– У МЕНЯ НЕТ НИ ЕДИНОГО ДРУГА, ДАЖЕ КОШКИ НАДО МНОЙ ПОСМЕИВАЮТСЯ.
Резко вскинувшаяся рука схватила бутылку ликера «Аманита», прежде чем хозяин успел подтолкнуть гостя к выходу, удивляясь, как этот мешок костей может быть настолько тяжелым.
– ГОВОРЮ ЖЕ: МНЕ НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО ОСТАВАТЬСЯ ПЬЯНЫМ. ЗАЧЕМ ЛЮДИ НАПИВАЮТСЯ? ЭТО ПОТЕХА?
– Потеха не потеха, а помогает забыть об этой жизни, старина. Дай-ка я тебя к стеночке прислоню, чтобы дверь отворить…
– ЗАБЫТЬ ОБ ЭТОЙ ЖИЗНИ. ХА. ХА.
– Заходи когда угодно, слышишь?
– ТЫ ВПРАВДУ ХОЧЕШЬ УВИДЕТЬ МЕНЯ СНОВА?
Хозяин обернулся: на стойке красовался холмик из монет. Ради такого можно и потерпеть чужие причуды. Этот, по крайней мере, не горланит и не бузит.
– Еще бы! – ответил он, выталкивая незнакомца на улицу и одним плавным движением забирая у него бутылку. – Как будет желание, так и заходи.
– ЭТО САМЫЕ ЛЮБЕЗНЫЕ СЛОВА…
Дверь захлопнулась и отсекла конец фразы.
Изабель села в кровати.
Стук возобновился, негромкий, но настойчивый. Она подтянула одеяло к подбородку.
– Кто там? – шепнула она.
– Это я, Мор, – прошипели под дверью. – Открой, пожалуйста!
– Подожди!
Изабель стала лихорадочно шарить на ночном столике в поисках спичек, опрокинула флакон туалетной воды и свернула коробку шоколадных конфет – хорошо, что там оставались в основном пустые обертки. Как только ей удалось зажечь свечу и найти для нее самое выигрышное положение, она одернула ночную сорочку, чтобы та открывала чуть-чуть побольше, и сказала:
– Не заперто.
Мор, пошатываясь, вошел в спальню, неся с собой запахи конюшни, мороза и укипаловки.
– Надеюсь, – высокомерно начала Изабель, – ты не для того вторгся в мои покои, чтобы воспользоваться своим положением в этом доме.
Мор огляделся. Изабель обожала кружавчики. Даже ночной столик будто бы носил подъюбник. Да и вообще вся комната была не столько декорирована, сколько обряжена в нижнее белье.
– Слушай. У меня нет времени на глупости, – сказал он. – Перенеси свечу в библиотеку. И, ради всего святого, накинь что-нибудь приличное, а то ты из берегов выходишь.
Изабель опустила взгляд, но тут же вздернула подбородок.
– Ну знаешь!
Мор просунул голову обратно в комнату.
– Это вопрос жизни и смерти, – добавил он и исчез.
Дверь со скрипом затворилась и открыла взору голубой халат с бахромой, который Смерть измыслил ей в подарок на прошлое Страшдество; Изабель так и не решилась его выбросить, хотя он был на размер меньше, чем нужно, да еще и с кроликом на кармашке.
В конце концов она спустила ноги на пол, набросила этот позорный халат и пошлепала в коридор. Мор ее ждал.
– Отец не услышит? – забеспокоилась она.
– Он еще не вернулся. Идем.
– А ты откуда знаешь?
– Когда он здесь, это место совсем другое. Разница примерно такая… ну… как между надетым плащом и плащом, висящим на крючке. Неужели ты не замечала?
– Что у нас за неотложные дела такие?
Мор толкнул дверь в библиотеку. Изнутри повеяло теплым сухим воздухом; петли протестующе заскрипели.
– Нам с тобой предстоит спасти кое-кому жизнь, – ответил он. – Принцессе, если быть точным.
Изабель мгновенно воодушевилась.
– Настоящей принцессе? Которая через дюжину перин способна почувствовать горошину?
– Что способна?.. – Мор ощутил, что одной мелкой тревогой у него стало меньше. – Конечно. Да. Я так и подумал, что Альберт ошибся.
– Ты ее любишь?
Мор замер между книжными стеллажами, среди неустанного шороха, доносившегося из-под переплетов.
– Трудно сказать, – ответил он. – По мне что-нибудь заметно?
– По тебе заметно, что ты волнуешься. А она как к тебе относится?
– Понятия не имею.
– Так-так, – со знанием дела произнесла Изабель. – Безответная любовь – самый тяжелый случай. Но пить яд или накладывать на себя руки, наверное, не лучшая идея, – задумчиво добавила она. – Так зачем мы сюда пришли? Ты хочешь отыскать ее книгу, чтобы узнать, выйдет ли она за тебя?
– Я ее уже читал, и принцесса мертва, – сказал Мор. – Но лишь формально. То есть не вполне мертва.
– Это хорошо, иначе нам пришлось бы заниматься некромантией. И что же мы ищем?
– Биографию Альберта.
– Зачем? Я даже не знаю, есть ли она у него.
– Биография есть у всех.
– Понимаешь, он не любит отвечать на личные вопросы. Как-то раз я уже ее искала, но не нашла. Одного имени Альберт мало. А что в нем такого интересного?
От свечи, принесенной из комнаты, Изабель зажгла еще две, и по библиотеке заплясали тени.
– Мне нужен могучий волшебник, а он, подозреваю, как раз из таких.
– Кто, Альберт?
– Да. Только искать надо Альберто Малиха. Мне кажется, ему больше двух тысяч лет.
– Кому, Альберту?
– Да. Альберту.
– У него даже шляпы волшебника нет, – усомнилась Изабель.
– Он ее потерял. Да и вообще шляпа – не главное. Откуда начнем поиск?
– Ну, если ты в этом уверен… тогда, наверное, с Архива. Там отец хранит все биографии, которым больше пятисот лет. Нам туда.
Она повела его за собой мимо шепчущих полок в сторону укрытой в закутке дверцы. Дверца поддалась не сразу, и стон ее петель разнесся по всей библиотеке; Мору на мгновение показалось, что все книги прервали свой труд, чтобы прислушаться.
Ступени вели вниз, в бархатный мрак. Здесь, среди паутины и пыли, в воздухе пахло тысячелетней затхлостью пирамид.
– Сюда нечасто спускаются, – объяснила Изабель. – Я покажу дорогу.
Мор почувствовал, что обязан ответить чем-нибудь приятным.
– Надо сказать, – заговорил он, – ты просто кремень.
– Такая же рябая, твердая и холодная? Да, умеешь ты сделать комплимент девушке, мальчик мой.
– Мор, – машинально поправил Мор.
В Архиве было темно и тихо, как в глубокой пещере. Стеллажи здесь стояли так плотно, что идти между ними бок о бок не стоило и пытаться, и уходили так высоко, что сияние свечей не дотягивалось до верха. Они производили особенно зловещее впечатление, потому что молчали. Жизни закончились, писать было не о чем; книги спали. Но Мор чувствовал, что спят они как кошки: поглядывая одним глазом. Они были настороже.
– Я сюда спускалась всего один раз, – прошептала Изабель. – Если долго идти вдоль стеллажей, книги кончатся и начнутся глиняные таблички, камни и шкуры; там всех зовут Уг и Зог.
Тишина была почти осязаемой. Шагая жаркими бесшумными коридорами вслед за Изабель, Мор ловил на себе взгляды книг. Где-то здесь были все, кто когда-либо жил, вплоть до самых первых людей, которых боги слепили из глины или неведомо из чего. Они были на него не в обиде за это вторжение, а просто любопытствовали, что его сюда привело.
– А дальше Угов и Зогов ты заходила? – шепнул он. – Думаю, многим хотелось бы узнать, что там хранится.
– Нет, побоялась. Идти далеко, мне бы не хватило свечей.
– Жаль.
Изабель остановилась, да так резко, что Мор врезался ей в спину.
– Ну вот, где-то здесь, – сказала она. – Что теперь?
Мор вгляделся в поблекшие имена на корешках книг.
– Да тут никакого порядка! – простонал он.
Они посмотрели наверх. Заглянули в пару боковых проходов. Наугад сняли несколько фолиантов с нижних полок, взметнув клубы пыли.
– Глупо это все, – сказал наконец Мор. – Здесь миллионы жизнеописаний. Шансы найти биографию Альберта меньше…
Изабель накрыла ему рот ладонью.
– Слушай!
Мор попытался что-то еще пробормотать сквозь ее пальцы, но потом все же внял совету. Он напряг слух, стремясь услышать хоть что-нибудь сквозь тяжелую, оглушительную тишину.
И был вознагражден. Слабое, раздраженное царапанье. Где-то высоко-высоко, в непроницаемой тьме этой отвесной книжной стены, все еще писалась чья-то биография.
Они переглянулись, распахнув глаза. Потом Изабель припомнила:
– Мы проходили мимо лестницы. Передвижной.
Когда Мор начал толкать лестницу, ее колесики заскрипели. Верх ее двигался так, словно тоже был снабжен колесиками, скрытыми во тьме.
– Ну вот, – сказал Мор. – Дай мне свечу, я…
– Если свеча отправится наверх, то лишь вместе со мной, – решительно прервала его Изабель. – А ты останешься внизу, чтобы по моей команде двигать лестницу. И не спорь.
– Наверху может быть опасно, – галантно сказал Мор.
– Внизу тоже может быть опасно, – резонно заметила Изабель. – Так что мы со свечой отправляемся наверх, спасибо большое.
Она поставила ногу на нижнюю ступеньку и вскоре превратилась в отделанную рюшами тень, окруженную ореолом свечного пламени, который постепенно уменьшался.
Удерживая лестницу на месте, Мор гнал от себя мысли о давящей на него тяжести чужих жизней. Время от времени к его ногам падал метеорит горячего воска, образуя кратер в толще пыли. Изабель напоминала о себе лишь слабым свечением в вышине да легкой вибрацией от каждой преодоленной ступени.
Потом она замерла. Казалось, ничего не происходило очень долго.
Наконец сверху через плотную тишину долетел ее голос:
– Мор, я нашла.
– Отлично. Тащи ее сюда.
– Мор, ты был прав.
– Это хорошо, спасибо. Теперь неси ее сюда.
– Да, Мор, но которую?
– Не мешкай: свеча скоро догорит.
– Мор!
– Что?
– Мор, их здесь целая полка!
Пришел настоящий рассвет – тот краешек дня, который принадлежал только чайкам в морпоркских доках, приливу, что гнал волны вверх по течению реки, да теплому повращательному ветерку, разбавлявшему сложный городской дух ароматами весны.
Смерть сидел на тумбе и созерцал море. Он решил протрезветь. Теперь у него болела голова.
Познакомившись с рыбной ловлей, плясками, азартными играми и выпивкой, он так и не уяснил до конца смысл этих четырех занятий, которые почитаются величайшими радостями жизни. Вот еду он понимал – вкусно поесть Смерть любил не меньше прочих. Другие услады плоти ему на ум не приходили; точнее, приходили, но уж слишком они были… ну…