Когда я поднял иглу и музыка смолкла, я подошел к Тути и дотронулся до него. Он не пошевелился, но я видел, что его грудь поднимается и опускается. Если не считать ран на руках, с ним вроде бы все было в порядке. Он крепко спал. Я поднял его правую руку, повернул и взглянул на нее. На пальцах были глубокие порезы, будто до самых их кончиков прошлись бритвой. Я сразу понял, что это от игры на гитаре. Меня поразило, что для того, чтобы получить такое звучание, ему действительно пришлось вонзить в гитару свои пальцы. И судя по тому, как выглядел его номер, он занимался этим без перерыва до недавнего времени.
Я потряс его. Его глаза дрогнули и наконец открылись. Они были налиты кровью, а под ними проявились темные круги.
Увидев меня, он вздрогнул, а его глаза начали вращаться, как у той детской игрушки, где нужно постараться загнать шарики в отверстия. Мгновение спустя они успокоились, и он спросил:
– Рики?
Это была одна из причин, почему я его ненавидел. Мне не нравилось, когда меня называли Рики. Я сказал:
– Привет, говнюк. Твоя сестра за тебя сильно переживает.
– Музыка, – сказал он. – Включи музыку обратно.
– Ты называешь это музыкой? – спросил я.
Он сделал глубокий вдох и скатился с кровати, чуть не сбив меня в сторону. Потом я увидел, как он дернулся, будто увидел грузовик, несущийся прямо на него. Я повернулся. Лучше бы это и вправду был грузовик.
Попробую рассказать, что я увидел. И не только увидел, но и почувствовал. Оно было в воздухе, которым мы дышали и который проходил внутрь моей грудной клетки, словно множество мышей в шубках из колючей проволоки. Стена, на которой Тути рисовал все это дерьмо, затряслась.
А потом стена перестала быть стеной. Она превратилась в длинный коридор, нечистый, как первородный грех. Там что-то двигалось. Оно скользило и издавало шлепающие звуки, напоминая старого пьяницу, который очень хочет выпить еще. Там были звезды. Грязные звезды, совсем не похожие на те, что я видел в ночном небе. А луна цвета рыбьего глаза, истекающего кровью, висела на заднем плане, бросая свет на что-то, что двигалось в нашу сторону.
– О, Господи! – воскликнул я.
– Нет, – возразил Тути. – Это не он.
Тути подскочил к проигрывателю, поднял иглу и завел пластинку. Оттуда раздался этот гнилой звук, который я слышал у Алмы Мэй, и я понял, что то, что я услышал, когда вошел в его номер, было заключительной частью этой же пластинки, которую я не слышал до этого.
Музыка скрежетала и завывала. Я наклонился, и меня стошнило. Я упал на кровать, пытаясь подняться, но мои ноги были словно старые ершики для чистки труб.[70] Пластинка выжала из меня все соки. А потом я увидел это.
То, что там было, невозможно описать. Это было… какое-то существо. Оболочка, окутанная тенью со ртами-присосками, молотящими щупальцами и множеством ножек на цокающих копытах. Продолговатой формы голову облепили красные и желтые глаза, которые будто ползали. Тени кружились вокруг этого существа, образовывая воронку. У него был клюв.
Точнее, клювы.
Оно вышло прямо из стены. Щупальца ударились рядом со мной. Одно коснулось моей щеки. Ощущение было такое, будто меня ошпарили горячим жиром. Тень отделилась от этого существа, упала на половицы, покраснела и побежала по полу, будто поток крови. В ней извивались насекомые и личинки, а музыка достигла такой громкой и странной ноты, что я стиснул зубы и почувствовал себя так, будто мои внутренности скручивались, будто меня тщательно выстирали. А потом я потерял сознание.
Когда я пришел в себя, музыка еще играла. Надо мной наклонился Тути.
– Этот звук… – начал я.
– К нему привыкаешь, – оборвал меня Тути. – Но это существо не может привыкнуть. Или может, но не сразу.
Я посмотрел на стену. Никакого прохода там не было. Это была просто стена, расписанная краской и покрытая пятнами крови.
– А что, если музыка останавливается? – спросил я.
– Я засыпаю, – ответил Тути. – Когда пластинка выключается, оно выходит.
Я не сразу нашел, что сказать. Наконец я поднялся с пола и сел на кровать. Я ощупал щеку в том месте, где меня ударило щупальце. Она пульсировала, и я почувствовал нарыв. На голове выросла шишка от падения.
– Оно почти схватило тебя, – заметил Тути. – Думаю, ты можешь уйти, и оно не станет тебя преследовать. А вот я не могу. Куда бы я ни уехал, оно следует за мной. В конечном счете, оно меня найдет. Я думаю, в этот раз будет так же.
Я смотрел, слушал его, но ни черта не мог понять.
Пластинка кончилась. Тути завел ее снова. Я посмотрел на стену. Даже эта не заполненная музыкой секунда напугала меня. Я не хотел снова видеть ту штуку. Я даже не хотел о ней думать.
– До сегодняшнего дня я не спал несколько дней, – заметил Тути, садясь на кровать. – Если бы ты не пришел, оно бы схватило меня, унесло с собой и забрало мою душу. Но ты можешь уйти. Это мои проблемы, а не твои… Я всегда вляпываюсь в какое-нибудь дерьмо, так ведь, Рики?
– Это точно.
– Но это решающий момент. Я должен встать и хоть раз повести себя, как мужчина. Я должен ответить этому существу, но все, что у меня есть – это музыка. Как я уже сказал, ты можешь идти.
Я покачал головой.
– Меня прислала сюда Алма Мэй. Я сказал ей, что привезу тебя домой.
Теперь настала очередь Тути качать головой.
– Не-а. Я не поеду. Я только портил ей жизнь. И больше не стану этого делать.
– Первая адекватная мысль, которую я когда-либо от тебя слышал.
– Уходи, – сказал Тути. – Оставь это мне. Я смогу о себе позаботиться.
– Ну да. Если не умрешь от голода или не упадешь в обморок из-за недостатка сна или от жажды, с тобой все будет в порядке.
Тути улыбнулся.
– Да. Мне больше не о чем беспокоиться. Надеюсь, я умру от чего-нибудь подобного. А если до меня доберется это существо… я даже думать об этом не хочу.
– Следи, чтобы пластинка играла, а я принесу что-нибудь поесть и попить. Кофе. Ты сможешь не уснуть в ближайшие полчаса-час?
– Смогу. Но ты вернешься?
– Вернусь.
Выйдя в коридор, я увидел, что громилы там уже не было. Я пошел по лестнице.
Когда я вернулся, Тути уже убрал блевотину и просматривал блокноты. Он сидел на полу, обложившись ими. Он был дюймах в шести от проигрывателя. Он время от времени протягивал руку и заводил пластинку по новой.
Как только я зашел в комнату, звучание пластинки окутало меня целиком, и я снова почувствовал тошноту. Я успел сходить в захудалую забегаловку в конце улицы после того, как сменил шину. Наверняка ее проколол кто-то из парней, которым я задал взбучку. Бьюсь об заклад, это был везучий сукин сын, упавший на пожарный выход.
Кроме пореза на шине, появилось несколько царапин со стороны пассажира и было выбито лобовое стекло. Я вернулся из кафе и припарковал то, что осталось от машины, за отелем, ближе к концу улицы. Теперь мой «шеви» выглядел так плохо, что вряд ли кто-нибудь захотел бы его угнать.
Я сел на один из открытых мешков на полу рядом с Тути.
– Оба гамбургера твои, – сказал я. – А кофе я взял нам обоим.
Я вытащил высокий бумажный стакан с кофе и дал ему. Второй достал для себя. Затем сел на кровать и сделал несколько глотков. В этом номере с таким запахом и такой музыкой ничто не казалось вкусным. Но Тути ел, как изголодавшийся волк. Он глотал бургеры и пил кофе очень быстро, даже толком не жуя.
Доев второй бургер, он снова завел пластинку и прислонился спиной к кровати.
– С кофе или без, не знаю, сколько смогу продержаться без сна.
– Тебе нужно следить, чтобы запись не останавливалась? – спросил я.
– Да.
– Ложись в кровать, поспи несколько часов. Я послежу за пластинкой. Когда отдохнешь, объяснишь мне, что происходит. Мы что-нибудь придумаем.
– Здесь нечего придумывать. Но буду рад, если дашь мне поспать.
Он заполз в кровать и тут же уснул.
Я завел пластинку.
Затем поднялся, развязал туфли Тути и снял их. Нравился он мне или нет, он был братом Алмы Мэй. Кроме того, я бы и врагу не пожелал встретиться с этой штукой из-за стены.
Я сел на пол, где до этого сидел Тути, и, продолжая гонять по кругу пластинку, попытался во всем разобраться. Под эту музыку это было не так просто сделать. Время от времени я поднимался и ходил по комнате, а потом снова садился на пол у проигрывателя, чтобы можно было до него дотянуться.
В интервалах я просматривал блокноты Тути. Они были исписаны нотами и такими же каракулями, какие были на стене. Было сложно сконцентрироваться под это ужасное звучание. Как будто воздух наполняли змеи и лезвия.
Было такое ощущение, что музыка давит на то, что находится за стеной. А что-то с другой стороны оттесняет ее.
Когда Тути проснулся, было уже темно – он проспал добрые десять часов. Я же был измотан слежением за пластинкой и самой этой музыкой. От просмотра блокнотов у меня болела голова, но я не узнал ничего нового с тех пор, как впервые в них заглянул.
Я вышел и купил еще кофе, принес его обратно, и мы с Тути сели на кровать. Пили кофе, он время от времени снова заводил пластинку.
Я спросил:
– Ты уверен, что не можешь просто уйти?
По некоторым причинам я избегал действительно важных вопросов. Например, что это за существо? Что, черт возьми, происходит? Наверное, я боялся услышать ответ.
– Ты видел эту штуку. Я могу уйти. Могу убежать. Но куда бы я ни пошел, оно меня найдет. Поэтому рано или поздно мне придется столкнуться с этим лицом к лицу. Иногда я играю то же самое на гитаре, давая пластинке отдохнуть. Больше всего я боюсь, что она износится.
Я показал на блокноты на полу.
– Что это?
– Мои ноты. Мои записи. Я приехал сюда, чтобы написать несколько песен.