— Идемте уже.
Проще сходить, чем остаток дня нытье Марка слушать. Еще без нас допрашивать Петера отправится. А зарежут его, потом Малькольм Паре с меня шкуру спустит.
Хотя… зарежут — это вряд ли. Народ от экзорциста на улице самым натуральным образом шарахался. К Изгоняющим у простого люда и так отношение настороженное, а уж когда один из затянутых в черную кожу монахов со столь мрачной целеустремленностью по улице вышагивает, то и вовсе туши свет. Обыватели в разные стороны так и прыскали.
Цок-цок — клацают по брусчатке набойки остроносых сапог. Диги-дон, диги-дон — заливаются перезвоном серебряные колокольчики.
Цок-цок… Диги-дон, диги-дон…
Эй, вы, бесы босоногие, прочь с дороги, прочь с дороги!
И, поскольку никаких проблем предстоящий допрос не сулил, я вновь начал ломать голову над подоплекой происходящего.
По всему выходило, что бесов влекло в Рживи нечто материальное, и этот предмет представлял для Ланса немалую ценность. И не только для Ланса, раз мое появление в городе никакого удивления не вызвало. Дело, несомненно, имеет прямое отношение к разгромленному культу Единения, но что могли потерять здесь еретики? Связано ли это как-то с заброшенными молельными домами?
И я беззвучно выругался, сожалея об упущенной возможности выбить ответы из ланского шпиона.
Тут мы свернули с центральной улицы и зашагали мимо невысоких заборчиков и аккуратных палисадников, а уже через пару кварталов Валентин огляделся по сторонам и уверенно направился к дому, разделенному владельцем на отдельные квартиры.
— Нам сюда. — Дрозд распахнул калитку, прошел мимо черневшей голой землей клумбы и остановился у лестницы, ведущей к двери на втором этаже. — Мне с вами?
— Идите сами, — присел я на скамейку, полагая затею экзорциста не стоящей и выеденного яйца.
А вот Марк так не считал и потому заколотил в дверь что было сил.
— Откройте! — прервавшись лишь на миг, заорал он. — Немедленно откройте!
Я только головой покачал. Любой обыватель от таких воплей сначала впадет в ступор, а потом затаится, пережидая напасть Человек же с нечистой совестью и вовсе унесет ноги через черный ход. И придется нам его по всему городу гонять…
С тяжелым вздохом я поднялся со скамейки, подошел к узенькому проходу меж стенами теснившихся друг к другу домов и пробрался по нему на задний двор. Там оглядел завалы всякого хлама, прохромал вдоль заполненной нечистотами канавы — вонь жуткая, но мы не из брезгливых, — и, распахнув скрипучую калитку, выглянул на задворки. Нет, никто не улепетывает.
Пока.
Пожав плечами, развернулся и нос к носу столкнулся с выскочившим из-за штабеля гнилых досок парнем. У того — волосы дыбом, в глазах паника. Паника — и не только.
Ошарашенный неожиданной встречей, Петер Ковач замер на месте, и этой заминки как раз хватило мне, чтобы положить ему на лоб ладонь и коротко выдохнуть.
— Изыди!
Когда такой трюк проделывает балаганный фокусник, подставной бесноватый падает навзничь как подкошенный. Зрители в восторге, актеру ничего не грозит. Идеальное представление.
Но то — представление, а в жизни парня подкинуло в воздух он со всего маху врезался спиной в штабель досок, разметал его, перекувыркнулся через голову и лишь тогда, уткнувшись лицом в грязь, неподвижно распластался на земле.
Не обращая внимания на жуткую боль в руке, которая будто угодила между молотом и наковальней, я подскочил к беглецу, оттянул ворот рубахи и прикоснулся к шее. Не с целью нащупать пульс, вовсе нет — в первую очередь требовалось убедиться, что была выжжена вся наполнявшая Петера скверна.
К счастью, парень оказался чист. И радовало это просто несказанно — на повторный экзорцизм уже не оставалось сил, а пытаться принять в себя…
Да меня бы просто на месте разорвало! Даже Высшие не вмещали в себе такую прорву злобы, отчаяния и разъедающей душу скорби.
— Что случилось? — тяжело дыша, спросил примчавшийся на шум Валентин.
— Вяжи его, — баюкая невыносимо нывшую руку, приказал я и отошел в сторонку.
Такая уйма скверны, такая уйма силы! И все это псу под хвост!
— Готово, командир, — поднялся с колен Дрозд, стянувший тощие запястья бесноватого крепким шнуром. — Тащим?
— Давай.
И я на пару с Валентином поволок Ковача к дому, в распахнутом окне которого маячила черная фигура экзорциста. По узенькой лестнице мы подняли парня в квартиру, усадили на стул и обступили, не оставив никаких шансов на бегство.
— Что с ним? — встревоженно спросил Марк.
— Бесноватый, — вздохнул я. — Похоже, ты был прав — несчастье с Вероникой случилось по его вине.
Но, Святые, откуда в этом задохлике такая прорва скверны?
— Я ничего не чувствую. — Экзорцист расстегнул Петеру ворот рубахи и прикоснулся к его шее: — Он чист.
— Теперь да, — поморщился я и пошевелил онемевшими пальцами правой руки. — Пришлось принять меры…
— О?! — В возгласе брата-экзорциста послышалось откровенное недоверие. — В самом деле?
— Он пришел в себя, — оповестил нас Дрозд, заметив, как дрогнули ресницы бесноватого. — Хватит притворяться!
— Не убивайте! Прошу — не надо! Пощадите! — как полоумный взвыл парень, рванул назад и непременно бы перевернулся вместе со стулом, не придержи его усач за шиворот.
— Не надо! — заскулил Петер, и Валентин немедленно отвесил ему крепкую затрещину.
— Помолчи, будь добр, — попросил я, принес табурет и уселся напротив Ковача. — А теперь объясни, с какой стати мы должны тебя убивать…
— Вы — не они, — шумно выдохнул парень и рассмеялся: — Вы — не они, а я-то думал…
— Они — это кто?
— Неважно, — истерично рассмеялся Петер. — Неважно! Вы — не они!
Я ухватил парня за подбородок, посмотрел в его налитые кровью глаза и спросил:
— Полагаешь, тебе повезло?
— Не надо! — взвизгнул парень, рванулся прочь и в этот раз умудрился опрокинуться на спину. — Нет, только не это!
Выругавшийся Валентин поднял бившегося в судорогах Ковача, усадил его обратно на стул и от души врезал под ребра. Бесноватый моментально заткнулся и принялся ловить воздух судорожно распахнутым ртом.
— О чем это он? — удивился Марк.
— Подожди, — отмахнулся я от экзорциста и спросил покрывшегося испариной Ковача. — Что вас так напугало, друг мой?
— Я знаю этот взгляд, — облизнул губы парень. — Знаю, что будет дальше…
— Знаешь? — Тут в голове у меня будто щелкнуло, и все кусочки мозаики сложились в единое целое. — Валентин, подгони карету.
— Но…
— Быстро!
Недоуменно глянувший на меня усач пожал плечами и отправился выполнять распоряжение, а я подался к Ковачу и тихонько спросил:
— Ты сосуд?
— Будто не знаете.
— О чем это вы? — удивился Марк.
Я ничего не ответил, прошелся вокруг Петера и уточнил:
— Ты сосуд, но ведь это не все?
Сосудами еретики называли несчастных, чьи души вмещали в себя потустороннюю силу, вытягиваемую из прихожан во время церковных служб. Такие люди были при всех храмах Единения, но большинство из них погибли во время войны — отдавая скверну Высшим, они всякий раз теряли и часть собственных жизней.
Только вот сосуды наполнялись клириками еретического культа, а Ковач…
Не понимаю.
— Да пошли вы! — неожиданно выругался Петер и сплюнул себе под ноги. — Ничего не скажу!
Я жестом велел экзорцисту обойти парня со спины и положил ладонь на голову бесноватого. Положил — и едва успел осадить нечистых, устремившихся в него, будто в Бездну. Невероятно, но вычищенная моим прикосновением душа Петера уже успела подернуться невесть откуда взявшейся скверной. Словно Ковач неведомым образом оказался связан с потусторонним.
Словно? Да нет — так и есть!
Вот ведь!
Теперь ясно, зачем парень понадобился Лансу — если кто-то из Высших пережил войну и гонения, то неиссякаемый источник скверны придется ему весьма кстати.
Бесов праздник!
— Делайте со мной что хотите! — заорал Петер. — Да я такое пережил, что вам и не снилось!
— И ты больше не боишься смерти? Не ты ли пять минут назад плакал и молил о пощаде?
— Да что вы знаете о смерти? Ничего вы не знаете! — выкрикнул парень прямо мне в лицо.
Я совершенно спокойно вытер со щеки брызги слюны и печально улыбнулся:
— Видишь ли, Петер, мы для тебя страшнее простых убийц. Много, много страшнее. Смерть — это то, что случается один раз, а у нас ты станешь умирать, полагаю, каждую декаду. Да — ты станешь корчиться в агонии всякий раз, когда экзорцисты будут выжигать из тебя скверну.
— Вам меня не запугать, — уже не столь уверенно заявил Ковач.
— В самом деле? Меня бы такая перспектива напугала до жути.
— Ты не экзорцист! Мне известно, кто ты такой на самом деле!
— Я не экзорцист, это верно. Я всего лишь официал ордена. — Вид серебряного перстня вогнал бесноватого в ступор. — А брат-экзорцист стоит у тебя за спиной.
— Это все обман! Обман, обман, обман! — зажмурился Петер. — Вы просто чудовище!
— Сейчас я чудовище на службе Церкви, а это многое меняет. И, если ты не согласишься с нами сотрудничать, нам придется тебя арестовать. А это, поверь, не в твоих интересах.
— Арестовать — за что? — презрительно скривился Ковач.
— За что? Дай подумать… Быть может, за совращение благородной девицы, старшей дочери некоего маркиза…
— Нет! — Ковач рванулся ко мне, но экзорцист усадил его обратно на стул. — Не впутывайте ее в это! — взмолился Петер. — Не надо, прошу вас, пощадите…
— Тебе стоило подумать об этом раньше.
— Я люблю ее!
— И что нам с того?
— Я сделаю все, что нужно, только не впутывайте в это Веронику. Если вы действительно слуги Церкви, проявите милосердие!
— Милосердие не должно препятствовать исполнению долга, — пафосно заявил Марк. — А наш долг — выжигать скверну из душ людских.
— Расскажи, что именно с тобой стряслось, Петер, и мы посмотрим, что можно сделать, — обнадежил я убитого горем парня. — Ничего заранее не обещаю, но, возможно, получится избежать огласки.