тся, стоит тебе подумать, что все закончилось.
Голос невнятно проговорил:
– Меня завалило доспехами. Я иду в правильном направлении?
Бесшумно соскользнув с кровати, Кели на ощупь добралась до камина, в бледном отсвете затухающего огня отыскала связку спичек, чиркнула одной, породив облачко серного дыма, зажгла свечу, нашла бесформенную груду доспехов, извлекла из ножен меч – и чуть не проглотила язык.
Кто-то горячо и влажно задышал ей в ухо.
– Это Бинки, – объяснила груда доспехов. – Так он проявляет дружеское расположение. Если у тебя найдется клочок сена, он с удовольствием его съест.
С истинно королевской невозмутимостью Кели ответила:
– Это четвертый этаж. Спальня дамы. Ты не поверишь, скольких лошадей мы здесь не держим.
– О. А ты можешь помочь мне выбраться?
Положив меч, она оттащила в сторону нагрудник. На нее уставилось худое бледное лицо.
– Для начала советую объяснить, почему я не должна прямо сейчас позвать стражу, – начала Кели. – За одно лишь проникновение в мою спальню тебя могут запытать до смерти.
Она испепелила его взглядом.
В конце концов он выдавил:
– Э-э… можно тебя попросить высвободить мне руку? Вот спасибо… Во-первых, стража, скорее всего, меня не увидит; во-вторых, так ты никогда не узнаешь, зачем я сюда явился, хотя по глазам вижу, что сгораешь от любопытства, и в-третьих…
– Ну, что же в-третьих?
Мор открыл рот – и тут же закрыл. Ему хотелось сказать: в-третьих, ты так прекрасна, или, по крайней мере, очень привлекательна, или, во всяком случае, точно привлекательнее всех девушек, каких я встречал в своей жизни, хотя, вынужден признаться, встречал я их немного. Из этого со всей очевидностью следует, что врожденная честность никогда не позволила бы Мору стать поэтом; доведись ему сравнить черты девушки с летним днем, за этим неизбежно последовало бы подробное разъяснение, какой именно день имелся в виду и не был ли он случайно дождливым. В сложившихся обстоятельствах то, что он лишился дара речи, было только к лучшему.
Кели подняла свечу и осмотрела окно.
Оно было целым. Каменные рамы не треснули. Ни одна деталь витража с изображением герба Сто Лата не пострадала. Принцесса оглянулась на Мора.
– Оставим «в-третьих», – сказала она. – Что там было «во-вторых»?
Через час до города добралась заря. Дневной свет на Диске не столько мчится, сколько течет, так как его тормозит статичное магическое поле; вот и сейчас он заливал равнины на манер золотистого моря. Только что город на скале возвышался над округой, как песчаный замок на пути прилива, а в следующий миг день захлестнул его и пополз себе дальше.
Мор и Кели бок о бок сидели на кровати. Между ними лежал жизнеизмеритель. В верхней колбе не осталось ни песчинки.
Из-за двери доносился шум просыпающегося замка.
– И все-таки я не понимаю, – сказала принцесса. – Это значит, что я умерла, или нет?
– Это значит, что ты должна была умереть, – объяснил Мор, – как предопределено судьбой или чем-то там еще. Я пока не углублялся в теорию.
– И убить меня должен был ты?
– Нет! Убить тебя должен был наемник. Я уже пытался это объяснить.
– А зачем ты ему помешал?
Мор взглянул на нее с ужасом.
– Ты что, хотела умереть?
– Естественно, нет. Но, похоже, в таких вопросах людские желания ничего не значат, я права? Я просто стараюсь мыслить трезво.
Мор уткнулся взглядом в колени. Потом встал.
– Наверное, мне лучше уйти, – холодно изрек он.
Сложив косу, Мор вернул ее в притороченные к седлу ножны. Потом посмотрел на окно.
– Ты через него вошел, – подсказала Кели. – Слушай, когда я говорила…
– Оно открывается?
– Нет. Дальше по коридору есть балкон. Но там тебя увидят!
Мор пропустил это мимо ушей и, распахнув дверь, вывел Бинки в коридор. Кели бросилась следом. Попавшаяся им служанка замерла, потом сделала реверанс и слегка нахмурилась: мозг ее проявил мудрость и перечеркнул образ очень крупного коня, ступающего по ковровой дорожке.
Балкон выходил на один из внутренних дворов. Взглянув через парапет, Мор вскочил в седло.
– Остерегайся герцога, – сказал он. – Это его происки.
– Отец тоже меня предупреждал, – сообщила она. – Я наняла пробовальщика.
– Найми еще и телохранителя, – посоветовал Мор. – Мне пора. Меня ждут важные дела. Прощай, – добавил он таким тоном, какой, по его мнению, выражал оскорбленное достоинство.
– Мы еще увидимся? – спросила Кели. – Мне хочется так много у тебя…
– Если подумать, это не такая уж хорошая идея, – надменно прервал ее Мор. Он щелкнул языком, и Бинки оторвался от плит, перескочил парапет и устремился к голубому утреннему небу.
– Я только хотела сказать спасибо! – прокричала вслед Кели.
Служанка, не сумевшая побороть ощущение, будто что-то неладно, и последовавшая за принцессой, спросила:
– Хорошо ли вы себя чувствуете, госпожа?
Кели рассеянно посмотрела на нее.
– Что-что? – недовольно переспросила она.
– Я лишь осмелилась спросить… все ли у вас хорошо?
Кели сникла.
– Нет, – бросила она. – Все плохо. В моей спальне лежит мертвый убийца. Сделай одолжение, позаботься, чтобы там прибрали. И, – Кели подняла ладонь, – не вздумай переспрашивать: «Мертвый, госпожа?», «Убийца, госпожа?», или вопить, или причитать. Просто сделай так, чтобы его там больше не было. Без лишнего шума. Кажется, у меня разболелась голова. Так что просто кивни.
Служанка кивнула, кое-как сделала книксен и попятилась с глаз долой.
Мор сам не понял, как вернулся. Когда Бинки нырнул в промежуток между измерениями, небо просто сделалось из сине-ледяного мрачно-серым. Он не приземлялся на темную почву поместья Смерти, она просто оказалась у него под копытами, словно авианосец аккуратно подставил палубу реактивному самолету, чтобы пилоту не пришлось мучиться с вертикальной посадкой.
Огромный конь рысцой побежал на конюшню и остановился, помахивая хвостом, у двустворчатой двери. А Мор, соскользнув с седла, бросился к дому.
И остановился, и вернулся к стойлу, и наполнил кормушку сеном, и бросился к дому, и остановился, и что-то буркнул себе под нос, и вернулся к стойлу, и почистил коня, и убедился, что в поилке достаточно воды, и бросился к дому, и вернулся к стойлу, и сорвал с крючка попону, и накрыл ей жеребца, и застегнул пряжку. Бинки с достоинством ткнулся в него носом.
В доме, похоже, все спали; проскользнув через черный ход, Мор пробрался в библиотеку, которая даже в этот ночной час казалась созданной из горячей сухой пыли. Ему чудилось, что на поиски жизнеописания принцессы Кели ушли годы, но в конце концов Мор его обнаружил. До этой удручающе тонкой книжицы ему удалось дотянуться только с шаткой библиотечной стремянки на колесиках, смахивающей на образец раннего осадного сооружения.
Дрожащими пальцами Мор открыл последнюю страницу и застонал.
«Убийство пятнадцатилетней принцессы, – прочел он, – повлекло за собой заключение унии между Сто Латом и Сто Гелитом и, опосредованно, упадок городов-государств центральной равнины и подъем…»
Мор читал дальше, не в силах остановиться. Время от времени он издавал очередной стон.
Наконец он вернул книжку на место, помедлил и задвинул ее за другие биографии. И все равно, спускаясь со стремянки, он чувствовал, как она кричит оттуда о своем изобличающем существовании.
В океанах Плоского мира плавало не так уж много кораблей. Ни одному капитану не нравилось терять из вида береговую линию. Как ни прискорбно, когда стороннему наблюдателю казалось, что корабли скрываются за краем света, они не исчезали за горизонтом, а действительно падали с краев Диска.
Плюс-минус в каждом поколении находились немногочисленные исследователи-энтузиасты, которые не верили в такое положение дел и снаряжали собственные экспедиции, чтобы опровергнуть всякие домыслы. По странному стечению обстоятельств ни одна экспедиция не вернулась, чтобы поведать о результатах своих исследований.
Поэтому, с точки зрения Мора, нижеследующая аналогия была бы лишена смысла.
Он чувствовал себя так, словно пережил гибель «Титаника» – и тут же был спасен. Пароходом под названием «Лузитания».
Он чувствовал себя так, словно без всякой задней мысли запустил снежок и теперь наблюдал, как спровоцированная им лавина подминает под себя три горнолыжных курорта.
Он чувствовал, как вокруг него расползается в клочья история.
Он чувствовал потребность с кем-нибудь поговорить, и как можно скорее.
Это означало выбор между Альбертом и Изабель, поскольку мысль о необходимости объясняться перед парой крошечных голубых точек совершенно не улыбалась ему после тяжелой ночи. В тех редких случаях, когда Изабель снисходила до взгляда в его сторону, она ясно давала понять, что различие между Мором и дохлой жабой заключается единственно в цвете. Что же касается Альберта…
Ну, задушевным другом тот ему, конечно, не стал, но определенно был лучшим вариантом при выборе из одного человека.
Мор слез со стремянки и пошел назад мимо книжных стеллажей. Поспать пару часиков тоже было бы неплохо.
И вдруг до него донесся резкий всхлип, поспешный топоток и стук двери. Заглянув за ближайший стеллаж, он не увидел ничего, кроме табурета с парой книг. Подняв одну, Мор взглянул на имя и прочитал несколько страниц. Рядом с книгой лежал кружевной носовой платок – насквозь мокрый.
Мор встал поздно и тут же поспешил на кухню, ожидая в любой момент услышать глубокий недовольный голос. Но ничего не случилось.
Альберт стоял за каменной раковиной, задумчиво глядя на фритюрницу – не иначе, прикидывал, не пора ли поменять масло или нынешнее еще годик прослужит. Когда Мор украдкой проскользнул за стол, Альберт обернулся.
– Тебе, я так понимаю, изрядно пришлось поработать, – сказал он. – Слышал, ты до первых петухов по миру скакал. Могу пожарить яйцо. Ну, или овсянка есть.