Никакого швейцара не было, а дверь висела на петлях. Внутри я увидел пыльную лестницу слева и исцарапанную дверь справа.
Передо мной стоял стол. К нему было прикреплено стекло, которое доходило до самого потолка. Ниже, у стойки в стекле, имелось небольшое отверстие с деревянной затычкой. На стекле были пятна от мух, а человек за стеклом на высоком стуле сидел, как лягушка на листе водной лилии. Он был жирный и цветной, а в волосах у него остались кусочки синей одеяльной шерсти. Это было не украшение. Просто он был противным сукиным сыном.
Когда он убрал деревянную затычку, я почувствовал его вонь. Запах подмышек, несвежего белья и гниющих зубов. Где-то в воздухе витали запахи давно приготовленной пищи, вареных поросячьих ножек и хвостов, которые, может, были и неплохие, когда свинья их лишилась, но теперь от них остался только тошнотворный запах. А еще здесь воняло кошачьей мочой.
Я сказал:
– Эй, приятель, я кое-кого ищу.
– Если тебе нужна баба, то приводи ее с собой, – ответил мужчина. – Но я могу дать тебе пару номерков. Разумеется, я не гарантирую, что они ничем не болеют и не сидят на наркоте.
– Не-а. Я ищу человека, который здесь останавливался. Его зовут Тути Джонсон.
– Не знаю никакого Тути Джонсона.
Все, как и говорила Алма Мэй.
– Ладно. А этого парня ты знаешь?
Я вытащил фотографию и прислонил ее к стеклу.
– Возможно, он и похож на кого-нибудь, кто снимал здесь комнату. Мы здесь никого не регистрируем и не особо записываем имена.
– Неужели? В таком шикарном месте, как это?
– Я сказал, что он, возможно, напоминает мне кого-то, – повторил мужчина. – Но не сказал, что точно его видел.
– Набиваешь себе цену?
– Это не совсем то слово, – уклончиво ответил он.
Я вздохнул, убрал фото обратно в карман, достал свой кошелек и вытащил оттуда пятидолларовую купюру.
Мужчина-лягушка считал себя каким-то высококлассным полицейским.
– Всего-то? Пять долларов за такую важную информацию?
Я нарочито медленно и осторожно засунул пятерку обратно в кошелек.
– Тогда ты совсем ничего не получишь, – сообщил я.
Он откинулся на своей табуретке, сцепил свои короткие пальцы и положил на свое круглое пузо.
– А ты тем более ничего не получишь, идиот.
Я подошел к двери справа и повернул ручку. Заперто. Отошел назад и пнул ее так сильно, что всем телом почувствовал ее дребезжание. Дверь слетела с петель и ударилась о стену. Звук был как от выстрела.
Я вошел внутрь, обошел стол, схватил мужчину-лягушку за рубашку и ударил его так сильно, что он слетел со стула. Пнул его по ноге, отчего он закричал. Тогда я поднял стул и ударил его по груди, бросил стул в дверь, ведущую на кухню. Я слышал, как там что-то разбилось, и взвизгнул кот.
– Меня легко рассердить, – заметил я.
– Черт возьми, я вижу, – сказал он и поднял руки, пытаясь защититься. – Не кипятись, приятель. Ты и так уже сделал мне больно.
– Именно этого я и хотел.
Я посмотрел ему в глаза и мне стало его жаль. Я чувствовал себя полным козлом. Но это не помешало бы мне снова его ударить, если бы он не ответил на мой вопрос. Я теряю голову, когда меня выводят из себя.
– Где он?
– А я все-таки получу пять долларов?
– Нет, – сказал я. – Теперь ты получишь только мои наилучшие пожелания. Или тебе и этого мало?
– Нет, нет.
– Тогда не играй со мной. Где он, жаба ты этакая?
– Наверху, в номере 52, на втором этаже.
– Запасной ключ?
Он кивнул на стенд. Ключи висели на гвоздях, и на их кольцах были небольшие деревяшки. На них были указаны номера. Я нашел ключ с 52-м номером и снял его со стенда.
Я спросил:
– Ты ведь не будешь мне мешать?
– Нет. Он наверху. Он никогда не спускается. Сидит там уже неделю. Шумит. Мне это не нравится. У меня здесь приличное заведение.
– Да, здесь и вправду довольно мило. Но ты все же мне не мешай.
– Не буду. Обещаю.
– Хорошо. Позволь мне дать тебе совет. Прими ванну. Вытащи это дерьмо из своих волос. И с зубами у тебя что-то нехорошо. Вырви их. И пристрели чертового кота. Или сделай ему туалет в более подходящем месте, чем кухня. А то здесь воняет, как в сортире.
Я вышел в холл и быстро поднялся по лестнице.
Я бежал по коридору пятого этажа. Он был выстлан белым линолеумом с золотым рисунком. Когда я шел, пол скрипел и трещал. В конце коридора было окно, там тоже была лестничная площадка. Номер 52 находился прямо напротив нее.
На дальнем конце лестницы я услышал какое-то движение. Я понял, в чем дело. В это время двое парней, которых я видел на улице, показались на верху лестницы, разодетые в свои шляпы и все такое. Они ухмылялись.
Один из них был размером с кадиллак. Его золотой зуб ярко блеснул, когда тот улыбнулся. Парень позади него был тощим. Он держал руку в кармане.
Я сказал:
– Что ж, если вы не мои добрые друзья…
– А ты забавный, ниггер, – заметил громила.
– Раскусили. Я уеду на первом же пригородном автобусе.
– Готов поспорить.
– Толстяк за стойкой внизу не платит вам столько, чтобы вы стали со мной разбираться, – заметил я.
– Иногда, когда нам скучно, мы делаем это просто так.
– Да неужели?
– Ага, – сказал тощий.
Тогда я увидел, что он достал из кармана бритву. У меня тоже была бритва, но орудовать ею было мерзко. Он держал ее закрытой.
Большой парень с золотым зубом размял пальцы и сложил их в кулак. Я понял, что у него нет ни пистолета, ни бритвы. А может, ему просто нравилось избивать людей голыми руками. Как это нравилось мне.
Они пошли в мою сторону, и тощий парень раскрыл свою бритву. Я достал из-под пальто пистолет и сказал:
– Лучше убери ее обратно в карман. Потом используешь ее по назначению.
– Ой, а я как раз собирался это сделать, – сказал он.
Я нацелил на него свой сорок пятый калибр.
Громила заметил:
– Пистолет один, а нас двое.
– Так и есть. Но я им быстро управляюсь. И, честно говоря, я знаю, что один из вас в итоге умрет. Только еще не определился, кто именно.
– Ладно, – сказал громила, улыбаясь. – Хватит.
Он обернулся на тощего парня с бритвой. Тот убрал ее в карман, они развернулись и стали спускаться с лестницы.
Я встал у лестницы и прислушался. Я слышал, как они спускались, но вдруг они остановились. Так я решил.
Потом я услышал, что эти дебилы торопятся обратно. Они были не такие хитрыми, какими себя считали. Первым парашютистом, если так можно сказать, оказался громила, который вбежал с лестничной площадки. Я ударил его прикладом по затылку, прямо в основание черепа. Он как-то по-лягушачьи подпрыгнул, отлетел в коридор, ударился головой о стену, опустился и лег так, будто все это время только и хотел попрыгать и вздремнуть.
Второй явился с бритвой. Он щелкнул ею и увидел у меня в руках пистолет.
– Куда бы, по-твоему, он мог деться? – спросил я. – Может, в отпуск уехал?
Я пнул его в пах так сильно, что тот выронил бритву и опустился на колени. Затем я убрал пистолет.
– Хочешь еще, приятель?
Он поднялся и подошел ко мне. Я ударил его правой – да так, что он вылетел из окна. По всему коридору рассыпалось стекло.
Я подошел туда и выглянул наружу. Он лежал на полу пожарного выхода головой у ограждения. Он посмотрел прямо на меня.
– Ты сумасшедший, членосос. Что, если бы здесь не было пожарного выхода?
– Тогда твоя задница проломила бы кирпичи внизу. И это все еще можно устроить.
Он быстро поднялся и поскакал вниз по лестнице, будто белка. Я наблюдал за ним, пока он не добрался до земли и, хромая, прошел по переулку между двумя перевернутыми мусорными баками и недоношенным щенком.
Я поднял его бритву и положил в карман к своей. Затем вышел с площадки и пнул громилу по голове просто потому, что у меня была такая возможность.
Я постучал в дверь. Никто не ответил. Но я слышал, как изнутри доносились какие-то звуки. Они были похожи на музыку с пластинки, но немного отличались и были тише, будто раздавались на расстоянии.
На мой стук никто не ответил, поэтому я вставил ключ в замок, открыл дверь и вошел внутрь.
У меня чуть не сперло дыхание.
В комнате оказалось душно и воняло плесенью, гнилью и чем-то, давно испортившимся. По сравнению с этим запахом вареные свиные ноги, писающий кот и гнилые зубы ублюдка снизу показались мне благоуханием.
Тути лежал на кровати. Его глаза были закрыты. Он был одним из тех парней, которые всегда одеваются с иголочки, но теперь его рубашка была помята, испачкана, со следами пота на шее и под мышками. Штаны тоже были омерзительны. Туфли были надеты на босу ногу. Он выглядел так, будто кто-то поджег его, а потом сбил пламя толстой палкой. Его лицо походило на череп – он сильно похудел, а из-под одежды было видно, что он стал костлявым, как скелет.
На простыне, где лежали его руки, были пятна крови. Его гитара стояла рядом с кроватью, а на полу валялись кипы блокнотов с нотами. Пара из них были открыты – они были полностью исписаны. Черт, а я даже не знал, умеет ли Тути писать.
Дальняя стена номера была исписана черной и красной краской – на ней были нарисованы разные ноты и символы, которых я раньше никогда не видел, закорючки, круги и рисунки линиями. На стене тоже была кровь, вероятнее всего, из кровоточащих пальцев Тути. Две открытые банки с краской – красной и черной – стояли на полу с кистями. Краска брызнула на пол и засохла горбатыми пузырями. Вся гитара была в пятнах крови.
Заведенный проигрыватель, стоящий на прикроватной тумбочке, играл какую-то странную музыку. Я подошел прямо к нему, поднял иглу и убрал ее в сторону. И уверяю, когда я проходил по комнате, чтобы добраться до проигрывателя, у меня было ощущение, будто я пробираюсь по грязи со связанными лодыжками. Мне казалось, что чем ближе я подходил к нему, тем громче играла музыка и тем хуже я себя чувствовал. В висках стучало. Сердце бешено колотилось.