Вот тогда-то, собственно, у европейских интеллектуалов и писателей созрела необходимость и даже жажда познать все потустороннее, странное и загадочное. Первое предвестие, как часто бывает, прозвучало задолго до рассвета. В 1748 году малоизвестный поэт и юрист, друг великого немецкого писателя и критика Готхольда Эфраима Лессинга, Генрих Август Оссенфельдер напечатал в лейпцигском журнале «Исследователь природы» (Naturforscher) небольшое стихотворение без названия. Вот оно:
Моя красотка верит
Упорно, твердо, крепко
Всем строгим наставленьям
От матушки-святоши;
Так верят по-гайдуцки
На побережье Тиссы
В убийственных вампиров.
Ну погоди, Христина!
Любить меня не хочешь –
Так будет месть ужасна:
Токайского напьюсь я
Да сделаюсь вампиром;
Пока ты сладко дремлешь,
Твой свежий пурпур с щечек
Я высосу внезапно.
Ох, как перепугает
Тебя мое лобзанье,
Мой поцелуй вампирский!
Когда ты содрогнешься,
Опустишься в объятья
Ко мне, мертва как будто,
То я спрошу: не лучше ль
Моим урокам верить,
Чем матушкиным басням?[4]
Позднее его назвали «Вампир». Это стихотворение, написанное от лица страстно влюбленного в девушку мужчины, впервые в мировой литературе сделало вампира не объектом медицинского отчета, а ярким художественным образом.
Обратите внимание на географию и топонимику: лирический герой сравнивает покорность своей возлюбленной Христины с крепкой верой в вампиров гайдуков (это военный чин) с берегов балканской реки Тиссы. И герой в своих фантазиях находит способ, как заставить себе повиноваться. Он мечтает обратиться в вампира (напившись токайского, то есть венгерского, вина), высосать жизненную силу Христины и тем самым поработить ее волю и сделать покорной.
В сухом остатке: Оссенфельдер гениально переключил режим, поместив в центр лирической зарисовки любовь и плотскую страсть. Кажется, что вампир порабощает только женщин, которых он якобы любит, но на самом деле он ими питается. Этот мотив, как мы увидим, станет преобладающим в литературе. Оно и понятно: литературное воображение во все времена в разных формах обращается в первую очередь к относительно вечным человеческим чувствам, среди которых страсть и любовь занимают одни из первых мест.
Любовную тематику соединяет с вампирской и Гёте, когда в 1797 году публикует знаменитую балладу «Коринфская невеста». Ее действие происходит в первые века христианства в греческом Коринфе. Девушка и юноша должны были пожениться по воле своих родителей, но семья невесты приняла христианство, а жених по-прежнему поклоняется языческим богам. Девушка, обещанная своей матерью из-за тяжелой болезни Христу, увядает и говорит юноше, что им не суждено быть вместе. В конце баллады в словах невесты внезапно звучит вампирский мотив:
Знай, что смерти роковая сила
Не могла сковать мою любовь,
Я нашла того, кого любила,
И его я высосала кровь!
И, покончив с ним,
Я пойду к другим, –
Я должна идти за жизнью вновь![5]
Из финала непонятно, остался ли жив юноша, или мать невесты по ее просьбе разожгла костер, в который девушка хотела броситься, утянув за собой жениха. Так или иначе, в истории мировых монстров Гёте отметился не только Мефистофелем и гомункулом, но и первым литературным образом женщины-как-бы-вампирши.
Стихотворения Оссенфельдера и Гёте подготовили почву для пересадки вампирской темы из фольклора в высокую романтическую литературу. Ее час пробил, как только начался XIX век. Начиная с 1800-х годов многие немецкие и британские авторы все чаще обращаются к притягательному образу вампира. Он появляется в поэмах Роберта Саути «Табала-разрушитель» (1801) и Байрона «Гяур» (1813). После того как за этот мотив берутся такие мэтры, как Гёте, Саути и Байрон, деваться уже некуда: вампир становится в ряд канонизированных романтизмом монструозных существ. Решающую роль в этом увековечении сыграл именно Байрон. Судите сами.
Иллюстрация Ари Шеффера к поэме Байрона «Гяур». 1899 г. Душа героя, по сюжету, обречена переродиться в обличье вампира.
Amsterdam Museum
Тем самым летом 1816 года на Женевском озере, когда Мэри Шелли придумала существо Франкенштейна, Байрон сочинил небольшую историю о демоническом аристократе Дарвелле. В 1819 году Джон Полидори – врач лорда и другой участник все того же дружеского кружка – ее обработал и издал под названием «Вампир» и под фамилией Байрона.
Возмущенный поэт открестился от авторства новеллы, опубликовав свой первоначальный текст, и тем самым окончательно разорвал все отношения с Полидори. Причины их конфликта в точности до сих пор неясны, но некогда близкие друзья, лорд и его секретарь, пациент и его врач, разошлись. А через два года, в 1821-м, Полидори внезапно умер. Исследователи считают, что он покончил жизнь самоубийством, приняв яд. Плод же его фантазии, таинственный незнакомец-вампир, остался в литературных анналах.
«Задумчивый Вампир» – именно так называл Пушкин в «Евгении Онегине» одного из культовых британских литературных героев, будораживших умы и сны русских читательниц (в том числе Татьяны Лариной). Речь, собственно, о персонаже новеллы – лорде Рутвене (Lord Ruthven). Наша задача разобраться, из какого теста он сделан.
Существует гипотеза, что главным прототипом Рутвена стал… сам Байрон. Давайте попробуем проверить аргументы сторонников этой версии и убедиться, так это или нет.
Главный герой «Вампира» отнюдь не вампир, а молодой аристократ Обри, который отправляется в турне по Европе вместе со своим приятелем – загадочным лордом Рутвеном. Давайте приглядимся к его портрету:
Несмотря на пепельно-бледный оттенок кожи, – ни румянец стыда, ни игра страстей не имели власти оживить его, хотя черты и абрис лица отличались совершенством формы, – многие охотницы за знаменитостями пытались привлечь его внимание и добиться хоть каких-то проявлений того, что можно было бы счесть сердечной склонностью…[6]
Рутвен мертвенно-бледен и имеет в обществе репутацию сердцееда и совратителя невинных девушек. Автор пишет, что «для полного удовольствия лорду Рутвену требовалось, чтобы его жертва и соучастница в преступлении пала c вершин незамутненной добродетели в самые бездны позора и бесславия». В конце концов из-за дурной репутации Рутвена Обри порывает с ним и уезжает на раскопки древностей в Грецию. Здесь он влюбляется в прекрасную Ианту. Она-то первая и рассказывает ему о здешних чудовищах – вампирах, которые наводят ужас на местных жителей, прокусывая шею жертв. Потрясенный Обри узнает в описании внешнего вида вампиров почти все черты своего бывшего спутника Рутвена, хотя внутренне отказывается в это верить.
Проницательные читатели уже догадываются, что произойдет дальше: конечно, соперником Обри в любви к Ианте становится невидимый и способный перемещаться в пространстве Рутвен, который при страшных обстоятельствах выпивает из девушки кровь, почти что в присутствии Обри. Но тот все еще не догадывается, что на самом деле происходит. Он считает, что смерть Ианты – это дело рук разбойника.
Тем временем в Афины официально прибывает Рутвен, и они с Обри возобновляют общение, разъезжая по Греции и осматривая достопримечательности. В одной из таких поездок реальные разбойники ранят Рутвена в плечо, и он умирает на руках у Обри. Перед смертью он берет с приятеля страшную клятву: никто и никогда не должен узнать о похождениях Рутвена и его смерти. Тело лорда, подготовленное к погребению, внезапно исчезает, но Обри полагает, что его утащили дикие звери.
Мемориальный знак на доме Джона Полидори в Лондоне.
chrisdorney / Shutterstock.com
Вернувшись в Англию, Обри пытается начать новую жизнь и радуется общению с сестрой. Неожиданно среди ее поклонников он видит умершего Рутвена. С этого момента жизнь Обри превращается в ад: он не в силах нарушить клятву и в то же время вынужден с ужасом наблюдать, как сестра сближается с Рутвеном и дело идет к свадьбе. В итоге Обри постепенно сходит с ума, его изолируют, а сестра выходит за Рутвена. Умирающий в агонии Обри все-таки рассказывает опекунам правду, но уже поздно: сестру его находят мертвой. А Рутвен исчезает.
Итак, что мы видим в этом развернутом сюжете? Во-первых, важнейшую локацию исторического вампиризма – Грецию, причем уже не античную, как у Гёте, а вполне себе современную, начала XIX века. Там продолжают обитать вампиры. Во-вторых, мы видим релокацию героев из Англии в Грецию и обратно. Вампир перемещается, предвосхищая будущий вояж графа Дракулы. Иными словами, вампир больше не замкнут ни в гробу, ни в границах своего замка. Он принципиально свободен, но Полидори еще не додумался ограничить его существование, например, лишь ночной жизнью. В новелле доктора ничего не говорится о том, отличается ли дневной распорядок дня Рутвена от ночного. В-третьих, Полидори серьезно усиливает любовную линию. Вслед за Оссенфельдером и Гёте вампир занимается лишь тем и только тем, что охотится на девственниц и соблазняет их. Мужчины его не интересуют. Поцелуй вампира приравнивается к укусу, а укус, в свою очередь, намекает на первую сексуальную близость. Если дело доходит до нее, это конец: девушка обречена. В конце века устойчивость к вампирскому гипнозу будет напрямую увязана с нравственностью героини.
Наконец, Полидори впервые в литературе наделяет вампира привлекательными чертами. Отныне он не отвратительный живой мертвец из медицинских отчетов австрийских чиновников, а респектабельный, хотя и порочный аристократ, в которого готова влюбиться любая женщина. Именно