и опуститься ниже положения их отца» (13, стр. 261).
Эти слова Монтескье попадают не в бровь, а в глаз мальтузианцам, утверждающим, что обнищание трудящихся в капиталистических странах — результат их чрезмерного размножения. Еще Монтескье понимал, что причины бедности заключаются отнюдь не в этом. Монтескье лишь не мог постичь, что благосостояние широчайших масс трудящихся невозможно не только при феодализме, но и при капитализме.
Важное значение имела идейная борьба Монтескье против деспотического режима во Франции. В «Персидских письмах» он проводит мысль о том, что несправедливая, попирающая интересы народных масс власть французских королей превосходит тираническую власть восточных султанов и падишахов. Если персы беспрекословно подчиняются своему монарху, уверяет Монтескье, то они это делают не задумываясь. Во Франции люди подчиняют королевской власти даже свои мысли. Они сознательно служат своему деспоту, т. е. являются убежденными холопами короля. Вместе с тем, по мнению Монтескье, народные массы в сущности безразличны к своим государям. И «добро», и «зло», идущие от государя, одинаково не нужны третьему сословию. «Хотя бы десяток известных ему (народу. — М. Б.) только по имени государей перерезал друг друга, народ не почувствует никакой разницы, все равно как если бы им последовательно управлял десяток духов» (13, стр. 218).
Французский король, рассуждает Монтескье в «Персидских письмах», — самый могущественный государь в Европе. У него нет золотых россыпей, как у испанского короля, но у него значительно больше богатств, чем у всех других королей, ибо он без зазрения совести грабит своих подданных, ведет несправедливые войны для грабежа других народов, производит мошеннические финансовые операции. Французский король, иронически пишет просветитель, с одинаковой гениальностью управляет и своей семьей, и своим государством. Он награждает тех, кто служит Франции, и тех, кто наиболее успешно перед ним лакействует, причем последних он предпочитает первым.
Если в «Персидских письмах» Монтескье критикует деспотизм при помощи конкретных фактов и иллюстраций как из прошлого, так и из современной ему действительности, то в труде «О духе законов» он пытается теоретически разоблачить деспотизм как никуда не годную, порочную систему независимо от личных качеств того или иного деспота. Ни в одном из деспотических государств, заявляет он, не существует никаких законов. Однако и при наличии законов они реально были бы сведены к нулю, так как в них нет учреждений для охраны этих законов. Неограниченный монарх, как правило, передоверяет свою власть льстецам и негодяям, которые думают не о благе отечества, а о своем личном обогащении. Что же касается самого деспота, то он настолько привыкает к угодничеству, лести и невежеству, что теряет все благородные черты и превращается в низкое, аморальное существо, движимое животными страстями. В деспотическом государстве, заявляет Монтескье, человек, которому все его пять чувств постоянно говорят, что он — все, а прочие люди — ничто, естественным образом ленив, сластолюбив и невежествен. Деспотический режим, доказывает французский просветитель, — это террористический режим, который знает один путь — путь устрашения граждан. Вот почему Монтескье приходит к выводу, что деспотизм непрочен.
В XIII главе пятой книги «О духе законов» Монтескье сравнивает деспотическое правление с обычаем дикарей Луизианы, которые, желая достать с дерева плод, срубают дерево под самый корень. Так действует и деспотическое правление, само подрубающее ствол, на котором оно держится.
Феодально-деспотическому режиму Монтескье противопоставляет конституционно-монархический или республиканский режим и подобно Локку развивает компромиссную теорию разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную, действующие изолированно друг от друга. Монтескье был убежден, что, если монарх будет управлять, не вмешиваясь в судебные функции, а законодательные органы будут только издавать законы, но не управлять страной, все основные сословия феодального общества будут удовлетворены, в частности буржуазия перестанет быть врагом аристократической знати. В этом вопросе Монтескье подобно Локку ориентировался на так называемую Славную революцию 1688–1689 гг. в Англии, основанную на классовом компромиссе между буржуазией и феодально-аристократической властью. О таком компромиссе мечтал Монтескье и для Франции. Сама по себе теория разделения властей играла во времена Монтескье известную прогрессивную роль, ибо в какой-то мере ограничивала судебную и законодательную власть монарха. Но по существу она страдала коренным пороком, так как фактически вела к уничтожению единства государственной власти, делала исполнительную власть независимой от законодательных органов и по сути дела бесконтрольной, а законодательные органы превращала в учреждения, которые могли издавать законы, но не имели права следить за их исполнением. Между отдельными властями возникали конфликты. Теория разделения властей — типичный образец компромисса французского просветителя.
Столь же умеренный и компромиссный характер носили попытки Монтескье принципиально разграничить монархический и деспотический режимы. В республике, уверял Монтескье, господствует принцип добродетели, в монархии — принцип чести, а для деспотического режима характерен принцип страха. К. Маркс в письме, опубликованном в «Deutsch-Franzosische Jahrbucher» (1843 г.), резко критикует Монтескье за это утверждение. «Принцип монархии вообще, — пишет Маркс, — презираемый, презренный, обесчеловеченный человек; и Монтескье был совершенно неправ, когда объявил честь принципом монархии. Он старается выйти из затруднения, проводя различие между монархией, деспотией и тиранией; но все это — обозначения одного и того же понятия, в лучшем случае они указывают на различия в нравах при одном и том же принципе. Где монархический принцип имеет за собой большинство, там человек — в меньшинстве, а где монархический принцип не вызывает никаких сомнений, там и вовсе нет человека» (1, стр. 374–375).
Отстаивая монархический принцип, Монтескье в отличие от демократа Руссо исходит из интересов буржуазной верхушки. Он сам откровенно пишет, что нельзя мыслить себе монархическое правление без наличия привилегированного меньшинства, без существования богатых купцов, предпринимателей и родовитого дворянства. Однако при всей своей классовой ограниченности Монтескье и здесь неизмеримо превосходит идеологов более поздней буржуазии. Он выступает за буржуазно-демократические свободы и требует, чтобы монархическая власть относилась к народу с должным уважением. Принцип монархии разлагается, утверждал Монтескье, когда высшие должности в государстве занимают сановники, к которым народ не питает уважения, когда подлые души чванятся величием своего рабства и думают, что, будучи всем обязаны государю, они свободны от всяких обязанностей перед отечеством. Монархический строй должен гарантировать каждому гражданину минимум политических свобод. Государь не имеет права подвергать своих подданных оскорблениям и нарушать законы.
Если государь ставит себя выше закона, он превращается в деспота.
Излагая различные мнения по вопросу о политической свободе, Монтескье замечает, что некоторые понимают под свободой возможность низлагать того, кого они наделили тиранической властью, а также право избирать тех, кому они должны повиноваться. В этих заявлениях Монтескье деятели французской буржуазной революции (Марат и другие) находили идейную опору для свержения тиранической власти французских королей.
Сам Монтескье ориентировался на революцию сверху, на прогрессивное законодательство. Не случайно его главный труд носит название «О духе законов»: Монтескье подробно анализирует в нем различные формы законодательства на различных этапах исторического развития. Он решительно предупреждает об опасности обожествления гражданских или уголовных законов: из законов действенных они превращаются в нечто застывшее, становятся непригодными для дела. «Человеческим законам, — резюмирует французский просветитель, — свойственно от природы подчиняться всем видоизменяющимся обстоятельствам действительности…» (14, стр. 559).
Этим самым Монтескье выступает решительным сторонником замены феодальных законов, как устаревших, новыми законами, соответствующими интересам третьего сословия, иначе, превращения Франции в буржуазное государство. Он смело и без обиняков заявляет, что только те законы должны применяться, которые хороши, т. е. служат общественному благу. Если гражданские законы противоречат естественному праву, то приоритет должен остаться за естественным правом. Зато при столкновении гражданских законов с законами религии первые должны главенствовать над вторыми.
В книге двадцать шестой «О духе законов» есть глава с характерным названием «В каком случае должно следовать гражданскому закону, который разрешает, а не закону религии, который воспрещает». Желая избежать преследований со стороны церкви, французский просветитель формально признает «величие» религиозных норм, но вместе с тем обстоятельно разъясняет, почему соблюдение государственных законов обязательно для всех граждан, а законы религии соблюдаются добровольно самими верующими и только в той мере, в какой они не противоречат постановлениям светской власти.
«Законы религии, — пишет Монтескье, — более величественны, законы гражданские обладают большей широтой.
Законы совершенства, заимствованные из религии, имеют в виду не столько качества общества, в котором они соблюдаются, сколько качества отдельного человека, который их соблюдает. Гражданские законы, напротив, имеют в виду более нравственное достоинство людей вообще, чем отдельного человека.
Таким образом, как бы почтенны ни были сами по себе понятия, вытекающие непосредственно из религии, они не всегда должны служить руководящим началом для гражданских законов, потому что эти последние имеют иное руководящее начало — благо общества в его целом» (14, стр. 565).