Я посмотрел на товарищей и по их лицам понял, что они думают сейчас примерно то же, что и я.
— Надо, чтобы все советские люди почувствовали, что наступил праздник, — задумчиво проговорила Валя. — Я советовалась кое с кем, и мне сказали, что было бы хорошо, если бы мы написали как можно больше поздравительных писем.
— Можно мне? — сказала Нина.
— Да, — кивнула Валя.
— Я тоже советовалась с Гришей про седьмое ноября. У него, по-моему, интересный план… — говорила Нина, немного задыхаясь от волнения. — Гриша хотит наделать побольше красных флажков…
— Хочет, — тихонько поправила ее Валя.
— Гриша хочет наделать побольше красных флажков! — глотнув воздуха, повторила Нина. — И потом эти флажки повесить так, чтобы их было трудно снять. И еще написать на заборах лозунги…
— А почему не идет Гриша? — перебила ее Валя.
— Наверное, заболел, — вздохнул Саша. — Мы с ним здорово простыли, он еще в дороге кашлять начал.
— Нет, он обязательно придет, — сказала Нина. — Давайте подождем немного, пусть он сам расскажет… А то я выступать не умею.
— Что ж, можно подождать, — согласилась Валя. — А пока давайте почитаем. Хотите, ребята? Мы с Ниной читаем одну очень интересную книгу — «Тимур и его команда».
Мы охотно приняли это предложение, хотя и я и Саша, конечно, читали уже раньше эту повесть Гайдара.
Валя читала хорошо. Мне было приятно слышать ее мягкий грудной голос:
Я третью ночь не сплю. Мне чудится все то же
Движенье тайное в угрюмой тишине.
Винтовка руку жжет. Тревога сердце гложет,
Как двадцать лет назад ночами на войне.
Но если и сейчас я встречуся с тобою,
Наемных армий вражеский солдат,
То я, седой старик, готовый встану к бою,
Спокоен и суров, как двадцать лет назад.
— «Готовый встану к бою, спокоен и суров», — повторила Валя, поднимая от книги глаза. Внезапно она умолкла и прислушалась. — Кажется, стучат…
Кто-то действительно стучал в наружную дверь негромко и торопливо. Нина вскочила, но старик Воронков уже щелкал в сенях задвижкой.
В комнату быстро вошла, почти вбежала девушка. Я никогда не видел ее до этого, но, вероятно, потому, что она была такая же смуглая лицом, как Нина, и было в ней еще что-то очень напоминающее Нину, я сразу решил, что это ее сестра. Так оно и было. Как я потом узнал, до войны Катя — так звали эту девушку — училась в Минском университете. Война сделала из нее подпольщицу. О ней говорили, что она «живет на острие кинжала». Катя работала в городской управе, снабжала партизан документами и пропусками и выполняла много других очень важных поручений подпольного райкома партии. Каким-то образом ей удавалось иногда даже размножать на пишущей машинке управы сводку Советского информбюро. У немцев она была на хорошем счету.
Сейчас все выдавало волнение этой девушки — и порывистые движения и тревожный, вопросительный взгляд, которым она окинула меня и Сашу. Валя уловила этот ее взгляд и коротко сказала:
— Это Саша и Виктор… Что случилось, Катя?
Девушка подошла к столу, стараясь быть сдержанной, и тихо проговорила:
— Хорошо, что вы здесь… Валя, у вас дома только что был. обыск, найден радиоприемник и сводка Информбюро…
— Мама?! — изменившимся голосом вскрикнула Валя. Она вскочила, схватилась за железную спинку кровати и так сжала ее, что побелели пальцы.
— Не волнуйся, твоей мамы уже нет в городе. Ее не успели схватить… Но это не все… В управе стало известно, что Леонид Федорович в партизанском отряде. Еще нет приказа об аресте его жены и родных, но он вскоре будет. Поэтому нужно сейчас же, как можно скорее, переправить ее вместе с сестрой к партизанам.
— Вместе с моей мамой? — растерянно спросил я.
— Да, да, как можно скорее! И ты уходи вместе с ними. Валя, ты знаешь дорогу? Возле сторожки лесника вас будет ждать подвода из отряда. Наверно, туда скоро доберется и твоя мама, Валя. Скорей, ребята. Вот вам пропуска для взрослых.
Валя спрятала пропуска. Мы оделись и вышли из комнаты, забыв даже попрощаться с Сашей и Ниной.
В сенях Катя шепнула Вале:
— Сообщи, что на днях из Румынии прибывает карательная экспедиция — пять тысяч солдат. И еще скажи, чтобы поторопились прислать мину. Там знают, для чего…
Обняв и расцеловав нас, Катя прибавила:
— Большая вам благодарность, ребята, от партии и комсомола за операцию на складе!
Глава ОДИННАДЦАТАЯ КЛАД
К утру мы добрались до избушки лесника. Собственно, самой избушки не было: на том месте, где она когда-то стояла, виднелись обгоревшие бревенчатые стены. В маленьком дворике с разрушенным жердяным забором кое-где виднелись сухие, прибитые дождями кусты картофеля. Судя по тому, что весь дворик был изрыт, и по тому, что там и тут серела зола костров и валялись жженые картофельные очистки, многие путники останавливались здесь на привал, чтобы подкрепиться печеной картошкой.
Высокие сосны и ели близко подступали к пожарищу, кругом было пусто и тихо, пахло хвоей и отсыревшим горелым деревом.
Я посмотрел на маму. Она стояла, покачиваясь и тяжело дыша. С каждым вздохом ее худенькие плечи приподнимались, словно вздрагивали.
Она с большим трудом проделала весь этот путь, и теперь, как видно, силы оставляли ее. Я помог ей сесть на траву; она прислонилась к стволу дерева и закрыла глаза.
— Валя, что же это? — тихо и подавленно спросила тетя Нюша. — Никого нет…
Валя молча всматривалась в чащу. И вдруг бросилась вперед:
— Мама!
Из-за деревьев показалась женщина в светлом вязаном платке. За ней шел высокий сутулый мужчина.
— Леня! — вскрикнула тетя Нюша.
— Сюда, сюда! — взволнованным басом говорил дядя Леня. — Витюша, да веди же маму… Здравствуй, Нюшенька, здравствуй, любимая! Вот благодать-то у нас в отряде будет. Ты же такая кулинарка! А у нас как раз повара не хватает…
За кустами, на маленькой полянке, стояла подвода с распряженной лошадью. Рядом виднелась фигура большого седобородого человека, опирающегося на винтовку.
— Дядя Леня, — воскликнул я, — а где же твоя борода?
— А ну ее к лешему, Витюша! Надоела. Не привык я к ней, так волосы в рот и лезут Рассердился один раз да и сбрил, — говорил он, обнимая одной рукой тетю Нюшу, а другой просиявшую, улыбающуюся маму. — Идемте, дорогие мои. Садитесь на телегу, отдыхайте… Анна Павловна, хватит вам с дочкой целоваться. Вы же вчера виделись…
Я оглянулся. Следом за нами шли в обнимку Валя и ее мама.
— Эта ночь, Леонид Федорович, была для меня больше года, — сказала Анна Павловна, не спуская с дочери увлажненных глаз. Валя держала в руке зеленый беретик, а платок с головы Анны Павловны сполз на плечи, и теперь было ясно, как походили друг на друга эти русоволосые и светлолицые мать и дочь. Даже одевались они одинаково: на дочери было такое же, как на матери, зеленое пальто, которое Валя надела поверх лыжного костюма и из которого, как мне показалось, чуточку выросла.
— Я, кажется, плачу, — говорила Анна Павловна, пытаясь улыбнуться. — Не обращайте, пожалуйста, на меня внимания… Вы не представляете, как было трудно, Леонид Федорович. Особенно в последнее время, когда немцы начали подозревать… Я так за нее волновалась… — она быстро взглянула на Валю. — Ну, кажется, этот кошмар кончился!
Дядя Леня вздохнул.
— Ох, не кончился, Анна Павловна! Много еще драться будем.
— Пусть много, Леонид Федорович, но зато будем среди своих. Кажется, и умереть не так страшно, когда кругом свои.
— И когда же это все кончится, Леня? — у тети Нюши, совсем как у маленькой, задрожали губы. — Сколько еще терпеть надо?
— Придется еще потерпеть, Нюшенька.
— И какого черта эти, как их называют, союзники топчутся! Чего они не дерутся?
— На них надежда плохая, Нюша.
Анна Павловна кивнула головой:
— Да, да! Мне даже один гестаповец как-то говорил, что русские напрасно надеются на американцев и англичан. Это ошибка истории, что американцы и англичане считаются союзниками русских, говорил он. А по логике вещей они, мол, союзники Гитлера, потому что в равной степени ненавидят коммунизм.
— А может, они уже помогают Гитлеру? — с беспокойством спросила мама, которую дядя Леня усаживал на телегу.
— Так если не воюют, разве это не значит, что помогают? — ответил он. — Ребятки, а вы тоже садитесь. Небось устали.
— Я ужасно устала, — виновато улыбнулась Валя. — А ты, Витя?
— Нет, я ничего, — сказал я, хотя на самом деле у меня ныло все тело.
— Так это Витя? — внезапно спросила Анна Павловна и впервые очень внимательно посмотрела на меня. В ее усталых голубых глазах затеплилась улыбка, и на виски от глаз протянулись паутинки морщинок. Она неожиданно сделала шаг ко мне, привлекла к себе и поцеловала в лоб.
Я очень смутился и тихонько пробормотал:
— Анна Павловна, что вы…
— Мне Валя так много говорила о тебе, Виктор… Хороший у вас племянник, Леонид Федорович!
Я видел, как от ее похвалы порозовела моя мама. Дядя Леня ласково сощурился, взглянув на меня; затем он перевел глаза на Валю.
— Ну, если так, иди тогда и ты ко мне, девочка! — он прижал к своей груди голову Вали и провел ладонью по ее светлым волосам. — Спасибо тебе, Валя, и тебе, Витюша, за все, что вы сделали! Большое спасибо! Крепко вы помогли партизанам. Хорошие у нас ребята, Анна Павловна. Просто расчудесные ребята!
— Ты слышишь, Нюша? — мама тронула тетю за локоть.
Валя надела беретик и, вспомнив что-то, стала вдруг серьезной.
— Леонид Федорович, Катя просила сообщить, что на днях из Румынии прибывает карательная экспедиция.
— Большая?
— Пять тысяч.
— Ну, это не страшно. Я думаю, мы их пощиплем! Еще что?
— Еще Катя говорила про мину.
— А мина здесь. На телеге лежит! — сказал седобородый человек с винтовкой.
— Здесь-то здесь, да как ее переправить? — Дядя Леня задумался. — Ничего не выйдет… А жаль! Немцы завезли горючее на нефтебазу, хорошо бы ее на воздух пустить! Эх ты, как получилось! Я думал, Катя с вами провожатого пришлет, а вы, оказывается, сами добрались… Жаль, очень жаль!