– Все у тебя есть, это у меня нету, и не надо тут кричать, – проворчала ведьма. Она соскользнула со своего насеста, и лишь тогда Мор заметил, что спина у нее сгорбленная, как дуга лука. Ведьма не без труда дотянулась до висевшей на гвозде остроконечной шляпы, прикрепила ее к своим седым волосам целой армадой шляпных булавок, а затем взяла две клюки.
С их помощью она поковыляла через кухню в сторону Мора и подняла на него маленькие и блестящие, как ягоды черной смородины, глазки.
– А шаль-то мне понадобится? Захватить шаль, как мыслишь, а? Да нет, это, наверно, лишнее. Куда я путь держу, там, поди, всегда теплынь.
Разглядев Мора вблизи, старуха нахмурилась.
– А ты намного моложе, чем я представляла, – сказала она. Мор промолчал. Тогда тетушка Хэмстринг негромко добавила: – Сдается мне, ты не тот, кого я поджидала.
Мор откашлялся.
– А кого же ты тогда поджидала? – спросил он.
– Смерть, – попросту ответила ведьма. – Это, видишь ли, часть соглашения. Я знаю дату своей кончины заранее, и мне гарантируется… личное внимание.
– Так ведь я – это оно и есть.
– Оно?
– Личное внимание. Он меня послал. Я на него работаю. Больше меня никто в ученики не брал… – Мор умолк. Все пошло не так. Теперь он будет с позором отправлен домой. Первое самостоятельное задание – и сразу провал. В ушах уже звенело от смеха соседей.
Вопль родился в глубинах его стыда и вырвался наружу ревом береговой сирены:
– Просто это мое первое серьезное поручение – и все пошло наперекосяк!
Коса с лязгом упала на пол, отхватила кусок от ножки стола и рассекла надвое каменную плиту.
Склонив голову набок, ведьма некоторое время наблюдала за гостем. А потом сказала:
– Понятно. Как тебя звать, молодой человек?
– Мор, – шмыгнул носом Мор. – Это сокращение от Мортимера.
– А скажи-ка, Мор, захватил ли ты с собой песочные часы?
Мор невыразительно кивнул. Потянулся к поясу и снял с него жизнеизмеритель. Ведьма осмотрела его цепким взглядом.
– Еще около минуты осталось, – сказала она. – Не будем терять времени. Подожди только, я дом запру.
– Ты не понимаешь, – взвыл Мор. – Я того и гляди все испорчу! Я этого никогда раньше не делал!
Она похлопала его по руке.
– Я тоже. Будем учиться вместе. А теперь подыми косу и прекрати это ребячество – вот молодец.
Невзирая на его протесты, ведьма выгнала Мора на снег, вышла следом, плотно притворила дверь, заперла ее массивным железным ключом, а потом повесила его на гвоздь у притолоки.
Мороз еще крепче вцепился в лесную чащу и усиливал хватку, пока у деревьев не затрещали корни. Луна садилась, но небо было полно холодных белых звезд, из-за которых зима казалась еще суровей. Тетушка Хэмстринг поежилась.
– Вон там лежит старое бревно, – как ни в чем не бывало сообщила она. – Оттуда вся долина – как на ладони. Летом, конечно. Хочу присесть на дорожку.
Мор помог ей пробраться через сугробы и, как сумел, обмахнул бревно. Они присели рядом, поставив между собой жизнеизмеритель. Можно было лишь гадать, какие красоты открывались отсюда летом, но сейчас перед глазами простирались только черные скалы на фоне неба, с которого сыпалась снежная крупка.
– Поверить не могу, – сказал Мор. – Тебя послушать – так ты хочешь умереть.
– Кое-каких мелочей будет не хватать, – призналась ведьма. – Но она ведь изнашивается. Жизнь то бишь. Коли собственное тело начинает тебя подводить, значит, настал срок двигаться дальше. Пора мне попробовать что-нибудь новенькое. Он тебе говорил, что все, кто владеет магией, могут его видеть?
– Нет, – погрешил против истины Мор.
– Так вот, мы можем.
– Он не особенно любит волшебников и ведьм, – сообщил Мор.
– Умников никто не любит, – с оттенком удовлетворения отметила ведьма. – Видишь ли, от нас ему одно беспокойство. А от жрецов никакого беспокойства нет – вот их он любит.
– Вот этого он мне не говорил, – сказал Мор.
– Ну-ну. Жрецы вечно людям твердят, насколько лучше им будет, когда они помрут. А мы им говорим: можно и здесь жить не тужить, если только у тебя голова варит.
Мор колебался. На языке вертелось: ты не права, он совсем не такой, ему все равно, добрый ты человек или злой, лишь бы не опаздывал. И кошек не обижал, мысленно добавил он.
Но он этого не сказал. Ему пришло в голову, что всем нужно во что-нибудь верить.
И снова послышался волчий вой, да так близко, что Мор стал беспокойно озираться. Первому волку через всю долину ответил второй. Из лесной чащи откликнулось еще несколько их сородичей. Никогда еще Мор не слышал более скорбных звуков.
Он покосился на неподвижную фигуру тетушки Хэмстринг, а потом, в нарастающей панике, – на песочные часы. Вскочив с бревна, он двумя руками схватил косу и с размаху описал лезвием круг.
Ведьма поднялась с бревна, оставив позади свою телесную оболочку.
– Молодчина, – похвалила она. – Мне даже сначала показалось, что ты промахнулся.
Тяжело дыша, Мор прислонился к дереву и смотрел, как ведьма обходит бревно, чтобы поглядеть на себя.
– Хмм, – критически протянула она. – Время наворотило дел – оно еще ответит.
Ведьма подняла руку и рассмеялась, разглядев сквозь нее звезды.
А потом она изменилась. Мор уже бывал свидетелем тому, что случается, когда душа осознает, что больше не скована морфогенетическим полем тела, но никогда не видел, чтобы этот процесс так тщательно контролировался. Сначала волосы, стянутые в тугой пучок, рассыпались по плечам, на глазах отрастая и меняя цвет. Спина выпрямилась. Морщины разгладились, а потом исчезли вовсе. Серое шерстяное платье заволновалось, как поверхность морских вод, и в конце концов обрисовало совсем другие, волнующие, контуры.
Ведьма оглядела себя и со смешком превратила платье во что-то лиственно-зеленое и облегающее.
– Что скажешь, Мор? – спросила она. Прежде голос ее был надтреснутым и дрожащим. Теперь же он отдавал мускусом, кленовым сиропом и прочими вещами, от которых кадык Мора задергался, словно каучуковый мячик на резиночке.
– … – ответил он и сдавил косу так, что побледнели костяшки.
Она скользнула к нему, как змейка в полноприводном дрифте.
– Не слышу, – промурлыкала ведьма.
– О… о… очень красиво, – выдавил Мор. – Это такой ты была раньше?
– Такой я была всегда.
– Ох… – Мор потупился. – Я должен тебя отсюда увезти, – выдавил он.
– Знаю, – сказала она, – но я намерена остаться.
– Тебе нельзя здесь оставаться! То есть… – он с трудом подбирал слова, – …понимаешь, если ты останешься, то начнешь как бы рассеиваться, истончаться, пока не…
– Мне это понравится, – твердо заявила ведьма. Она склонилась вперед и подарила ему поцелуй, легкий, как вздох мушки-поденки, постепенно растворяясь – подобно Чеширскому Коту, только более эротично, – так что вскоре, кроме поцелуя, не осталось ничего.
– Будь осторожен, Мор, – сказал ее голос у него в голове. – Может, ты и хочешь держаться своего ремесла – но сможешь ли ты его отпустить?
Мор застыл с идиотским видом, держась за щеку. Деревья вокруг прогалины задрожали, легкий ветерок принес звук смеха, а потом опять сомкнулась ледяная тишина.
Сквозь розовую дымку в голове к нему взывал долг. Мор выхватил вторые песочные часы и пригляделся. Песок был на исходе.
На стекле виднелась гравировка: лепестки лотоса. Когда Мор щелкнул пальцем по колбе, та отозвалась звуком «ом-м-м».
По хрустящему снегу он подбежал к Бинки и вскочил в седло. Конь вскинул голову, поднялся на дыбы и взмыл к звездам.
С крыши мира неслышно струились величественные потоки сине-зеленого пламени. Переливы октаринового зарева – мощные выбросы магии из поля стоячих волн Диска – исполняли над Плоским миром медленный, царственный танец Авроры Кориолис, а потом уходили в недра зеленых ледников Пупа.
Срединный пик Кори Челести, обитель богов, представлял собой вздымающийся на десять миль в небеса звездно-холодный огненный столб.
Немногим доводилось его лицезреть, и Мор в их число не вошел, поскольку летел, пригнувшись и крепко обхватив Бинки за шею; конские копыта грохотали по ночному небу, а позади, как хвост кометы, тянулись клубы пара.
Вокруг пика Кори теснились другие горы. В сравнении с ним это были сущие термитные кочки, даже притом что в действительности у каждой имелись собственные грандиозные перевалы и седловины, отвесные утесы и скалистые выступы, крутые склоны и ледники – на зависть любому горному массиву.
Меж самых высоких гор, в воронке долины, находился монастырь Слушателей.
Это был один из древнейших культов Плоского мира, но даже боги не могли сойтись во мнениях относительно того, можно ли считать Слушание полноценной религией; местный храм, который запросто смела бы с лица земли пара хорошо нацеленных лавин, уцелел по одной-единственной причине: даже богам было любопытно, что все-таки могут Услышать Слушатели. Если богов что-то по-настоящему и раздражает, так это неведение.
Чтобы добраться до храма, Мору потребуется несколько минут. Их вполне можно было бы обозначить протяженным отточием, но читатель, вероятно, успел заметить в дальнем конце долины причудливый исполинский храм (витой, белый – ни дать ни взять гигантский аммонит) и ждет объясний.
Все дело в том, что Слушатели пытаются выяснить, что именно сказал Творец непосредственно после создания Вселенной.
Теория их несложна.
Ничто из созданного Творцом не может – это очевидно – сгинуть бесследно, а значит, отголоски самых первых слогов обязательно где-то сохраняются, отражаются и отскакивают рикошетом от вселенской материи, но при этом остаются доступными восприятию особо чуткого слушателя.
В незапамятные времена Слушатели нашли уникальную долину, которую лед и случай сформировали как точную акустическую противоположность долин эха, и воздвигли здесь свой многокамерный храм – аккурат в той точке, какую всегда занимает единственное удобное кресло в доме одержимого фаната стереосистем. Установленные в храме сложные звукоуловители захватывали и усиливали звук, попадающий в воронку этой холодной долины, а потом направляли его в глубь центральной камеры храма, где в любое время дня и ночи сидели трое монахов.