По просьбе Пола она прочла ему весь памфлет, включая и ту часть, где говорится про героев и то, что нет большего счастья, чем умереть за свою страну. Теперь она сожалела об этом. Пол всегда делал то, что ему говорили. К несчастью, он также и верил в это.
Полли убрала бумаги и снова задремала, пока природа не взяла свое. Ну, по крайней мере, сейчас хотя бы можно было видеть, куда ступаешь. Она взяла свой рюкзак и мягко выскользнула под дождь.
Вообще, теперь он капал с поскрипывающих на ветру деревьев. Луну скрывали облака, но света было достаточно, чтобы разглядеть здания таверны. Некая серость мира означала, что то, что принято здесь называть рассветом, уже близко. Она быстро нашла мужскую уборную, от которой и впрямь разило.
Она много времени потратила на это. Старомодные брюки, со множеством пуговиц, как раз подходили. И, конечно же, ранними утрами она пыталась освоить этот метод. В общем и целом, с большой осторожностью и внимательностью к каждой мелочи, она узнала, что женщина все же может писать стоя. По крайней мере, у нее получалось в трактирной уборной, которая была создана с учетом, что постояльцы попадать все равно не будут.
Отсыревшее зданьице сотрясалось под ветром. В темноте она вдруг вспомнила о тетушке Хэтти, которая стала немного странноватой после своего шестидесятого дня рождения и постоянно обвиняла проходящих мимо молодых людей в том, что они пытаются заглянуть ей под юбку. А после стакана вина она становилась еще более странной и всегда задавала один вопрос: «Что мужчина делает стоя, женщина — сидя, а собака — на трех лапах?» И когда все были слишком смущены очевидным ответом, она торжествующе хохотала: «Здоровается!». Тетушка Хэтти была Отвержением сама по себе.
Полли взволновано застегнула брюки. Ей казалось, будто она перешла некий мост, и к этому ощущению прибавлялось еще и то, что она не намочила ноги.
— Псст! — прошипел кто-то.
Хорошо, что хотя бы успела закончить. Паника моментально свела все мышцы ее тела. Где они прятались? Это ведь просто старый прогнивший сарайчик! Да, тут конечно была пара кабинок, но запах, что доносился оттуда, прекрасно давал понять, что лес будет гораздо лучшей перспективой. Даже в такую ночь. Даже с волками.
— Д-да? — спросила она дрожащим голосом, но потом, прочистив горло, повторила более грубовато. — Да?
— Тебе понадобится вот это, — шепнул голос. В зловонном сумраке она увидела, как что-то поднимается над кабинкой. Она подошла ближе и осторожно прикоснулась к чему-то мягкому. Было похоже на вязаную шерсть. Она медленно изучила это.
— Пара носок? — наконец произнесла она.
— Да. Надень их, — прохрипел таинственный голос.
— Спасибо, но у меня есть несколько пар… — начала было Полли.
— Нет, — слабо вздохнул кто-то. — Не на ноги. Запихни их в штаны.
— Что вы имеете в виду?
— Слушай, — терпеливо прошептал собеседник, — ты не выпячиваешься там, где не надо. Это хорошо. Но ведь и там, где надо, тоже ничего нет. Понимаешь? Внизу?
— О! Э… я… но… я не думала, что это заметно, — Полли чувствовала, что горит от стыда. Ее раскрыли! Но ведь не было никакой шумихи, никаких злобных цитат из Книги Нуггана. Кто-то помогал ей. Кто-то, кто видел…
— Забавно, — продолжал голос, — но люди чаще замечают то, чего нет, чем то, что есть. Только одну пару, запомни. Не стоит задаваться.
— Эмм… это сильно заметно? — сомневаясь, спросила Полли.
— Нет. Потому я и даю тебе носки.
— Я имею ввиду, что… что я не… что я…
— Не сильно. Ты хорошо держалась. Была похожа на испуганного паренька, который пытался выглядеть большим и храбрым. Ковыряй в носу почаще. Самый кончик. Не слишком многое интересует парня больше, чем содержимое его ноздрей. А теперь, мне бы хотелось кое-что попросить у тебя взамен.
Вас я ни о чем не просила, подумала Полли, обидевшись за то, что ее приняли за испуганного паренька, когда сама она была уверена, что сыграла спокойного, неотесанного парня.
— И о чем же? — спокойно спросила она.
— Бумага есть?
Безмолвно Полли достала «От Матерей Борогравии!» из-под рубашки и протянула вверх. Она услышала, как чиркнула спичка, и тут же запахло серой, что только улучшило общую атмосферу.
— Что это? Геральдический щит ее светлости герцогини? У меня перед лицом? — прошептал голос. — Что ж, больше его здесь не будет. Убери это… парень.
Полли выскочила наружу, шокированная, ошеломленная, озадаченная и практически задохнувшаяся, и быстро добежала до сарая, где они спали. Но, стоило ей только захлопнуть за собой дверь, та снова распахнулась, впуская внутрь ветер, дождь и капрала Страппи.
— Так-так-так! Руки прочь от… ну вы бы их здесь и не нашли… и бегом одеваться! Хоп хоп хи хо хоп хоп…
И вдруг все вокруг Полли стали подпрыгивать вверх или сваливаться вниз. Их мускулы, должно быть, подчинялись именно голосу, поскольку ни один мозг не смог бы передавать приказы телу настолько быстро. Капрал, как и любой младший офицер, делал неразбериху еще более запутанной.
— О боги, да даже старухи справились бы лучше вас! — кричал он, пока новобранцы шарахались кругом, пытаясь найти свои куртки и сапоги. — Стройсь! Всем бриться! Каждый из вас должен быть чисто выбрит! Одеться! Уоззи, я слежу за тобой! Бегом! Бегом! Завтрак через пять минут! Последний не получит сосиску! О боги, что за сброд!
К великому удовольствию Страппи четыре младших всадника, Паника, Неразбериха, Незнание и Крик, завладели бараком. Полли тем временем выскочила из дверей, достала жестяную кружку из рюкзака, зачерпнула воды, поставила ее на бочку за таверной и начала бриться.
Это она тоже пробовала. Весь секрет был в том, что она осторожно затупила старое лезвие. А дальше оставалось лишь нанести помазком мыло. Накладывай побольше пены, убирай ее, и, можно сказать, что ты брился. Уже закончил, сэр, сами видите, как гладка кожа, сэр…
— И что это ты делаешь, рядовой Партс? — услышала она крик прямо над ухом.
Хорошо еще, что лезвие было тупым.
— Перкс, сэр! — ответила она, скребя нос. — Я бреюсь, сэр! Я Перкс, сэр!
— Сэр? Сэр? Я не сэр, Партс, я чертов капрал, Партс. Это значит, ты должен звать меня «капрал», Партс. А это — официальная полковая кружка, Партс, которую тебе не выдавали, так ведь? Ты дезертир, Партс?
— Нет, с… капрал!
— Значит, вор?
— Никак нет, капрал!
— Тогда откуда она у тебя. Партс?
— Взял ее у мертвого, сэр… капрал!
— Ты мародер? — голос Скраппи, постоянно срывающийся на крик, теперь превратился в визг ярости.
— Нет, капрал! Солдат…
… умер практически на ее руках, на полу таверны.
Тогда возвращалось около полудюжины героев. Они шли к своим маленьким деревушкам высоко в горах с каким-то спокойным терпением на серых лицах. Полли насчитала девять рук и десять ног, и десять глаз.
Но хуже всего были те, что не стали калеками. Они застегивали свои провонявшие плащи на все пуговицы, будто вместо повязок накладывали их на то, что творилось под ними. И от них веяло смертью. Постояльцы таверны освобождали им места и говорили тихо, словно находились в священном месте. Даже ее отец, никогда не шедший на поводу у чувств, щедро добавил в каждую кружку с элем по порции бренди и не потребовал никакой платы. Потом оказалось, что у них были письма от тех, кто еще сражался, и у одного было письмо от Пола. Он передвинул его по столу, когда Полли подавала тушеное мясо, и, коротко вздохнув, умер.
Остальные ушли в тот же день, взяв с собой его медаль и официальную благодарность от герцогства, чтобы отдать его родителям. Полли видела бумагу. Все было напечатано, включая подпись герцогини, а имя солдата вписали очень плотно, потому как оно оказалось длиннее, чем обычно. Несколько последних букв были сжаты друг с другом.
Именно такие моменты вспоминаешь, когда мозг охватывает раскаленная ярость. Если не считать медали и письма, то все, что человек оставил после себя, это жестяная кружка и пятно на полу, которое невозможно было ничем отмыть.
Капрал нетерпеливо выслушал несколько укороченную версию. Полли видела, как он думал. Кружка принадлежала солдату, теперь же она принадлежит другому солдату, и с этим он ничего не мог поделать. Он решил прибегнуть к более привычной области брани.
— Значит, думаешь, ты умный, Партс? — спросил он.
— Нет, капрал!
— А, значит, ты дурак, а?
— Ну, я ведь завербовался, капрал, — коротко ответила Полли. Откуда-то из-за спины Страппи донесся смешок.
— Я слежу за тобой, Партс, — прорычал Страппи, отступив на этот раз. — Только сделай что не так, — и он ушел прочь.
— Эмм… — услышала Полли позади себя. Повернувшись, она увидела парня в поношенной одежде. Некоторое ощущение нервозности не скрывало его пышущего гнева. Он был довольно большим, а коротко подстриженные рыжие волосы больше напоминали пух.
— Ты ведь Тонк, да? — спросила она.
— Да, а, э… можно позаимствовать у тебя это, а?
Полли взглянула на его подбородок, гладкий, точно бильярдный шар. Паренек покраснел.
— Надо ведь когда-то начинать, а? — вызывающе бросил он.
— Бритву надо подточить.
— Ничего, я знаю, как.
Полли безмолвно отдала ему кружку и бритву, и, воспользовавшись моментом, заскочила в уборную. Чтобы положить носки в надлежащее место, потребовалось не больше минуты. Закрепить же их было куда сложнее, но она просто вытащила конец одного носка и засунула его под ремень. Новое ощущение было немного странным, да и для комка шерсти носки были тяжеловаты. Неуклюже передвигая ноги, Полли отправилась смотреть, какие ужасы были приготовлены им на завтрак. Черствый конский хлеб, сосиска и разбавленное пиво — вот и все, что было им предложено. Она взяла сосиску и ломоть хлеба и села за стол.
Чтобы съесть подобный хлеб, нужно хорошо сосредоточиться. Его делали из муки, смолотой из сушеного гороха, бобов и кусочков овощей. Раньше его готовили только для лошадей, чтобы держать их в форме. Теперь же на столах редко можно было найти что-то еще, да и его самого становилось все меньше. Чтобы прожевать кусок подобного хлеба требовалась масса времени и хорошие зубы, точно так же, как и полное отсутствие воображения, чтобы съесть обычную сосиску. Все свое внимание Полли сконцентрировала на жевании.