— Будь настороже, возможны осложнения.
— Из-за вчерашнего? Точная информация?
— Нет, просто одна птичка напела, — не стал я откровенничать. — Предупреди своих головорезов.
— Сделаю.
— Мне придется отлучиться, остаешься за старшего.
— Ясно. — Усач помялся, но все же спросил: — Командир, если заварушка начнется…
— Сразу уходите. Пусть твои парни прикроют, а вы уматывайте. А еще лучше — прямо сейчас идите в какой-нибудь кабак от греха подальше.
— «Старый рыцарь» подойдет? Мы туда с самого приезда не заглядывали.
— Смотри только — без фокусов там. Ну все, беги.
Публичный дом «Кошки» располагался неподалеку, но в этот раз дорога до него заняла едва ли не четверть часа. Опасаясь слежки, я изрядно попетлял по переулкам, но никого не заметил и к борделю вышел слегка успокоившимся. Заправлявшая в «Кошках» мадам, едва лишь глянув на меня, кликнула вышибалу, и тот со всем возможным в этой ситуации почтением проводил посетителя на второй этаж. И даже предупредительно распахнул дверь в конце коридора.
Я прошел в полутемную комнатушку, чуть ли не половину которой занимала широкая кровать, и нахмурился. Смазливая девица в длинном платье нарочито скромного покроя — и все, больше в номере никого не оказалось.
— Где? — спросил я, и слово это вырвалось из меня скомканным, резким, неприятным.
Но девка даже не моргнула.
— Я здесь, — улыбнулась она и прикоснулась к воротнику. — Как вам больше нравится: в платье или…
— Где они?
— Нам никто больше не нужен…
И на какой-то миг мне вдруг почудилось, что это — Берта. Или ее двойник. Черты скраденного полумраком лица, поворот головы, манера держаться…
Бесы взвыли, разлитая по телу скверна обожгла ледяным огнем. Невыносимо захотелось опрокинуть девицу в постель, навалиться сверху и позволить себе сбросить напряжение, но я лишь судорожно стиснул кулаки и заставил себя отрешиться от плотских страстей. Бесов — в темницу, потустороннюю силу — в сочащийся жгучим ядом клубок.
У вас нет власти надо мной!
Удивленная девица шагнула от кровати; я поднял стоявший на столике подсвечник и осветил ее лицо. Похожа — да. Но не Берта. Далеко не Берта.
Даже не пытаясь скрыть раздражения, я вышел в коридор, с грохотом захлопнул за собой дверь и зашагал на выход. Оттолкнул с дороги замешкавшегося вышибалу, выскочил на улицу и опрометью бросился к «Старому рыцарю».
Зачем меня выдернули в бордель? Зачем подобрали девицу, внешне походившую на Берту? К чему такие сложности?!
К чему?
Ответ мне не понравился. Более того — от него самым натуральным образом бросало в дрожь. И потому, когда в переулке, ведущем к задворкам кабака, навстречу шагнули две темные фигуры, вовремя среагировать уже не успел. Да и сбитое быстрым бегом дыхание не самый лучший союзник, когда получаешь кулаком под дых.
Сильнейший удар согнул в три погибели; едва устояв на ногах, я краем глаза заметил резкое движение и подался в сторону. Острая боль обожгла ухо, и в голове вспыхнули звезды, но это лишь добавило мне прыти. Не распрямляясь, я рванул вперед, врезался плечом в живот вновь замахнувшегося дубинкой мордоворота и повалил его на кучу мусора. Сразу врезал под ребра, потянулся за ножом и немедленно поплатился за столь опрометчивый поступок.
Хрясь!
Вынырнувший из темноты сапог опрокинул в грязь, и теперь уже громила навалился сверху и мозолистой ручищей стиснул горло. В глазах потемнело, в висках молотом застучала кровь, и, как ни сучил я ногами, пытаясь отыскать точку опоры и выскользнуть из-под придавившей к земле туши, ничего не получалось. Почти теряя сознание, потянулся к лицу душителя и нашарил глазницы. Под нажимом пальцев что-то подалось, лопнуло, липкой теплой жижей заструилось по запястью.
Громила взвыл благим матом, откатился в сторону и зажал руками лицо.
— Хосе-е-е! — завыл он. — Глаза-а-а!
Закашлявшись, я начал подниматься на четвереньки, но сразу получил под ребра острым носком сапога. От дикой боли всего скрючило, и лишь опыт уличных драк помог не сжаться в клубок, а вцепиться в голенище, не давая нападавшему отвести ногу для следующего пинка.
Хрена! Хосе не растерялся и тотчас обрушил мне на голову каблук свободного сапога. В глазах вспыхнули искры, но подошва соскользнула с макушки, и ругнувшийся парень примерился для нового удара.
Воспользовавшись моментом, я дернул его за ногу, и поскользнувшийся в грязи Хосе рухнул рядом. Выругавшись, он придавил меня к земле и принялся охаживать пудовым кулачищем.
Раз! Два! Три!
Во рту появился металлический привкус, я поплыл и едва не упустил момент, когда парень выхватил нож.
— Любишь такие шутки, сучонок? — прорычал Хосе, опуская к моей переносице острие. — Какой выколоть, а? Выбирай, сволочь!
Лишь харкнув в ответ кровью, я двумя руками ухватил жилистое запястье и попытался хоть немного отодвинуть маячивший перед глазами нож. Парень поднажал, лезвие задрожало у самого носа и лишь слегка приподнялось, когда страх на краткий миг придал мне новых сил.
И тогда, не дожидаясь скорой развязки, я рванул руку с ножом вниз. Вниз, но не на себя, а немного в сторону!
Клинок рассек кожу от уголка глаза до уха и уткнулся в грязь, и, прежде чем Хосе успел отреагировать на случившееся, я вцепился зубами в его запястье. И не просто укусил — нет! — а разрывая сухожилия и вены, отхватил целый кусок мяса. Буквально — сколько поместилось во рту.
Головорез заверещал и попытался зажать страшную рану, но меж его пальцев вовсю хлестала кровь. Не теряя времени, я дотянулся до рукояти засевшего в земле ножа и загнал клинок в шею. Выдернул и тут же засадил вновь. И так, пока обмякший Хосе не сполз с меня и не уткнулся лицом в грязь.
Кое-как поднявшись на ноги, я вытер залившую глаза чужую кровь, доковылял до второго парня и перехватил ему глотку. От уха до уха. Чтоб наверняка.
А потом без сил повалился в кучу мусора и задергался в приступе разрывавшего внутренности кашля.
Из рассеченного уха, свернутого носа и рассаженных губ сочилась кровь; потроха завязало узлом; левая рука толком не шевелилась, и двигаться — да что там, двигаться?! — просто находиться в сознании было безумно больно. Хотелось одного: лечь и умереть.
И я уже даже лежал. Лежал, но подыхать в этой помойке не собирался.
«Дыши! — приказал я самому себе. — Дыши, бес тебя забери! Не раскисай!
Тебя не прикончил засаженный в печень нож! Ты остался жив после пробитого шпагой сердца! Ты отправил в Бездну самого Жнеца, в конце концов!
Так дыши и не вздумай подыхать! Только не здесь, только не на помойке!»
И возможно, именно малая толика гордости — или брезгливости? — и заставила меня раз за разом вдыхать воздух. А потом запрятанная под сердце скверна начала понемногу расходиться по избитому телу, и подобно убойной дозе макового молока она приглушила боль.
И я наконец смог подняться на ноги.
Не сразу, конечно. Далеко не сразу.
Была поначалу и кровавая рвота, и звенящая пустота в голове. Были подгибающиеся ноги и падения в грязь. Много чего было. Но справился. Всегда справлялся, справился и на этот раз.
Постепенно, понемногу начали возвращаться силы, и по стеночке, мелкими шажочками я заковылял к выходу из проулка. Где-то за спиной слышались крики, пронзительные трели свистков и звон колоколов пожарной гвардии, но меня это уже нисколько не волновало. Подождет. Все подождет.
Сначала забьюсь в какую-нибудь нору. В нору, да…
В нору и забился. Дохромал до заброшенного дома по соседству, сгоревшего и полуобвалившегося, забрался в подвал, куда даже бродяги заглядывали лишь в холода, и развалился на холодном полу. Развалился — и моментально провалился в забытье.
Очнулся в полночь. Собственно, долетевший с улицы далекий бой часов и разбудил. Какое-то время пытался прийти в себя, потом пошевелился и замычал от боли. Пусть разогнанная по телу скверна и сделала свое дело, но ребра при каждом вздохе обжигало огнем. Лицо тоже не радовало. Переносица опухла, губы разбиты, щека прикушена изнутри. Левое ухо разбарабанило, правое — рассечено. Порезы… порезы уже даже не беспокоили. Они просто были.
Понемногу сознание окончательно прояснилось, и я задумался о произошедшем. Не с уличными ведь грабителями схлестнулся, нет — те ребята именно меня дожидались. Да и у «Старого рыцаря» шумели…
Выходит, за нападением стоит некое ведомство. Какое — не суть важно. Главное, суровые дядьки не преминут наведаться к циркачам и навести там шороху. А всем известно, как творческие личности снимают нервное напряжение. Непременно гонца в винную лавку погонят.
Где располагалась ближайшая лавка, я знал. Кого пошлют — тоже. А потому с кряхтением выбрался из подвала и, пошатываясь, заковылял по пустынным улочкам. Забрел в какой-то сквер, перевалился через край чаши давно заброшенного фонтана и принялся отмывать с одежды кровь и помои.
Немного оклемавшись, вылез из затхлой воды и, оставляя за собой мокрые следы, отправился в путь. Прокрался по спящему городу к винной лавке, и не успела еще толком обсохнуть одежда, как послышались торопливые шаги. Прибившийся к циркачам мальчишка заскочил в магазинчик, а пару минут спустя появился уже изрядно нагруженный бутылями с крепким пойлом.
Когда он проходил мимо моего убежища, я шагнул из тени и выхватил один из них.
— Эй! — взвизгнул малец, слишком напуганный, чтобы пуститься наутек.
— Не ори, — прохрипел я, выдернул пробку и приложился к горлышку. Теплое бренди хлынуло в рот, обожгло прикушенную щеку, огненной волной прокатилось по пищеводу. Заставило закашляться и едва не вышибло дух, когда судорогой свело ребра.
— Ой, дяденька, — узнал тут меня посыльный. — А все думали, вас того… заарестовали…
— Рассказывай, — оторвавшись от бутылки, потребовал я.
— Да не знаю я ничегошеньки… — добавив в голос жалостливую нотку, протянул мальчишка. — Отпустите! Ну дя-а-аде-нька…