– Яйцо, пожалуйста, – попросил Мор. Он так и не собрался с духом, чтобы отведать Альбертову овсянку, которая жила собственной жизнью в глубинах кастрюли и питалась ложками.
– Хозяин хочет видеть тебя после завтрака, – добавил Альберт, – но говорит, чтобы ты особенно не торопился.
– О. – Мор уставился в стол. – А больше он ничего не сказал?
– Сказал, что свободного вечера у него не выдавалось тысячу лет, – ответил Альберт. – А еще напевал себе под нос. Не нравится мне это. Никогда еще его таким не видел.
– О. – Мор наконец решился: – Альберт, а ты давно здесь работаешь?
Альберт посмотрел на него поверх очков.
– Может, и давно. За внешним временем не уследишь, парень. Я сюда попал сразу после кончины старого короля.
– Какого короля, Альберт?
– Арторолло – так вроде бы его когда-то звали. Приземистый толстячок был. Голос писклявый. Впрочем, я его только раз видел.
– И где же?
– В Анке, где же еще.
– Как? – удивился Мор. – В Анк-Морпорке нет королей, это всем известно!
– Говорю же: давненько это было, – напомнил Альберт, наливая себе чай из личного заварочного чайника Смерти, а потом с мечтательным видом уселся и прикрыл подернутые пеленой глаза. Мор терпеливо ждал.
– В ту пору короли были – всем королям короли, не то что нынешние. Те были – монархи, – продолжил Альберт, осторожно наливая чай в блюдце и чопорно обмахивая его концом шарфа. – Мудрые, справедливые… ну, относительно мудрые. Кому головы рубить – решали сразу, с первого взгляда, – с одобрением добавил он. – А все королевы были статные, бледные, на голове такие штуки носили, вроде платков…
– Покрывала? – уточнил Мор.
– Ага, они самые. А принцессы были прекрасными, как ясный день, и такими благородными, что могли через дюжину перин чувственностью огорошить…
– Что?
Альберт замялся.
– Ну, или что-то в этом роде, – уступил он. – И балы давали, и турниры устраивали, и казни прилюдные. Великое было время. – Он мечтательно заулыбался своим воспоминаниям. – Не то что теперь, – заключил он, нехотя стряхивая грезы.
– А у тебя фамилия есть, Альберт? – спросил Мор.
Но момент был упущен, и старик не собирался больше откровенничать.
– Ага, знаю я, что ты задумал, – огрызнулся он, – выспросишь Альбертову фамилию – и бегом в библиотеку, да? Вынюхивать, докапываться. Для меня ведь не секрет, что ты допоздна там засиживаешься, зачитываешься жизнями молоденьких девушек…
Не иначе как вестники вины протрубили во взгляде Мора в потускневшие трубы, потому что Альберт захихикал и ткнул его костлявым пальцем.
– Хоть бы по местам расставлял, – упрекнул он, – а то ведь разбросаешь где попало, а старик Альберт – ходи собирай. Да и вообще – неправильно это, за бедняжками-покойницами подглядывать. Как бы тебе не ослепнуть от такого занятия.
– Да я только… – начал Мор, но вспомнил о мокром кружевном платочке у себя в кармане и прикусил язык.
Предоставив невнятно ворчащему Альберту мыть посуду, Мор тайком пробрался в библиотеку. Из высоких окон падали копья солнечного света, потихоньку обесцвечивая переплеты терпеливых старых томов. Время от времени какая-нибудь пылинка, проплывая сквозь золотистые лучи, вспыхивала, точно крошечная сверхновая.
Мор знал: если прислушаться, то можно услышать что-то похожее на шуршание насекомых – это книги писали сами себя.
Когда-то Мор счел бы эти звуки жуткими. Теперь же они… ободряли. Они доказывали, что мироздание работает без сбоев. Однако совесть, только и искавшая такой возможности, злорадно напомнила, что работает-то оно без сбоев, а вот движется совсем не туда, куда должно бы.
Пробравшись сквозь лабиринт стеллажей туда, где лежала таинственная стопка книг, Мор не обнаружил ее на прежнем месте. Альберт хозяйничал на кухне, а Смерть… За все время Мор ни разу не видел, чтобы тот заходил в библиотеку. Что же в таком случае искала здесь Изабель?
Он взглянул вверх, на отвесный утес книжных полок, подумал о том, что сейчас начинает происходить с миром, и в животе у него похолодело…
Делать нечего. Он должен кому-то рассказать.
Кели тем временем тоже приходилось несладко.
А все из-за того, что причинность обладает невероятной инерцией. Необдуманный поступок Мора, движимого злостью, отчаянием и зарождающейся любовью, направил ее в иное русло, но она еще этого не заметила. Он наступил на хвост динозавру, но для того, чтобы на другом конце сообразили ойкнуть, требовалось время.
Грубо говоря, мироздание знало, что Кели мертва, а потому немало удивлялось, что она до сих пор ходит и дышит.
Это проявлялось в мелочах. Придворные, которые все утро исподволь косились на Кели, не понимали, почему от одного ее вида им становится не по себе. К собственному изрядному смущению и к ее возмущению, они ловили себя на том, что игнорируют ее или разговаривают шепотом.
Гофмейстер обнаружил, что отдал приказ приспустить королевские флаги, и никак не мог объяснить, зачем это сделал. А после того как он ни с того ни с сего оформил заказ на тысячу ярдов черного крепа, его бережно уложили в постель по причине легкого нервного расстройства.
Тревожное ощущение нереальности происходящего вскоре распространилось по всему замку. Старший кучер приказал вывести из каретного сарая и начистить до блеска церемониальный катафалк, а сам ушел на конюшенный двор и там, утирая слезы замшевым рукавом, долго плакал, так и не сумев вспомнить причину. Слуги неслышно сновали по коридорам. Повару пришлось бороться с неодолимым желанием ограничиться холодными мясными закусками. На псарне то и дело раздавался вой, но собаки быстро умолкали, стыдясь собственной глупости. Пара вороных, которых в Сто Лате традиционно запрягали в катафалк, дружно забеспокоилась и чуть не затоптала конюха.
Герцог Сто Гелитский напрасно дожидался у себя в замке гонца: тот даже отправился в путь, но на полдороге остановился, так и не сумев припомнить, куда он, собственно, собрался.
А среди всей этой сумятицы материальным и все более негодующим призраком металась Кели.
Кризис грянул в обеденный час. Ворвавшись в парадный зал, она обнаружила, что на столе перед королевским креслом нет ни посуды, ни приборов. Как можно более громко и членораздельно поговорив с дворецким, Кели добилась исправления этого недосмотра, но очень скоро обнаружила, что все блюда проплывают мимо нее – она даже не успевает воткнуть в них вилку. С мрачным недоверием она наблюдала, как вносят вино и в первую очередь наполняют бокал лорду-хранителю Кабинета Задумчивости.
Хотя особе королевской крови не к лицу такие выходки, она подставила подножку виночерпию; тот споткнулся, пробормотал что-то себе под нос и недоуменно воззрился на каменные плиты пола.
Отклонившись в другую сторону, Кели прокричала в ухо сенешалю:
– Эй, ты меня видишь? С какой стати на столе только ветчина с холодным окороком?
Оторвавшись от приглушенного разговора с камеристкой Малых Шестиугольных Покоев Северной Башни, сенешаль уставился на принцессу долгим взглядом, в котором первое потрясение сменилось рассеянной озадаченностью, а потом заблеял:
– Ну почему же, собственно… Я… да… это…
– Ваше королевское высочество, – подсказала Кели.
– Но… да… Высочество, – пробормотал он. Повисла тягостная пауза.
После чего, словно подчиняясь невидимому переключателю, он повернулся спиной к принцессе и продолжил беседу.
Какое-то время Кели, бледная от потрясения и гнева, сидела неподвижно, а потом оттолкнула кресло и бросилась в свои покои. Пару слуг, остановившихся в коридоре, чтобы разделить на двоих папироску, отбросило в сторону нечто почти невидимое.
Вбежав к себе в спальню, Кели принялась дергать за шнурок. На звон колокольчика из комнаты в другом конце коридора должна была со всех ног примчаться дежурная служанка. Какое-то время ничего не происходило, а потом дверь медленно отворилась, и на принцессу уставилось лицо.
На сей раз Кели узнала этот взгляд и, более того, была к нему готова. Схватив служанку за плечи, она втащила ее в спальню и захлопнула дверь. Отпустив испуганную девушку, смотревшую куда угодно, только не на госпожу, Кели отвесила ей хлесткую оплеуху.
– Ну как, почувствовала? Почувствовала? – завизжала она.
– Но… Вы же… – залепетала служанка, попятилась и плюхнулась на кровать.
– Смотри на меня! Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю! – вопила, надвигаясь на нее, Кели. – Ты ведь меня видишь, да? Скажи, что видишь, или я прикажу тебя казнить!
Служанка уставилась в ее перепуганные глаза.
– Я вас вижу, – ответила она, – только…
– Что – только? Что – только?
– Только вы ведь… говорят… я думала…
– Что ты думала? – резко спросила Кели. Она больше не кричала. Слова слетали у нее с языка, будто обжигающие удары хлыста.
Служанка съежилась и только содрогалась от рыданий. Кели постояла, притопывая одной ногой, а после мягко встряхнула девушку.
– В городе есть волшебник? – спросила она. – На меня смотри, на меня. Ведь есть, да? Вы, бездельницы, вечно бегаете поболтать с волшебниками! Где он живет?
Служанка обратила к ней зареванное лицо, изо всех сил сражаясь с инстинктами, которые твердили, что принцессы не существует.
– Ох… волшебник, да… Кувыркс, на Стенной улице…
Губы Кели сжались в тонкой улыбке. Она понятия не имела, где хранятся ее плащи, но благоразумие подсказывало, что будет куда проще отыскать их самой, нежели убеждать служанку в своем присутствии. Она подождала, внимательно наблюдая, как девушка перестает всхлипывать, оглядывается в смутной растерянности и поспешно убегает из спальни.
«Она уже обо мне забыла», – подумала Кели. Она осмотрела свои руки. Те выглядели вполне материальными.
Скорее всего, без магии тут не обошлось.
Кели отыскала гардеробную, наугад открыла несколько стенных шкафов и нашла черный плащ с капюшоном. Набросив его, она стрелой вылетела за дверь и сбежала по черной лестнице.