— А вы, собственно, кто? — разыграл я удивление.
— Мы представляем интересы ее высочества, — витиевато ответил тот, что постарше.
— Каким именно образом вы это делаете?
— Мы сотрудники тайной жандармерии, — решил не играть словами его молодой коллега.
— Серьезно? — Оттесняя открывшего дверь господина, я шагнул через порог и улыбнулся: — Полагаю, отложить этот визит никак не получится?
— Нет, — заметно напрягся жандарм, да и второй весь так и подобрался.
— Не вопрос, — усмехнулся я и кинул дорожную сумку на пуфик. — Но сначала хотелось бы перекинуться парой слов с моим добрым другом Эдвардом.
Сказал и радушно улыбнулся прошедшему в гостиную лучнику, за спиной которого маячил третий жандарм.
Рох с нашей последней встречи переменился просто разительно. Моих лет парень, которого от легкой припухлости не смогла в свое время избавить даже каторга, превратился в призрак самого себя. Худой, бородатый, со свисавшими ниже плеч лохмами давно не стриженных русых волос.
Некогда открытые светло-голубые глаза глядели из-под челки холодно и настороженно, и сразу стало ясно, что парень не сгнил заживо, а скорее ссохся и превратился в пучок скрученных сухожилий; если угодно — в тетиву лука или даже в удавку. В убийцу, который так и не примирился со своей сущностью.
Он отличный парень, этот Эдвард Рох, главное — лишний раз не лезть к нему в душу.
— Здравствуй, Себастьян, — холодно произнес лучник и скрестил на груди руки. Ладони с длинными узловатыми пальцами скрывали тонкой выделки кожаные перчатки. — Пора?
— Пора-то оно пора, — усмехнулся я, — но мне на какое-то время придется отлучиться с этими господами.
— Буду ждать, — пообещал Эдвард и задумчиво глянул на будто прилипшего к нему охранника. Или все же надзирателя?
— Скоро вернусь, — пообещал я и повернулся к жандармам: — Господа?
— Прошу вас, — распахнул дверь шпик постарше и выпустил в коридор напарника. Проделано это все было столь естественно и непринужденно, что многие даже и не заметили бы, как оказались под стражей. А после — конвоир спереди, конвоир сзади, попробуй дернись.
Ну да я дергаться не стал. Невозмутимо переступил через порог и уже там хлопнул себя по лбу:
— Вот ведь! Сумку забыл!
Жандарм с тяжелым вздохом развернулся к захлопнувшейся двери, а я незамедлительно ухватил его молодого коллегу за ремень и ворот, поднатужился и одним рывком перевалил парня через перила. Бедолага ухнул вниз головой, и одной заботой у меня стало меньше. Но — лишь одной.
Вторая забота, замахиваясь невесть откуда выхваченной дубинкой, стремительно крутнулась на месте, получила в горло костяшкам пальцев — да так, что хрустнули хрящи, — и, беззвучно хватая распахнутым ртом воздух, сползла по стене на пол.
Я отпихнул жандарма в сторону, распахнул дверь и помог Эдварду Роху уложить третьего охранника на диван. Шея долговязого мужика торчала под неестественным углом, и к чему столь аккуратное обращение с трупом, было совершенно непонятно.
Бородач подхватил дорожную сумку, закинул на плечо длинный чехол с луком и вышел в коридор:
— Куда сейчас?
— Увидишь.
Я первым спустился на второй этаж и переступил через глухо стонавшего жандарма, который после падения только-только начинал приходить в себя.
— А не стоит его того?.. — удивился Эдвард.
— Оставь, — махнул я рукой.
— Как скажешь.
Покинув гостиницу, мы спокойно погрузились в коляску, извозчик ловко развернулся на небольшом пятачке у ворот и спросил:
— К монастырю теперича?
— Нет, — мотнул я головой. — Давай к миссии ордена Изгоняющих.
Дядька с удивлением обернулся, поймал равнодушный взгляд Роха и, не став ничего спрашивать, пожал плечами:
— Там рядышком.
— Вот и езжай.
Лошади застучали копытами по мощенной булыжниками мостовой; я откинулся на спинку и начал безмятежно разглядывать проносившиеся мимо дома. И неожиданно понял, что в Ольнасе мне, пожалуй, даже нравится. Все так ухожено, аккуратненько. Повсюду непривычно острые колокольни молельных домов. Грязно, конечно, да только где не грязно? Разве что в королевском дворце…
Я глянул на неподвижно замершего рядом Эдварда и толкнул его в бок.
— Так сидмя и сидишь в своем лесу? — Официально Рох числился лесничим, и, как ни странно, уединенная жизнь его вполне устраивала. — Не одичал еще?
— Не одичал, — буркнул лучник. — Да и не один я вовсе.
— Да ну?
— Я, если хочешь знать, таксидермией увлекся, теперь у меня полный дом разных… хм… существ.
— Надеюсь, не людей? — пошутил я.
— Ты не поверишь, какие удивительные образчики попались мне в Пахарте, — с непонятным выражением лица заявил Эдвард. — Язычники в этом деле большие мастера…
Я кивнул и больше лучника ни о чем расспрашивать не стал. Быть может, мне и о его поездке в Пахарту знать не следовало. Да и неспокойно на душе, чего уж там.
И неспокойно — это еще не то слово. Вроде все рассчитал, все предусмотрел, но — страшно. Под ложечкой так и сосет. Ведь авантюра же чистой воды…
— Приехали, ваша милость, — обернулся к нам возница.
Я спрыгнул в грязный подтаявший снег, предупредил:
— Жди.
И зашагал к двухэтажному зданию миссии ордена Изгоняющих. Приземистому, мощному, строгому. С покатой крышей, узенькими оконцами-бойницами и наглухо перекрытым проходом во внутренний дворик.
Только подошел к центральному входу — и калитка рядом с воротами немедленно приоткрылась. Ступил внутрь и приветливо кивнул знакомому монаху:
— Доброе утро.
— Доброе утро, Себастьян.
— Мне в хранилище.
— Разумеется.
Монах развернулся и зашагал через двор. Я — следом. Прошел мимо окруженной кустами статуи Святого Доминика Просветителя и едва удержался от того, чтобы не сунуть руку в карман к листу, исписанному ровным почерком небесного покровителя монашеского сословия.
Но — удержался и, лишь поежившись, поспешил вслед за проводником.
Прости меня, Святой Доминик, иначе никак. Ради благого дела книгу порезал…
Спустившись в подвал миссии, вход в который охраняли не только крепкие послушники, но и незримое присутствие чего-то несоизмеримо большего, я вставил ключ в скважину одного из вмурованных в стену сейфов, два раза провернул его и покрутил барабанчики кодового замка, выстраивая нужную комбинацию. Убедился, что ничего не перепутал, и вновь крутанул ключ.
Запоры с тихим щелчком вышли из пазов, толстенная дверца мягко приоткрылась, и я переложил в сумку серебряную шкатулку с вывернутым наизнанку символом Изначального Света. Одним рывком затянул кожаный ремешок и повернулся к дожидавшемуся меня у решетки монаху.
— Я закончил.
На обратном пути поджилки так и дрожали. Пока шел через двор, колени подгибались, по спине бегали мурашки, а в груди ворочался неприятный холодный комок. Не скверны, нет. Самого настоящего страха.
Покину миссию — и ничего уже не изменить, придется идти до конца. Это и пугало.
Впрочем, что — страх? Страх — это всего лишь отражение наших слабостей. Иногда он помогает, иногда мешает, но всегда должен уступать холодному расчету.
Шансы на успех велики, а потому все остальное не имеет значения.
И, выкинув из головы неуместные колебания, я подошел к коляске и отпустил извозчика.
— Дальше мы сами.
Изрядно удивленный таким решением Эдвард Рох подхватил свои пожитки и выпрыгнул в снег.
— Уверен? — уточнил он.
Я кивнул и зашагал по улице:
— Идем.
Лучник поспешил следом, черпанул ботинками подтаявшего снега и выругался. Потряс ногой, понял, что теперь уже ничего не исправить, и с недовольным видом спросил:
— Далеко тут?
— Нет.
И в самом деле, стоило свернуть за угол, впереди сразу замаячила вздымавшаяся над заснеженными крышами домов колокольня главного молельного дома Ольнаса. На следующем перекрестке я повернул на соседнюю улицу и указал лучнику на закрытую пока таверну. Эдвард Рох внимательно огляделся по сторонам и поспешил за мной.
— Уходи черным ходом, — предупредил я, распахивая скрипучую дверь доходного дома напротив.
— Само собой, — поморщился парень.
Я провел его на второй этаж, запустил в перекупленную квартиру и подошел к окну:
— Глянь.
Эдвард приставил к стене чехол с луком, окинул цепким взглядом открывавшийся из комнаты вид и задумчиво почесал подбородок:
— Какой стол?
— Крайний.
— Уверен, что он придет?
— Если я в чем-то и уверен, так только в этом, — усмехнулся я и сунул Роху портрет Виктора Арка, принадлежавший перу слепого художника. — Твоя цель.
— Ясно.
— Не облажайся только.
Эдвард мрачно глянул на меня и постучал пальцем по мутному оконному стеклу.
— Дальний край стола не просматривается, сядь туда, — предупредил он и ушел кухню.
— Так и собирался, — кивнул я и осторожно вытащил из сумки злосчастный ларец. — Эй, ты где там?
— Иду. — Парень вернулся с наполненной мыльной водой миской, поставил ее на подоконник и спросил: — Чего еще?
— А сам как думаешь?
Эдвард обреченно вздохнул и неохотно стянул с рук перчатки. Неохотно — и немудрено: его кисти полностью покрывали замысловатые татуировки. Символы веры и цитаты из Святых Писаний свивались воедино и разноцветными змеями уползали к локтям. За прошедшие годы нанесенные слепым мастером наколки нисколько не выцвели и казались столь же яркими, как и в первые дни.
Я невольно потер предплечье, но моя татуировка давно выгорела и расчерчивала кожу лишь едва заметными белыми линиями ожогов.
Этот жест от лучника не укрылся, и он криво усмехнулся. Затем хрустнул костяшками пальцев и спросил:
— Ну?
— Не нукай, не запряг, — разозлился я и одним резким движением откинул крышку серебряной шкатулки.
Таившаяся там Тьма немедленно обожгла наши души своим черным пламенем, и Эдвард поспешил закрыть ларец.
— Совсем ополоумел? — прошипел лучник и вытер выступившие на лице капли пота. Пригладил бороду, взъерошил русые волосы и выругался: — Бесы! За что мне все это?