– Иди, возьми меня. Возьми меня. Оставь их в покое.
Через окно проходило слабое свечение красной луны, и я увидел, как тень Тути подняла гитару высоко над головой и обрушила ее вниз, сильно ударив о пол, отчего ее деревянный корпус разлетелся на кусочки, а струны отскочили в разные стороны.
Кровоточащая тень быстро вернулась. По полу. На Тути. Он закричал. Он кричал так, будто его плоть горела на медленном огне. Затем в дверях появился зверь, будто им выстрелили из пушки.
Его щупальца хлестали, многочисленные ноги торопливо убегали, а клювы опустились вниз, вонзаясь в Тути, – они походили на дикую собаку, разрывающую на части тряпичную куклу. Весь пол был залит кровью. Будто взорвалась огромная ягода клубники.
А потом случилось еще кое-что. С пола поднялся синий туман – с того места, где были останки Тути, и на какое-то мгновение я увидел в нем его лицо. Оно улыбалось беззубой улыбкой – на месте, где у него был рот, была лишь черная дыра. Затем, как будто кто-то втянул пар с супа, синий туман всосался в клювы этого существа, и с Тути и его душой было покончено.
Существо повернулось и посмотрело на нас. Я стал доставать свой пистолет, хоть и понимал, что в этом не было смысла. Оно издало такой звук, будто тысяча камней и разбитых автомобилей упали с гравийного и стеклянного обрыва. А затем переместилось к двери и вышло с тресканьем, похожим на звук, с которым выбивают мокрое полотенце. Кровоточащая тень побежала за существом по полу, силясь его догнать – как собачка, надеющаяся на угощение.
Когда существо и его тень вышли, дверь захлопнулась, воздух стал чистым, а комнату залило светом.
Я посмотрел туда, где был Тути.
Ничего.
Ни косточки.
Ни капли крови.
Я поднял окно и выглянул на улицу. Было утро.
Ни облачка на небе.
Солнце выглядело как солнце.
Пели птицы.
Я повернулся к Алме Мэй.
Она медленно поднималась с пола.
– Этой твари нужен был только он, – сказал я, испытывая к парню уже совершенно иные чувства, нежели раньше. – Он отдал ему себя. Наверное, чтобы спасти тебя.
Она подбежала ко мне, и я крепко ее обнял. Через секунду я отстранился от нее. Взял пластинки и сложил их вместе. Я хотел разломать их о свое колено. Но такой возможности мне не предоставилось. В моих руках они стали мокрыми, развалились, упали на пол и утекли в половицы, как черная вода. И на этом все кончилось.
Тот, чье имя не выразить словамиНик Маматас
Был август. Все должно было измениться. Они это чувствовали. Джейс был пророком, а пророки любили поговорить. Что он и делал. Он говорил о конце всего и о том, как все будет хорошо.
Джейс, Мелисса и Стефан сидели у входа в пещеру вокруг удобного камня в форме кофейного столика. Керосиновая лампа мерцала, понемногу заполняя воздух неприятным запахом. Стефан чувствовал его даже в своем виски.
– Можете забыть про любовь, – сказал Джейс.
Он не был влюблен и его больше не интересовал секс, хотя он и уверял своих друзей в обратном. Даже по пути в пещеру, где они собирались ожидать конца, он подцепил девушку, а потом оставил ее на автобусной остановке. «Что угодно, когда угодно, где угодно», – сказал он. Стефан решил, что Джейс говорит о сексе только потому, что по диагонали от него, ближе к пещере, сидела Мелисса.
– Почему ты вообще заговорил про любовь? – спросил Стефан. Тогда Мелисса заметила, что думала, будто они и так уже говорят о сексе, что было бы логично, раз уж туалет на автобусной остановке в Миссуле был приведен как место действия, если не как главная тема. Она сделала глоток «Тичерс», а Стефан отпил своего и потянулся к бутылке.
– Любовь – это то, что считается всемогущей, всеохватывающей силой. Собака пропадает во время отпуска со своими хозяевами, а спустя четыре месяца появляется у них на пороге, вся в ветках и со спутавшейся шерстью, но в отличной форме и с большой запыхавшейся ухмылкой.
– Да, я видел это по телевизору, – сказал Стефан. – Собака прошла за хозяевами на протяжении трех тысяч миль, движимая любовью.
– Движимая любовью, точно, – заметил Джейс.
– Так как, по-твоему, она добралась домой? – спросила Мелисса. – Ей просто повезло? – Стефан вслух предположил, что Джейс не верит в удачу – лишь в неудачу или в то, что удача сейчас всех покидала.
– Нет, совсем не так. Я считаю себя очень счастливым. – Джейс налил себе еще. Он поводил пластиковым стаканчиком с виски перед собой, будто вдыхая запах сортового вина или какого-нибудь соуса к мясу, приготовленного итальянской бабушкой в воскресенье. – Мне повезло, что я встречу конец здесь. Увижу небо, когда звезды начнут мерцать, увижу, как моря начнут бурлить и Старшие Боги сокрушат нас всех.
– Вот такой он, – сказала Мелисса Стефану. – Джейс, как всегда, твердит о щупальцах и культах. Он любит преувеличивать. Прямо король драмы.
Стефан ответил:
– Такие лопухи рождаются каждую минуту, – он хотел развить эту мысль дальше и пошутить что-нибудь насчет появления щупалец и присосок, но виски не позволил ему этого сделать. Тем не менее алкоголь помог ему открыть рот, чтобы договорить. – Лопухи, – просто повторил он.
Джейс встал, стряхнул пыль с задницы и, пошатываясь, направился ко входу в пещеру. Стефан подумал, что он, по-видимому, пошел отлить, направив свой поток вниз, в долину под пещерой, в бесцветную траву. Но вместо этого Джеймс раскинул руки и закричал:
– К черту любовь! – если он надеялся услышать эхо, то зря – ни один сверчок даже не застрекотал в ответ. – Мне повезло, – сказал он, поворачиваясь к Стефану и Мелиссе, – потому что я не знаю, что такое любовь. Знаете, какое у меня было детство?
– Такое же, как у всех, – ответила Мелисса.
– Точно, совершенно точно, – я сидел на диване, занимался всякой ерундой и взрослел. Ловил мяч, чем очень гордился мой отец. Повредил ногу, моя мать цокнула языком и вытащила занозу пинцетом.
– Звучит ужасно, – заметил Стефан. Он сощурился, чтобы избавиться от бликов мигающей лампы, в свете которой Джейс выглядел как в маленьком причудливом калейдоскопе. – Будто тебя каждый день насиловали по два раза целых четырнадцать лет, а то и больше.
– В этом все и дело, – согласился Джейс. Он отбросил камень и пнул его дважды, сбивая грязь с подошвы. – Это скучно. Все приедается.
– Да, – сказала Мелисса. – Однажды у меня был парень, который в итоге отсидел какое-то время в тюрьме. – Тут Джейс и Стефан притихли. – Он не сделал ничего плохого… ничего настолько плохого. Просто с кем-то подрался. Но он занимался дзюдо, и парень, которого он ударил, впал в кому. В общем, он провел в тюрьме девяносто дней, и почти все время ему было очень скучно. Он рассказывал, что все ждали часа, отведенного на физическую нагрузку, даже если это означало, что тебя порежут ножом или изнасилуют трое парней, потому что все остальное время тебе просто скучно.
Джейс фыркнул:
– Ты, наверное, и его любила? Ждала его, когда он выйдет из тюрьмы.
– Это было всего три месяца, – сказал Стефан. Он задумался, стал бы кто-нибудь ждать его три месяца, если бы он попал в тюрьму за то, что случайно отправил кого-то в кому. Не то чтобы он мог это сделать. Он даже не умел делать бросок через спину захватом руки и шеи. Возможно, он мог переехать кого-нибудь на машине. Он мог бы посидеть в тюрьме и скучать там днями напролет, не считая ежедневного часа для изнасилования.
– Да, думаю, что любила. И сильнее всего, когда его не было рядом. – Она выглядела немного взволнованной, или ей просто было прохладно. Она сидела ближе к глубине пещеры, в сырости, на краю темноты. – Знаешь, когда человек находится рядом, ты помнишь плохой запах у него изо рта и складки жира, свисающие над резинкой его белья, и то, как по-дурацки он подмигивает, когда говорит что-то, в чем сомневается. Поэтому я порвала с ним, но потом ждала, когда он выйдет из тюрьмы.
– Потому что ты его любила? – спросил Стефан.
– Потому что тебе было скучно? – спросил Джейс.
– Потому что я не знала, как мне поступить. Сложно расстаться с человеком, сидящим в тюрьме. Телефонные звонки отслеживаются. Нужно ждать несколько дней, чтобы навестить его, но это не совсем подходящее место, чтобы нормально поговорить. Во рту чувствуется металлический привкус; то же самое, когда тебя тошнит от всего или если у тебя аллергия на все.
– Аллергия на все, точно, – согласился Джейс. – Я чувствую, что пророчество сбывается, – он потряс головой, с нее слетел какой-то листок.
Стефан откинулся назад, убрав руки за спину и слегка коснувшись джинсов Мелиссы.
Джейс дрожал, широко раскинув руки, а затем начал вертеть языком. Мелисса резко отодвинулась, чтобы избежать контакта со Стефаном. Она потянулась к виски и глотнула прямо из бутылки, затем поставила ее обратно на камень и, поднеся стакан к губам, опрокинула его вверх дном, чтобы допить последние капли, о которых она забыла. В бутылке осталась почти треть, так что Стефан налил себе еще немного и спросил:
– Что вы думаете о нашем пророке? – ему удалось довольно точно охарактеризовать Джейса.
– Не знаю.
– Он настоящий?
– Не знаю, настоящий или нет, но все, что происходит, – точно настоящее, – заметила Мелисса. – Теперь уже нет смысла это отрицать. Особенно после того, что случилось в Нью-Йорке и на реке Миссисипи.
– И Китая, – Стефана раздражало, что все забыли про Китай, про то, как там пытались использовать ядерное оружие против этого существа, когда оно появилось с голодными глазами и множеством углов. Эта бомба уничтожила пол-Шэньчжэня и затопила Гонконг, а на следующий день существо снова появилось на том же месте, но уже стало радиоактивным. Джейс посмеялся и предположил, что в Китае все забыли о случае в Нью-Йорке, но Стефан в этом сомневался.
– Понимаешь, в чем дело, – начал Джейс. Он лежал на земле, двигая руками и ногами, будто хотел сделать ангела из травы, листьев и веток. – Все считают, что любовь – ответ на все вопросы. Ты смотришь на кого-то, говоришь: «Я тебя люблю», и рак вылечивается, или ты говоришь: «Я тебя люблю», а тебя сразу же любят в ответ, или «Я тебя люблю», а потом десятилетиями работают на дерьмовой работе, чтобы покупать дерьмовую еду, которая что-то значит, или «Я тебя люблю», и ты уже перестаешь быть жирным алкашом, – Стефан задумался, не была ли мама Джейса жирной алкашкой.