После Амфитеатрова вампирши начали размножаться. В 1909 году известный русский писатель-символист Федор Сологуб представил на суд публики рассказ «Красногубая гостья». Говорящее заглавие подсказывает читателю, что автор продолжает в своем произведении тему вампирш. На этой раз к герою Николаю Варгольскому начинает захаживать в гости одна новая знакомая с характерным именем Лидия Ротштейн (напомню, rot по-немецки – «красный»). Визит за визитом она влюбляет Варгольского в себя и отлучает от привычного круга его дневного общения. Герой все больше замыкается в четырех стенах своего дома и практически перестает выходить на улицу. Сологуб не скупится на описания адской вампирической работы, какую проделывает Лидия:
И она говорила:
– Только одну каплю крови. Моими устами приникну я к телу возлюбленного моего. Моими жаждущими вечно устами я, как вставший из могилы вампир, вопьюсь в это милое, горячее место между горлом и плечом, между горлом, где трепещет дыхание жизни, и белым склоном плеча, где напряженная дремлет сила жизни. Вопьюсь, вопьюсь в сладостную плоть возлюбленного моего и выпью каплю его жаркой крови. Одну каплю, – ну, может быть, две, три или даже четыре. Ах, возлюбленный мой не считает! Возлюбленному моему и всей своей крови не жалко, – только бы оживить меня, холодную, жарким трепетом своей жизни, только бы я не ушла от него, не исчезла, подобная бледному, безжизненному призраку, исчезающему при раннем крике петуха.
Сологуб наверняка внимательно прочел «Дракулу» Стокера (тогда в России этот роман стал бестселлером), в котором, как мы увидим далее, кровососание было описано очень подробно и натуралистично.
В отличие от романа Стокера, где герои сами избавляют друг друга и заодно весь мир от исчадия ада, Варгольского в рассказе Сологуба спасает божественный Отрок (явно посланный Христом).
В коротком рассказе Сергея Соломина «Вампир» (1915) читателя также ждет именно женщина. Инженер Полянский приезжает в удаленное имение помещика Накрасина, где его за обедом потчуют страшными историями: якобы около дальнего пруда усадьбы обитает призрак, который убивает всех, кто осмелится там появиться. Разгоряченный вином и красными, сладострастными губами свояченицы Накрасина Анны Петровны Полянский отважно идет туда на прогулку. Представьте себе его ужас, когда на него нападает призрак полуобнаженной женщины, в которой он узнает Анну Петровну. Спасает героя лишь вовремя выхваченный револьвер. Примечательно, что в русской литературе обычная пуля способна остановить и даже умертвить вампира. В британской все сложнее. Там вампиры могут на ходу менять обличье, проходить через стены, и так просто их не уничтожить.
В том же духе, но уже гораздо страшнее, развивается действие рассказа Федора Зарина-Несвицкого «Кошмар» (1914) – пожалуй, наиболее жуткого из всей русской «вампирианы». Главный герой, он же рассказчик, как и у Соломина, попадает в отдаленное имение помещицы Крутогоровой. У нее дурная слава в околотке – крестьяне боятся ее. И все же герой решает рискнуть – он же участник Русско-японской войны. Нина Александровна оказывается женщиной загадочной: у нее грузинские корни, живет она одна, и только уродливая служанка Анфиса выполняет все работы по огромному дому. Уже описание ее внешности способно напугать:
Клянусь, никогда в жизни не видел я более отвратительной фигуры. Это была не женщина, это была горилла в юбке. Необычайной длины мускулистые руки, огромный рост, неженское сложение, – широкие плечи и узкие бедра – и лицо с покатым маленьким лбом, хищным ртом и черными жесткими, как у дикаря, волосами, подстриженными на лбу.
Неудивительно, что после обеда герой вдруг понимает, что сейчас произойдет нечто ужасное. Крутогорова топает ногой и указывает Анфисе на него, как будто отдавая команду собаке наброситься на свою жертву. Не стану пересказывать эту страшную сцену, во время которой герой успевает пережить целую палитру весьма сильных ощущений. Скажу лишь, что ему удается вырваться из железных рук как Анфисы, так и Нины Александровны…
Возникает вопрос, почему в русском модернизме начала XX века вампирами или монструозными существами чаще выступали, судя по всему, женщины? Надо сказать, что и в европейской литературе с легкой руки Гёте и Ле Фаню вампирши были частыми гостьями. Так что удивляться следует не этому, а лишь тому, как мало было создано значимых русских образов вампиров-мужчин.
Справедливости ради скажем, что в XIX веке самыми каноническими вампирами и вурдалаками в мужском обличье стали… бюрократы и чиновники. Да, их обессмертил гений великого драматурга Александра Сухово-Кобылина в пьесе «Смерть Тарелкина» (1869). Ее протагонист Кандид Тарелкин – крупный должник и отъявленный мошенник. Чтобы избежать исков от кредиторов и отомстить своему давнему врагу генералу Варравину, Тарелкин инсценирует собственную смерть. Вместо него хоронят куклу, начиненную протухшей рыбой, а сам Тарелкин, сняв свой парик и вставную челюсть, прикидывается скончавшимся соседом Копыловым. В какой-то момент выясняется, что по документам и Тарелкин, и Копылов мертвы, и полицейские с подачи Варравина начинают считать Тарелкина вурдалаком, порождением тьмы, живым мертвецом.
Афиша спектакля «Смерть Тарелкина» в Национальном театре (Будапешт).
National Museum and Institute of Theatre History, Small Print Library
Однако судебные следователи в конце концов выводят мошенника на чистую воду и устраивают ему пытку жаждой, чтобы выбить признательные показания:
Расплюев. Говори – ты мцырь?
Тарелкин. Ну, мцырь.
Расплюев. Ты вуйдалак, упырь?
Тарелкин. Да, да… ох…
Расплюев. Кто твои сообщники?
Тарелкин. Весь Петербург и вся Москва.
Расплюев (Оху). Вот оно!.. (Вслух.) Показывай поимянно – кто и кто?
Тарелкин. Мало ли их!..
Расплюев. Показывай, говорю!.. Ну главных зачинщиков показывай!
Тарелкин. Максим Варравин, экзекутор Живец, частный пристав Ох, квартальный поручик Расплюев.
Расплюев (смешавшись). Вот те раз!.. (Оху.) Что же тут прикажете делать.
Варравин (Расплюеву). Продолжай!..
Расплюев. Говори, что вы делали?
Тарелкин. Ох… людей морили.
Таков монструозный образ русской бюрократии. К ней относится и гоголевский нос майора Ковалева, «оно» в виде урагана из финала «Истории одного города» Салтыкова-Щедрина. История прекращает свое течение, «оно» пришло, и чудовищный градоначальник исчезает. Таков апокалиптический конец бюрократической машины города Глупова. Превзойти эту российскую жуть удалось, пожалуй, лишь Францу Кафке в XX веке. Не знаю, стоит ли гордиться монструозной бюрократией в ее литературном воплощении, но, пожалуй, это все, что мы можем предложить на литературный экспорт.
Глава 7. Релокация монстров, или Городская готика конца XIX века
Эта глава транзитная, ибо посвящена транзиту – перемещению монстров. В ее названии есть слово «релокация». Я долго думал, как назвать переход от одного типа монстров к другому, и не придумал ничего лучше этого актуального слова. Сейчас многие по всему миру релоцируются. Без разговора о том, как это делают монстры, невозможен рассказ о «Дракуле» в следующей главе. А в этой мы будем то с одной, то с другой стороны подбираться к мантии графа. Это очень сложно устроенный монстр. Для того чтобы разобраться в его составных частях, нужно обсудить множество проблем, связанных с жизнью в Великобритании в конце XIX века. Хотите – верьте, хотите – нет, но без этого никак.
Примерно с 1880 года в мире европейских монстров произошли большие изменения. Говоря коротко, они сильно размножились и получили новый статус в культуре. Вот список самых знаменитых «реваншистских» готических романов 1880–1910-х годов:
1886 – «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» Роберта Льюиса Стивенсона (Лондон);
1890 – «Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда (Лондон);
1897 – «Дракула» Брэма Стокера (Лондон);
1897 – «Жук» Ричарда Марша (Лондон);
1910 – «Призрак оперы» Гастона Леру (Париж);
1915 – «Голем» Густава Майринка (Прага) и много других произведений.
В этой главе мы будем обсуждать новеллу «Кармилла» Джозефа Шеридана Ле Фаню и роман «Жук» Ричарда Марша, а в следующей обратимся к главному произведению о вампирах – «Дракуле» Брэма Стокера. Вы видите в списке и другие готические произведения. Правда, не всегда в них фигурирует какой-то страшный монстр. Именно поэтому мы не будем рассматривать, например, «Портрет Дориана Грея» или приключенческие романы Генри Райдера Хаггарда, невероятно популярного автора той эпохи. За 20–30 лет на рубеже XIX и XX веков было создано столько удачных произведений о монстрах, что остается только восхищаться, как писателям удавалось создавать образы, которые и были популярны при жизни их авторов, и до сих пор тиражируются различными видами искусства.
Представьте себе, например, обложку романа Ричарда Марша «Жук», одного из британских бестселлеров 1890-х годов, чьи продажи поначалу превосходили «Дракулу» Брэма Стокера. Для карманного издания 1959 года художник придумал изобразить на ней гигантского черного с зеленым отливом жука на мрачном чернильном фоне. Он покушается на беспомощно лежащую женщину. Жуткое зрелище. Главный вопрос, связанный с новым статусом монстров, заключался в том, могут ли они угрожать не только главным героям произведения, но и всему миру. Даже более прямолинейно: может ли жук угрожать всему человечеству? Для эпохи Мэри Шелли и Гоголя этот вопрос не имеет смысла. Как может какое-то одно чудище угрожать всей человеческой цивилизации? В литературе ничего такого не было. Правда, помните, во «Франкенштейне» есть намек на эту проблему. Если бы существо получило от Виктора Франкенштейна супругу, то народились бы маленькие «франкенштейнички», которые могли бы постепенно создать свои поселения по окраинам континентов и в итоге вытеснить людей. Но это лишь гипотетическая угроза, никакого реального размножения монстра в романе мы не видим. До начала XX века готическая литература не знала таких нашествий. Даже в романе Ричарда Марша жук возникает в единственном экземпляре, а не целой стаей. Он материализуется в Лондоне и угрожает только его жителям, а не всему миру. На самом деле даже Дракула в романе Стокера был более опасен для человечества, чем этот страшный жук. Огромное полчище насекомоподобных монстров будет угрожать миру лишь в XX веке, например в фильмах «Мутанты» (1997) или «Атака пауков» (2002).