Мефистофель – это еще и акселератор. Мне нравится эта точная метафора. Мефистофель не только ковер-самолет, он и машина времени за сто лет до Герберта Уэллса. Это инструмент по перемещению в пространстве и времени. Мефистофель ускоряет время. Об этом знаменитый афоризм трагедии: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!». Фауст не может остановиться, потому что Мефистофель ускоряет все желания – они мультиплицируются. Мы это прекрасно чувствуем. Мы постоянно желаем все большего и большего, мы потребляем и не можем остановиться. Это тоже в каком-то смысле заложено в Фаусте и усилено Мефистофелем. Мы пользуемся его услугами, просто теперь Мефистофель – это, например, айфон или другой девайс, позволяющий исполнять и умножать наши желания, делая нас зависимыми от себя.
Гомункул – на десерт. В середине второй части «Фауста» Вагнер по заданию Фауста и Мефистофеля выращивает в пробирке существо, которое должно стать настоящим человеком. Из неорганических веществ должно возникнуть что-то органическое. Все думают, что гомункул отсылает к алхимикам, к Парацельсу, средневековому врачу, который этим занимался. Это не совсем так. Немецкие комментаторы «Фауста» перерыли все тексты Парацельса, и нашли краткое упоминание о том, как вырастить гомункула, только в сочинении «О природе вещей» 1572 года, которое лишь приписывается Парацельсу и было опубликовано уже после его смерти. То есть идея о выращивании человека не была широко распространена.
Алхимическая эмблема. Паулюс де Кемпенар, 1606 г.
Rijksmuseum, Amsterdam
У Гёте, напротив, мысль работает в сторону создания искусственного человека. Мефистофель, кстати, потрясающе ловко и остроумно издевается над Вагнером. Когда он заходит к нему в кабинет, где тот держит на огне пробирку, Вагнер говорит: «Тихо, тихо! Здесь человек творится». Мефистофель, озираясь по сторонам, шутит: «Что-то тут мало места для двоих», – намекая, что человек творится в результате встречи мужчины и женщины, а в кабинете Вагнера слишком тесно!
И все-таки: откуда Гёте взял идею выращивания человека? Источник – эксперименты основоположника органической химии Фридриха Вёлера, который в 1828 году, когда Гёте как раз работал над второй частью своей трагедии, синтезировал мочевину из неорганических элементов. Это было революционное открытие того времени, о котором Гёте точно знал (он сам был ученым и занимался физикой). В общем, гомункул – это не про Средневековье, а про авангард европейских естественных наук первой четверти XIX века.
Зачем понадобился гомункул во второй части «Фауста»? Фауст думает, что он сможет создать искусственного идеального человека. Эксперимент, однако, проваливается, потому что гомункул неспособен жить вне реторты. Он переносит Фауста в Античность сквозь пространство и время, но из реторты выйти не может. Это тоже в каком-то смысле пророческое видение Гёте: настоящую органическую жизнь пока невозможно создать и перенести в реальное физическое пространство. Возможно, в 1818 году Гёте прочитал только что вышедший роман «Франкенштейн» Мэри Шелли. Поразительным образом слова Мефистофеля «Зависим мы, в конце концов, // От тех, кто наши же творенья» напоминают нам о трагической истории доктора Виктора Франкенштейна, который создал монстра и стал зависим от него настолько, что потерял всю свою семью.
Глава 3. Франкенштейн: Мэри Шелли и ее существо
В этой главе речь пойдет об одном из самых страшных монстров XIX века. Он живее всех живых, до сих пор популярен в киновоплощениях, комиксах и других визуальных репрезентациях. Все о нем знают, хотя мало кто читал знаменитый роман Мэри Шелли. Именно поэтому важно поговорить о самом произведении, о том, как появилось это загадочное существо, как и при каких обстоятельствах доктор Виктор Франкенштейн его создал, как ему удалось оживить части трупов; наконец, что стоит за фигурой монстра? Прежде чем мы погрузимся в эти смысловые глубины, пару слов об историческом и культурном контексте.
Если, говоря о Гёте, мы находились на границе между XVIII и XIX веками, то в этой главе мы перемещаемся в самый настоящий XIX век, а именно в 1816 год. Если кто-то сомневался, можно ли называть монстрами Мефистофеля и гомункула, то по поводу Франкенштейна нет никаких сомнений. Хотя в Мефистофеле много трикстерских, плутовских черт, важную роль в его образе играет монструозная, дьявольская компонента. Мы говорили о том, что Гёте существенно переосмысливает привычный образ дьявола и делает его похожим на человека. Это было связано с тем, что, по мнению многих специалистов, образованные люди на рубеже XVIII–XIX веков стали более рациональными, особенно после революций конца столетия. Как считается ныне, волна романтических ужастиков, захлестнувших Европу и США в первой трети XIX века, видимо, была связана с тем, что люди, читавшие большое количество готических романов, романтических повестей, поэм, стихотворений, драм, постепенно переставали воспринимать мистических существ вроде призраков или ведьм как часть обыденного мира. Как только человек перестает здороваться с домовым на кухне или с водяным у речки, он теряет веру в этих существ. При очередной встрече с ними он начинает предлагать рациональные объяснения увиденному. Идеи научного прогресса, первые теории эволюции, поступательного природного и социального развития, исторические романы Вальтера Скотта – все это появилось именно в первой трети XIX века. Новое понимание истории четко отделяло ушедшее старое от грядущего нового. Простые люди того времени – крестьяне и городские обыватели – по-прежнему верили в русалок, домовых и прочих мифических существ. Образованные же люди воспринимали это скорее как предрассудок, пережиток, характерный для городской бедноты, простонародья, необразованных слоев. Читатели высокой литературы, в том числе готических романов, в основном считали себя людьми, находящимися на более высокой ступени интеллектуального развития.
Новое отношение к этим существам было бы невозможно, если бы в Европе не возникли аналоги современных социальных сетей. Журналы и газеты были «Телеграмом», «ВКонтакте» и «Твиттером» того времени. Это сейчас мало кто продолжает читать бумажные журналы и газеты, но тогда это были передовые медиа. Все главные новости распространялись через них. Именно поэтому, например, когда очередная экспедиция из Великобритании отправилась в 1814–1815 годах искать Северный путь вокруг Канады через Северный полюс, Мэри Шелли, тогда еще Мэри Уолстонкрафт, узнавала об этом из газет. Если вы читали роман «Франкенштейн, или Современный Прометей», вы помните, что он начинается не с открытия доктора Франкенштейна, а с того, что из Санкт-Петербурга через Архангельск Уолтон, мореплаватель и первопроходец, пытается на кораблях достичь Северного полюса. Франкенштейн вроде бы не имеет к этому никакого отношения. Чуть позже мы обсудим, зачем Мэри Шелли понадобился этот арктический мореплаватель Уолтон. Пока же отметим, что экспедиция на Северный полюс будоражила умы современников писательницы. Новости о ее ходе появлялись в ежедневных газетах и журналах, которые Мэри Шелли как минимум пролистывала. Некоторые статьи она очень внимательно читала, об этом мы знаем из ее записной книжки.
Перейдем теперь к роману. Как возникло Существо с большой буквы? Посмотрим на знаменитый фронтиспис издания 1831 года. Эта иллюстрация перекликается с рисунком, который мы увидим в конце главы. Что здесь сразу привлекает внимание? Во-первых, три глаза. Два – самого Виктора Франкенштейна, который с ужасом смотрит на голые мускулистые колени и как будто хочет процитировать Валерия Брюсова: «О закрой свои бледные ноги…» У существа, изображенного в профиль, мы видим лишь один глаз. Оно стеклянным взором, может быть с ужасом, смотрит на себя. Во-вторых, бросается в глаза атлетическое сложение монстра. У него развитая мускулатура, кубики пресса, крупные конечности. О чем это говорит? О том, что эти части тела найдены, видимо, на кладбище и в анатомических театрах. Они принадлежали людям физического труда. В начале XIX века не было принято заниматься спортом. В лучшем случае мода на развитое мускулистое тело только-только начинала возникать. Гимнастикой мало кто еще занимался, может быть, только на Британских островах это было не так (известно, например, что Байрон увлекся боксом), но на Европейском континенте – ни в Швейцарии, где в Лозанне и Женеве проживали Виктор Франкенштейн и его семья, ни в Баварии, где он учился, – это еще не было распространено.
.
Фронтиспис издания 1831 года.
Shelley, Mary Wollstonecraft. Frankenstein, or The Modern Prometheus. London: H. Colburn and R. Bentley; Edinburgh: Bell and Bradfute, 1831
Что еще здесь важно? У существа длинные ниспадающие волосы. На переднем плане видны черепа, раскрытая книга, скелет, реторты, на стене висит магический знак, судя по всему какой-то химический или, возможно, даже масонский. Иллюстрация приглашает нас на лабораторный эксперимент, в святая святых Франкенштейна, и заставляет задуматься о том, как же Виктор оживил это существо, из каких компонентов его сделал.
На следующей странице вы видите изображение из фильма, снятого как будто к столетию издания 1831 года.
Борис Карлофф прославился исполнением главной роли в «Франкенштейне» Джеймса Уэйла. После этого за ним закрепилась репутация актера, играющего монструозных созданий. Что это за образ Франкенштейна? У него короткие волосы, хотя в романе они длинные. Фирменная для голливудского фильма спица в шее. Важно сказать, что мы все говорим обычно «Франкенштейн», но это неправильно. В романе существо ни разу не называется Франкенштейном. Оно именуется демоном, вампиром, извергом, существом, созданием, мучителем. А Франкенштейн – его создатель. Для простоты я буду и так и так говорить, сейчас это уже вполне допустимо.
Борис Карлофф в роли чудовища. Почтовая марка 1997 г.