке, мы делали все быстро и без ошибок.
Была лишь одна сложность. Штурман нашел желаемое место, локаторы предоставили детализированные изображения зеленого плато над рекой, и неактивированный маяк был уже в пути, как и корабль, замаскированный под обломки. Он мчался к Терре вместе с множеством лунных осколков, и после его приземления корабль должен был активировать его на короткое время, чтобы усилить ментальные сигналы для телепата и чтобы направление движения стало четким и ясным. Они не будут посылать изображение места – Охотник объяснила, что оно мало чем поможет телепату. Затем маяк будет деактивирован, чтобы не привлекать внимание. Когда придет время, точный момент, он снова включится и установит на месте Врата, которые откроются, опять же, лишь на несколько коротких интервалов. В это время Охотник покажется аутисту и ее куинни и пригласит их к себе.
Но Штурману было сложно произвести точные расчеты. Мы думали, что искажение локального пространственно-временного континуума было случайным и обуславливалось мощной межпространственной техникой, которой пользовались Старцы. В итоге оно должно было оставаться постоянным, если учитывать все аномалии. Штурман сообщил, что искажение увеличивается, – теперь он считал, что это было не случайно. Старцы изменяли локальный пространственно-временной континуум.
– Им мало того, что они переделывают объекты в космосе, – заметил он. – Теперь они изменяют структуру пространства вселенной. Это начинается на Терре и будет распространяться дальше, волна за волной. Мы не сможем установить ни время, ни местонахождение.
– Как они могут менять природу пространства, не убивая себя? – спросила Доктор.
– Не знаю, – ответил Штурман.
– Возможно, это не влияет на земную жизнь, – предположил я. – И на это изменение – если оно действительно имеет место быть – потребуется много времени. Мы должны оперативно спасти Уцелевших и вернуться к Великим. Они поймут, как остановить этот процесс.
– Может быть, – сказал Штурман. В его голосе чувствовалось сомнение. – Я постараюсь вычислить степень искажения, и мы будем следовать нашему плану вне зависимости от того, работает он или нет.
– Хорошо, – ответил я. Мне больше нечего было сказать.
Затем наступила пора Охотнику спускаться на поверхность. Маяк был установлен и уже показал свою целесообразность – телепат с Терры получил гораздо более четкие изображения Охотника, а Штурман доложил, что вся семья двигалась в сторону плато. Он предложил перенастроить приемопередатчики маяка, чтобы получить доступ к энергии, используемой Старцами для искажения пространства и времени. Мы могли сделать это, не попав в их поле зрения, потому что энергии было в избытке и ее расход почти никак не отслеживался.
– Это займет слишком много времени, – заметил я. – Шогготы уже близко или нет?
Штурман некоторое время смотрел на свои экраны, а затем согласился.
Охотник ушла в камеру с входными Вратами. Она обновила свой халат и сделала свои длинные волосы более яркими. Мы с Доктором переглянулись. Несмотря на то что наша сестра уверенно вошла в камеру обмена, мы знали, что она тоже переживает самые страшные опасения. Она опускалась на территорию Старцев и впитывала в себя ужас, который ощущали перед ними Уцелевшие, сумевшие выжить на грани их равнодушной рациональности, и видели то, что те причинили.
Мы проверили связь, и Охотник сообщила, что хорошо меня слышит.
– Отлично, – сказал я, – ты должна отметить момент времени для Штурмана и Корабля. С предельной точностью.
– Я знаю, – она говорила решительно, но ее голос немного дрожал. Лишь слегка, но он выдавал ее волнение. Я посмотрел на Доктора. Та тоже была обеспокоена, но храбро улыбалась, давая мне понять, что потеря сознания Охотнику не грозит.
Казалось, мы ждали ее очень долго. Но теперь я думаю, что это нам только казалось.
Охотник встала прямо, расправив плечи. Ее глаза светились ярче, чем когда-либо. Она убрала руки с боков и положила их на столбы Врат. Затем скомандовала: «Сейчас». И я никогда не забуду, как она произнесла это слово.
Услышав ее, Корабль активировал маяк и приветственную блестящую стену Врат, в точности как мы и предполагали.
5
Верн был уверен, что не сможет добраться до нее вовремя. Он бежал так быстро, как мог, но, несмотря на то что движения Эхо выходили неслаженными и она не могла долго идти по прямой, у нее было большое преимущество во времени. Она пела свою песню о блестящей стене, и, возможно, это ее замедляло. Тем не менее, когда он поймал ее всего за несколько мгновений до падения, которое стало бы для нее смертельным, и повалил ее на траву, ему пришлось применить всю свою силу, чтобы не дать ей вырваться. Она сопротивлялась, рыдала и била Верна. Ее лицо покраснело и покрылось слезами, но, отдышавшись, она тут же запела свою песню: «Блестя-я-ящая, блестящая, блестящая…» Мама тоже заплакала, испустив крик, полный горя и ужаса, – он остудил Верна, взмокшего от такой физической нагрузки.
И в разгар всей суматохи мимо них пробежала Куинни и спрыгнула вниз. Верн едва успел повернуть голову и проследить за ее полетом – она просто пронеслась мимо него и поющей Эхо и рванула в пропасть с края утеса, словно прыгнув в озеро, чтобы принести палку.
Наконец он смог повернуть Эхо на спину. Он опустился перед ней на колени, прижав ими ее плечи. Сестра озадаченно и с грустью глянула на него.
– Блестя-я-ящая, – протянула она.
А потом это стало видно и Верну. Оно стояло (или парило) прямо на краю обрыва – прямоугольник, мерцающий бело-голубым светом. Испещренный разноцветными крапинами, он сплетался со сверкающими потоками, которые пульсировали серебряным, фиолетовым и красно-оранжевым. Судя по всему, оно было способно производить звук – на нем располагалось небольшое звуковое устройство, или же щелчок и шипение статического электричества, – но оно оставалось устрашающе безмолвным. Верн не чувствовал никакого тепла, что испускал бы этот объект, который Эхо называла стеной.
Он отпустил сестру, поставил ее на ноги и крепко сжал. Она уже не отталкивала его и не пыталась убежать. Она стояла завороженная перепадами и блеском переплетенных объектов на, как казалось, ровной поверхности. Она даже устроилась в объятиях брата, как часто делала на руках у мамы.
Мама встала у Верна за спиной, положив руки на плечи, и они втроем стояли в крепких объятиях. Верн хотел что-то сказать ей, но не мог.
Девушка, вышедшая из Блестящей стены Эхо, во многом походила на нее. Худая, с бледной, будто фарфоровой, кожей и светлыми волосами, пусть и не такими спутанными, как у Эхо. На них были такие же воздушные завитки – они развевались над ней. Ее белый халат притягивал солнечный свет, окрашиваясь в едва различимые оттенки желтого и синего.
Затем она заговорила. У нее был звонкий высокий голос, а ее слова звучали как колокольчики.
– Вы будете рады уйти отсюда. Шогготы рядом. У нас мало времени, прежде чем Врата закроются.
Эхо радостно засмеялась. Верн ничего не мог сказать, а мама дрожащим, но решительным голосом спросила:
– Кто вы?
– Я Охотник. Эхо знает, кто я. Вы сами видите, что она не боится. Вы должны пойти с нами. Сейчас. Они нас почти догнали.
Верн слышал: это была правда. Должно быть, шогготы продвинулись к северному гребню. Текели-ли-Текели-ли. Эти чудовища, внешним видом напоминающие разлагающуюся плоть, не могли подняться по тропинке на утесе. По-видимому, они подошли с другой стороны вершины.
Мама сказала:
– Мы не знаем как. Мы сильно измотаны и напуганы, а вы для нас – незнакомцы.
– Вы должны мне доверять, – сказала девушка. – Ваша куинни уже на борту.
– Куинни?
– Пожалуйста.
Пронзительный звук был очень близко. Текели-ли.
– У нас нет выбора, мам, – заметил Верн.
Мама рассеянно сказала:
– Может, ты был прав, Верн, когда говорил, что ничто не имеет смысла. Я не хочу видеть этот мир таким, каков он сейчас. Разве может что-нибудь быть хуже того, что происходит здесь? Я пойду первой.
Она подошла к девушке в белом халате. Та жестом указала ей вперед, и мама, не оборачиваясь ни на Эхо, ни на Верна, встала на пластину серебряного огня, открывшуюся на