Одна фраза Робеспьера в его огромной речи озадачивает, когда он говорит о том, что в случае слабости Национального собрания «я призвал бы меньшинство чистое и мужественное, чтобы раздавить слабоумное и развращенное большинство». Что это значит? Отказ от легальности или от основного принципа демократии, от подчинения меньшинства большинству? Итак, обширная программа Робеспьера свелась к многословной риторике, к внешне эффектным, но наивным, утопичным требованиям вроде проведения праздников и строительства грандиозного зала заседаний.
Никакого серьезного ответа на вопросы социального и политического положения страны Робеспьер не дал. Он даже не сумел оценить и понять это положение. Между тем среди монтаньяров нашелся человек, предложивший действительно реальные меры в отношении крестьянства. 29 февраля 1792 года Кутон внес предложение, которое требовали от феодальных собственников реального доказательства оснований для выкупа основных крестьянских повинностей. Будущий соратник Робеспьера требовал новых, «справедливых законов» в связи с приближением войны, чтобы пробудить «моральную силу народа», более мощную, чем сила армий».
Не все монтаньяры так ясно понимали обстановку. Тяжелый экономический кризис поразил Францию. В городах снова воцарился голод. На этот раз он был вызван не плохим урожаем, а денежным расстройством. Чтобы покрыть государственные расходы, еще раньше выпустили ассигнаты, которые стали бумажными деньгами. Но их реальная стоимость падает, их выпускали слишком много, а серебро и золото исчезают из обращения. Крестьяне не хотят продавать продукты за ненадежные бумажки. Продовольствие прячут, этим пользуются спекулянты. Голодный народ волнуется. Начинают громить лавки, захватывают запасы хлеба и других продуктов. Бедняки требуют таксы, то есть твердо установленных нормальных цен, позволяющих им не умереть с голода. Но ведь это покушение на принцип частной собственности! Буржуазия, все ее политические представители от умеренного Барнава до левого Робеспьера не могут пойти на это. Надвигающаяся война еще больше обостряет обстановку.
Острее всех чувствует это, хотя и очень сумбурно, Марат. Робеспьер поглощен борьбой с жирондистами. А Дантон, который, несомненно, ближе всех ощущает жизнь и ее запросы?
Он в отличие от Марата или Робеспьера не замыкается целиком в политической деятельности, живет всегда полной жизнью, которой не чуждо ничто человеческое.
Осенью 1791 года, вернувшись из Англии, Дантон выдвинул свою кандидатуру в Законодательное собрание, но провалился. Эта неудача, не первая и не последняя, нисколько его не обескуражила. К тому же в революции наступило время отлива, усталости, спада. 5 октября вместе с женой Жорж отправляется к себе в деревню, в Арси, быстро забывая парижские треволнения. Здесь он живет как средний зажиточный землевладелец, округляет свои владения, покупает лесок за 250 ливров, сад — за 240, огород — за 210. Дантон усердно и с удовольствием занимается хозяйством, приобретает трех кобыл с жеребятами, четырех молочных коров, плуги, бороны, двуколку, две телеги, много другой необходимой утвари. С удовольствием занимается хозяйством, не гнушается взять в руки лопату или топор. Добродушный, веселый, общительный, он завоевывает симпатии всех окружающих своей сердечностью и простотой. Однажды один рабочий в лесу был серьезно ранен, все бросились звать на помощь. Дантон снял с себя рубашку, разорвал на полосы, перевязал пострадавшего и на руках отнес его до дому, где уже ждал врач.
Дом Дантона просто обставлен, но в нем 17 комнат, и хозяин заселяет их, радушно предоставляя приют близким и дальним родственникам. Здесь живут не только его мать и отчим, но и сестра матери, старая дева Анна-Пафетта, его сестра Анна-Мадлена с мужем и пятью детьми. Тетушка Анна Камю, родственница мэтра Камю, знакомого Дантона по Парижу. Его старая кормилица Арко управляет всем хозяйством и держит ключи от всех погребов и кладовок. Габриель беременна и хочет вернуться в Париж, чтобы родить там, где есть хороший доктор. Друзья из Парижа осаждают Дантона просьбами вернуться и возглавить кордельеров. Но он так ленив, жизнь на лоне природы так приятна. Наконец приезжает Камилл Демулен вместе со своей Люсиль, чтобы уговорить его. В конце ноября Дантон уже в Париже. Вскоре освобождается пост заместителя прокурора Коммуны. Дантон получает 1162 голоса, его соперник Колло д'Эрбуа — 654. Безработный актер в ярости, ему не досталась солидная должность с окладом 6 тысяч ливров в месяц.
Хотя в январе Дантона выбирают председателем Якобинского клуба, выступает он здесь редко, ибо разгорающаяся борьба между Робеспьером и Бриссо носит все более характер личного соперничества и позиции каждой из сторон отнюдь не безупречны. Дантон ждет надвигающихся событий, а пока, 20 января, официально вступает в свою новую должность. По этому поводу Дантон произносит, может быть, единственную, заранее подготовленную и написанную речь. До этого он с презрением относился к распространяемым врагами и завистниками сплетням о его продажности, о том, что он платный агент короля, Англии, герцога Орлеанского и еще многих. Практически все это не могло поколебать его авторитет. Но теперь он почему-то решил наконец ответить и изложить свои политические принципы. Может быть, манера Робеспьера, постоянно говорившего о себе, заразила его? Во всяком случае, Дантон сам назвал свою речь «Торжественной исповедью», предназначенной не для друзей или явных врагов, а для тех уважаемых им людей, которые все же способны поддаться инсинуациям клеветников и слишком доверчивы. Поэтому он как бы дает отчет о своей деятельности с начала революции и очень тактично отвергает без особого нажима клевету против него. Так, он говорит, например: «Общественное мнение призывает меня из глубины моего уединения, где я собирался работать на своей скромной ферме, приобретенной на средства от общеизвестного возмещения за должность ныне уже не существующую, что не помешало моим клеветникам превратить эту ферму в огромные владения, якобы оплаченные некими агентами Англии и Пруссии».
Действительно, стоимость земель, купленных Дантоном в Арси, точно соответствует стоимости его должности адвоката Совета короля, некогда с таким трудом им приобретенной. Эту сумму ему вернули по закону об отмене платных должностей Старого порядка.
Интересен своего рода автопортрет, который Дантон нарисовал в своей речи: «Природа наделила меня атлетическим сложением и суровым обликом свободы. Избежав несчастья родиться в одном из семейств, поставленных нашими старыми учреждениями в привилегированное положение и уже вследствие этого почти всегда вырождающихся, я сохранил, своими силами утверждая себя в гражданской жизни, всю свою прирожденную силу, не переставая ни на миг доказывать как в моей частной жизни, так и в избранной мною профессии, что я умею сочетать хладнокровие рассудка с жаром души и твердостью характера».
Затем Дантон с весьма необычной для него гибкостью определяет свою политическую программу. Дело в том, что ему надо было принести присягу на верность конституции, иначе говоря, на верность монархии, королю. Но Дантон уже давно стал республиканцем. Свою верность монархии он сопроводил такими оговорками, что не оставил никакого сомнения в том, что намерен добиваться ее свержения. Вот, например, образчик этой дипломатии: «Общая воля французского народа, выраженная столь же торжественно, как и его одобрение конституции, будет для меня всегда высшим законом. Я посвятил всю свою жизнь этому народу, на который нельзя будет больше нападать и который нельзя будет больше предавать безнаказанно, народу, который вскоре очистит землю от всех тиранов, если они не откажутся от лиги, созданной ими против него. Если понадобится, я погибну, защищая его дело».
Дантон как бы хотел, не запугивая робких, подтвердить свою готовность к новой революции. Заявив, что монархия может существовать века, затем он предъявил ей ультиматум: «Пусть королевская власть покажет себя наконец искренним другом свободы», пусть «она сама предаст возмездию законов всех заговорщиков без исключения».
Речь Дантона внешне выглядела корректной и умеренной, хотя по существу она была революционным манифестом. Чувствуется, что Дантон предвидит наступление грозных событий и он к ним готов.
Их не пришлось долго ждать. В начале марта — кризис правительства из-за разногласий вокруг проблемы войны. Всплывает наверх личность генерала Дюмурье, связанного и с королем и с жирондистами. Его опыт не столько военного, сколько тайного агента внушает ему идею интриги: склонить короля пригласить в правительство якобинцев! Король сразу сообразил, насколько выгодно развязать столь желанную ему войну руками своих врагов. 23 марта четыре министра назначены королем по рекомендации Бриссо (а точнее — по желанию мадам Ролан).
Дюмурье, заняв пост министра иностранных дел, является в Якобинский клуб с фригийским колпаком на голове и произносит воинственную речь. Получив одобрение, он разыгрывает с правительством Австрии быструю дипломатическую интермедию, и 20 апреля Законодательное собрание объявляет почти единодушно (только десяток депутатов против) войну «королю Богемии и Моравии». Такая странная формула потребовалась из-за того, что новый австрийский император еще не короновался.
Патриоты (втайне и роялисты) с энтузиазмом поддерживают войну. Довольны все, включая Робеспьера. Ведь теперь его заклятые враги — Бриссо и другие жирондисты — начнут расплачиваться за свою политику войны: армия дезорганизована, ее возглавляют генералы-интриганы, прежде всего Лафайет, который намерен вести войну политическую, а не военную. Сразу потерпел крах план вторжения в Бельгию. Целые полки старой наемной армии переходят на сторону врага. Вскоре Лафайет вообще прекращает военные действия, вступает в тайные переговоры с врагом, сообщая ему, что намерен двинуть армию на Париж, чтобы уничтожить «якобинскую шайку». Естественно, жирондисты, так рвавшиеся к войне, оказались под огнем критики слева (Робеспьер) и справа (священники и прочие). Конфликт внутри Якобинского клуба между Робеспьером и его противниками приобретает небывало ожесточенный яростный характер. В защиту Неподкупного