учае следует знаменитому рецепту Вольтера («надо выдумать бога»).
Такую же линию он проводит и на другой день в Контенте. А здесь обсуждается конкретная проблема о судьбе священников, которые по примеру епископа Гобеля отреклись от своего сана. Депутаты, особенно бывшие священники, требовали пенсий для людей, сбросивших сутану. Дантон поддерживает эту разумную меру: «Царство священников прошло, но вам принадлежит царство политики. Надо согласовать политику со святым разумом. Надо думать о том, что же делать бывшему священнику, если ему не на что жить. Ему остается либо умирать с голоду, либо бежать в Вандею и стать врагом Революции». Идеи Дантона близки к позиции Робеспьера и враждебны Эберу и Шометту. Он развивает их и в других речах, открыто защищает деизм в духе Робеспьера, предлагая даже проведение празднеств, на которых прославлялось бы Верховное существо: «Ибо мы не хотели уничтожить сверхъестественное, чтобы установить царство атеизма». Дантон гневно протестует против антирелигиозных «маскарадов», требуя положить предел вредным издевательствам над чувствами верующих.
Дантон вновь активно участвует в созидательной деятельности Конвента. Ведь даже в разгар ожесточенной междоусобной борьбы его депутаты строят новый мир. Дантон способствует учреждению системы всеобщего начального народного образования. Он предлагает возродить во Франции Олимпийские игры Древней Греции. В конструктивной работе по созданию демократического общества проявилось подлинное величие Конвента, а не в распрях, раздиравших его.
Но именно они и поглощают главные силы и время. Робеспьер добивается увеличения без того уже необъятной власти Комитета общественного спасения. Он упорно преследует свою главную цель: устранить любые проявления «двоевластия», ограничить, а затем и уничтожить влияние народных революционных организаций, особенно его раздражает деятельность Коммуны Парижа.
Дантон, руководивший 10 августа 1792 года Революцией, опираясь на Коммуну, теперь далек от нее. Еще дальше он и от основанного им некогда Клуба кордельеров. Он против крайностей ультралевых, будь то дехристианизация или террор. Его программа — введение в действие Конституции 1793 года, скорейшее прекращение войны и заключение мира. Он убежден, что теперь, когда в основном отражено наступление внешней и внутренней контрреволюции, настало время для утверждения буржуазно-демократической Республики и завершения Революции. Поскольку такая программа отвечала интересам Франции и ее уставшего народа, то Дантон предполагал, что уклониться от нее не удастся и Робеспьеру, которому он и помогал теперь в борьбе с ультра-революционерами.
При всем своем уме и политическом таланте Дантон был поразительно, до наивности доверчив к отдельным людям. Это проявлялось не только в беззаботной нетребовательности к многочисленным друзьям, но и в отношениях к политическим соперникам. В особенности к Робеспьеру, которого он долго считал ханжой и педантом, но порядочным человеком. В этом роковом ослеплении Дантон сам помог ему сделать власть Комитета общественного спасения еще более абсолютной. Именно он предложил в начале декабря послать в департаменты комиссаров Конвента, наделенных неограниченной властью. Предложение стало частью давно подготовляемого Робеспьером декрета 4 декабря 1793 года о концентрации и централизации власти Революционного правительства. В декрете говорилось, что «все установленные власти и общественные должностные лица поставлены под непосредственный надзор Комитета общественного спасения… что же касается всего, что относится к отдельным личностям, а также к общей и внутренней полиции, то особый надзор над ними возлагается на Комитет общей безопасности».
Декрет запрещал любые съезды, собрания, объединения, комитеты народных обществ. Смысл такого запрета состоял в том, что отныне уже невозможно создать такие органы восстания, как Коммуна 10 августа или Центральный комитет 31 мая, состоявших из делегатов секций. Собрания секций не могли больше контролировать свои революционные комитеты, подчиненные отныне правительству, а не народу. Коммуна тоже не могла больше контролировать эти комитеты. Прокурор Коммуны и его заместитель становились «национальными агентами». Правительство могло их сместить. Если учесть, что в Париже конкретно речь шла о Шометте и Эбере, то ясен смысл декрета. Таким образом, органы народного революционного движения, благодаря которым монтаньяры получили власть, превратились в фикцию. Революционная общественная жизнь Парижа ликвидировалась. Главная пружина Революции была сломана. Легендарные революционные секции Парижа, да и не только Парижа, стали жалкими придатками полицейской власти Комитета общественного спасения. В довершение всего Комитет получил теперь право проводить «чистку» всех выборных органов, в том числе и Коммуны Парижа.
Дантон, «вождь 10 августа», сам помог Робеспьеру нанести этот страшный удар парижским санкюлотам. Теперь понятно, почему накануне принятия декрета 3 декабря Робеспьер защищал Дантона от нападок эбертистов, правда, довольно своеобразной риторикой: «Так ты не знаешь, Дантон, что достаточно быть патриотом, чтобы тебя оклеветали! Так ты не знаешь, в чем тебя обвиняют? Я скажу тебе это. Ты покинул Париж, чтобы эмигрировать, чтобы предложить свои услуги контрреволюции. Ты этого не знал? Так узнай. Об этом рассказали новые люди, пришедшие в Революцию, но, видимо, способные служить ей в большей мере, чем ты и я».
С потрясающей искренностью Робеспьер добавил: «Дантон хочет, чтобы его судили. Он прав, но пусть судят и меня вместе с ним».
В то время, когда Робеспьер произносил эти слова, он уже энергично готовил гибель Дантону. Однако сначала надо с помощью Дантона уничтожить ультра-революционеров, наиболее опасных врагов, поскольку они связаны с народом и выдвигают требования голодных. Прямо обвинить их в таком «преступлении» невозможно. Есть другой надежный метод. Народ за годы Революции видел много реальных заговоров аристократов и их пособников. Связать левых с «заговором» — вот единственный метод, который может дать успех. Если же заговора нет, то его следует выдумать. Впрочем, достаточно лишь использовать соперничество, мелкое интриганство, тщеславие в стане врага. Благо противники Робеспьера слева и справа сами давали удобнейший материал для этого.
Дело в том, что Комитет общественного спасения еще в октябре и ноябре получил два важных доноса (они теперь стали повседневной практикой), позволявших начать одновременно два дела: дело о подлинной коррупции и дело об очень сомнительном заговоре.
Здесь вновь всплывает имя друга Дантона Фабра д'Эглантина. Этот безусловно талантливый поэт, драматург, очень остроумный скептик имел две серьезных слабости: страсть к деньгам и к политической интриге. У него была увлекающаяся натура игрока, мастера изобретательных махинаций. Он забавлялся политикой как игрой ума. Человек театра, он и в политике оставался автором и исполнителем водевилей.
12 октября Фабр сообщил двум всемогущим Комитетам о подготовке заговора, направляемого из-за границы. Цель заговора — свержение Революционного правительства путем возбуждения народного недовольства демагогическими лозунгами. Через месяц, 14 ноября, последовал новый донос. Шабо и Базир, два депутата с темной репутацией донесли Робеспьеру и Комитетам о деле с Индийской компанией. Они рассказали, что известный роялист и банкир барон Бац направляет двойной заговор. Индийская компания используется для коррупции депутатами Делоне и Жюльеном из Тулузы, которые хотят фальсифицировать декрет о ликвидации компании с целью получения огромного барыша. Одновременно тот же барон вдохновляет антиправительственный заговор эбертистов и подкупает для этого депутатов.
За всей этой аферой стоят иностранцы, множество которых понаехало в Париж во время Революции. Можно назвать главных финансовых воротил, кроме Баца, замешанных в «заговор», Перрего, Проли, Гусмана, братьев Фрей. Это была пестрая публика, собравшаяся из разных стран в поисках наживы. Например, моравские евреи братья Фрей, раньше в Австрии носили имя Добруска, затем Шенефельд. Они стали членами Якобинского клуба, подружились с депутатами. Монтаньяр Шабо даже женился на их сестре, получив за ней приданое в 200 тысяч ливров. Международные связи таких людей Революция использовала для своей тайной дипломатии, поскольку обычных дипломатических связей не было. А они проворачивали свои махинации и делали деньги, используя политические связи. Все названные лица участвовали в кампаниях эбертистов по дехристианизации. Особенно активно они поддерживали кампанию Эбера за революционную войну. Это сулило новые прибыли на военных поставках. Они ведь оказывали и полезные услуги по тайной закупке оружия или продовольствия за границей. Во всяком случае, Робеспьер ухватился за идею «заговора иностранцев», поскольку здесь были замешаны ультра-революционеры. Правда, за 200 лет многим историкам так и не удалось найти каких-либо документальных следов политического заговора.
Дело с Индийской компанией было яснее. Она подлежала ликвидации и на этом решили заработать депутаты Шабо, Делоне и Жюльен. Сначала добились резкого падения стоимости ее акций, чтобы скупить их подешевке, а потом провести такой декрет о методах ликвидации, который позволил бы получить за обесцененные бумаги большие деньги. Подготовленный декрет Делоне подсунул на подпись Фабру. Он обнаружил жульничество, исправил текст карандашом и подписал. Но Делоне потом чернилами восстановил выгодный для жуликов текст. Такие крупные историки, как Жюль Мишле, Луи Блан, Жан Жорес, отрицают какую-либо причастность Фабра к подлогу. Он, по их мнению, просто проявил обычную беспечность.
Словом, в одном темном деле были запутаны и дантонисты и эбертисты. Сначала они сотрудничали, но потом стали враждовать. Отсюда и доносы. Комитет общественного спасения решил арестовать и тех и других. Сначала 17 ноября взяли Шабо, Бизира, Делоне и Жюльена, а вскоре арестовали и связанных с левыми Перейру, Дибюиссона и Дефье. Хотя в доносах фигурировал Фабр д'Эглантин, его оставили на свободе, ибо Робеспьер первый удар решил нанести левым. Не тронули пока Эбера и Шометта, хотя и на них указывали доносчики. Возглавлявший Комитет общей безопасности Вадье, проз