Как я уже подчеркнул, в средневековой традиции Мефистофель/дьявол/Сатана понимается как совратитель, искуситель и… парнокопытный. Напомню, во второй части «Фауста» Мефистофель наступает на ногу одной гостье маскарада, и она сокрушается, будто бы это было так больно, словно копытом отдавили. Такая отсылка к копытцу в тексте Гёте есть, однако его Мефистофель перестает быть однозначным дьяволом и становится, если угодно, фаустовским (то есть человеческим) подсознательным, двойником каждого из нас, в котором существует тяга к созданию чего-то нового, к нарушению границ и запретов. Мефистофель – тайная побуждающая сила, которая заставляет Фауста и каждого из нас действовать.
Однако это лишь часть проблемы. Вернемся к революции. Мефистофель сам себя считает отрицателем всего:
Я отрицаю все – и в этом суть моя.
Затем, что лишь на то, чтоб с громом провалиться,
Годна вся эта дрянь, что на земле живет.
Не лучше ль было б им уж вовсе не родиться!
Короче, все, что злом ваш брат зовет, –
Стремленье разрушать, дела и мысли злые,
Вот это все – моя стихия.
Идея разрушения, отрицания – важная отсылка, которую современники, безусловно, четко понимали и связывали с Французской революцией. В начале XIX века главную ответственность за Французскую революцию возложили на Вольтера, Дидро, Монтескьё и других просветителей, отрицавших религию, королевскую власть, репрессивный аппарат армии и полиции. В зависимости от взгляда на это событие кто-то упрекал их, кто-то прославлял. Так или иначе, Мефистофель с его отрицанием связан с просветительскими идеями конца XVIII века. Мы этот контекст уже не считываем. И правда, хотя действие «Фауста» вообще-то происходит в Средневековье и Античности, за этим фасадом просматривается, кончено же, современность Гёте, то есть рубеж XVIII–XIX веков.
Шабаш ведьм. Иллюстрация Августа фон Крелинга к изданию «Фауста» 1874 г.
YueStock / Shutterstock.com
Есть другой важный момент, малоизвестный у нас в России, особенно для тех, кто не владеет немецким. Сохранилось несколько черновиков «Фауста» разного периода, в которых есть расширенный эпизод Вальпургиевой ночи. В нем Мефистофель приводит Фауста на шабаш ведьм, и тому мерещится призрак Маргариты, предвещая трагическую развязку. Оказывается, в первоначальных черновиках Мефистофель представлял Фауста самому Сатане. На этом шабаше Сатана должен был исполнять следующую песенку:
Euch gibt es zwei Dinge
So herrlich und groß:
Das glänzende Gold
Und der weibliche Schoß.
Das eine verschaffet,
Das andre verschlingt;
Drum glücklich, wer beide
Zusammen erringt!
Есть две вещи для тебя,
Столь славные и великие:
Блестящее золото
И женское лоно.
Одно добывает,
Другое пожирает;
Поэтому счастлив тот, кто побеждает
Обоих вместе!
Видимо, первоначально Гёте разделял Мефистофеля и Сатану: первый не был в его воображении стопроцентным дьяволом, а был дополнительной сущностью, эманацией или, так сказать, клоном Люцифера. Не очень понятно, почему писатель в итоге решил отказаться от фигуры Сатаны. Так или иначе, для нас теперь Мефистофель воплощает Сатану, и мы думаем, что в «Фаусте» нет никакого другого дьявола, тогда как в черновиках он был. Вторая «вещь», на которую следует обратить внимание в приведенной цитате, – это «женское лоно». Как я уже говорил, в Средневековье, помимо стяжательства, Сатана был ответственен за соблазнение женщин. Здесь эти два инструмента воздействия Сатаны на человека сливаются.
Под давлением средневековой мифологии Гёте заставляет Фауста в сцене «Кухня ведьмы» переродиться и омолодиться (с помощью услуг Мефистофеля). Так у престарелого Фауста появляется удесятеренная бесом сексуальная энергия, которой хватило на соблазнение и Маргариты, и Елены Прекрасной. На эту тему стоит поговорить подробнее, ведь она мало кем обсуждается: всем неловко и стыдно (в сущности, это ханжество; великий Гёте этого не стыдился). На самом деле сексуальность очень чувствуется в трагедии, особенно если вы приходите на спектакль. Мне довелось однажды сходить в Берлине на «Фауста» в постановке известного режиссера Роберта Уилсона Faust I und II (разумеется, на немецком). Меня поразило, что публика буквально умирала от смеха, когда Мефистофель произносил свои монологи и кривлялся. Монологи Фауста, наоборот, были для публики скучны. Но вот когда пьесу читаешь, то обращаешь внимание в первую очередь на слова Фауста, а не Мефистофеля. Фауст говорит о самом важном, произносит знаменитые фразы, например «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!». В интерпретации же Роберта Уилсона Мефистофель – главный герой, и именно он покорил зал. Он соблазняет вас, вы не можете устоять перед его чарами. Почему? Язык Мефистофеля в оригинале полон скабрезных, на грани фола, сравнений. Например, у Гёте есть такая ремарка: «Мефистофель делает неприличный жест». Я перерыл кучу книг, чтобы понять, что за неприличный жест Гёте имел в виду. В результате нашел в научной литературе версию, что Мефистофель, судя по всему, указывает на мастурбацию. И тогда это хорошо объясняет, почему он постоянно неприлично шутит.
Мефистофель соблазняет Маргариту. Иллюстрация Эжена Делакруа к французскому изданию «Фауста».
The Metropolitan Museum of Art
Мефистофель выполняет не только функцию alter ego Фауста, но и функцию машины, исполняющей его желания, причем большинство их связано с сексом и удовлетворением страсти. Мефистофель в первой части притворяется, что соблазняет Марту, подругу Маргариты. Он представляется солдатом, который вернулся с войны, где якобы погиб муж Марты. Однако важно помнить, что Мефистофель на самом деле импотент. Мы помним и по кадрам Сокурова, и по намекам Гёте, что Мефистофель неспособен к соитию. Он может только имитировать желание. Он манипулятор, постоянно опутывающий собеседника нагромождением лжи. Именно поэтому, кстати, во второй части он помогает Фаусту изобрести оригинальный финансовый инструмент – бумажные деньги. Это была новинка, которую придумал в начале XVIII века английский экономист и прожектер Джон Лоу. Мало кто тогда верил, что за ними будущее. Гёте тоже критиковал их и считал порождением зла: ассигнации и купюры – происки дьявола.
Итак, в первой части Мефистофель предстает как машина исполнения желаний, а во второй – и это потрясающее перевоплощение – превращается сначала в астролога, потом в советника императора и, наконец, принимает облик Форкиады.
Кто это? Одна из трех уродливых богинь грай, которые, согласно греческой мифологии, жили в полной темноте и на троих у них был один-единственный глаз. Гёте называет их вампиршами. Для нас это мостик в следующие главы, где пойдет речь о вампирах. Когда Гёте работал над первой частью «Фауста», он параллельно создал балладу «Коринфская невеста», то есть этот вампирский образ уже витал в его воображении. И вот Мефистофель превращается в Форкиаду, потому что, по его словам, в Античности он не может предстать в своем истинном обличье, потому что в Античности не работают христианские законы. Как он говорит, это отдельный ад, в котором он чувствует себя некомфортно. Почему он принимает вид женщины? Для Гёте было принципиально, что «одомашненный» бес Мефистофель – гермафродит, импотент. Такая мужская и одновременно женская сущность может, видимо, только сама себя оплодотворять. С другим он этим заняться не может. Таким предстает Мефистофель во второй части, в финале которой он не в состоянии забрать душу Фауста в ад. Но это уже другая интересная тема.
Попробуем подвести итог, что же такое гётевский Мефистофель. Почему он появляется во время «революции в мире монстров», как я назвал наш разговор в начале главы? В 1816 году французская писательница Жермена де Сталь писала, что подлинный герой «Фауста» – это дьявол. Можно спорить с этим, но, в самом деле, протагониста Фауста невозможно отделить от Мефистофеля. Он – оборотная сторона личности Фауста, хотя сам по себе – импотент, гермафродит и слуга Господа – ничего собой не представляет, он ничто. Он лишь часть силы. Пришло время обратить внимание на это слово. Он не сила, а лишь ее часть. Он не является самостоятельной сущностью. Мефистофель оттеняет в Фаусте его сильные и слабые черты. И это то, что делает его нетрадиционным дьяволом и одновременно придает ему жизненность. Неслучайно уже около двухсот лет он живет в бесчисленных произведениях искусства.
Гомункулус. Иллюстрация Франца Ксавье Симма, 1899 г.
Goethes Faust. Mit Bildern von F. Simm. Stuttgart: Deutsche Verlagsanstalt, 1899
Нужно добавить еще кое-что. Мефистофель – издержка человеческого интеллекта. Это важный урок Гёте: Мефистофель, на самом деле, сопутствует любому гениальному прорыву. Как мы знаем из истории, великие умы могут творить великое зло. Это гениальное прозрение Гёте. Почему Фауст является символом человечества, если он на протяжении всей трагедии творит одни безобразия? Почему душа его в конце концов попадает в рай? В концепции Гёте человек и человечество освобождаются от жестких религиозных догматов и несут ответственность не перед Господом, а перед собой. Гёте показывает издержки гениальности Фауста: это и гениальный врач, ученый, и тот, кто творит зло в процессе познания. По Гёте, это неизбежно, если мы говорим обо всем человечестве. Оно в своем развитии совершает великие открытия и одновременно ужасные преступления, например осваивая Америку и истребляя миллионы аборигенов. В этом двуликий Янус Мефистофеля.