плотскими, а значит, требовали полной телесной перестройки, о которой он не собирался даже думать. А кроме того, с возрастом люди, похоже, отказывались от этих услад – как видно, не столь уж привлекательных.
Смерть начал подозревать, что не поймет людей, даже если положит на это всю свою жизнь.
Булыжники мостовой, согретые солнцем, начали куриться паром, и Смерти коснулся легчайший трепет того весеннего нетерпения, которое гонит тысячи тонн соков на высоту пятидесяти футов по древесине лесных стволов.
Вокруг взмывали и камнем падали вниз чайки. Из своего укрытия в груде бесхозных ящиков из-под рыбы выбралась одноглазая кошка, из девяти жизней истратившая без малого восемь, попутно лишившись уха; она зевнула, потянулась и потерлась о ноги Смерти. Морской бриз, прорезавший знаменитую вонь Анка, приносил с собой едва уловимые ароматы пряностей и свежего хлеба.
Смерть был очень озадачен. Он не мог с этим бороться. Ему очень нравилось быть живым и очень не хотелось быть Смертью.
«НАВЕРНОЕ, Я ЗАБОЛЕЛ», – подумал он.
Осторожно взобравшись по ступенькам, Мор оказался рядом с Изабель. Лестница шаталась, но вроде держалась. Хотя бы высота его не пугала: внизу была только густая тьма.
Некоторые из ранних томов жизни Альберта оказались совсем ветхими: тронь – и рассыплются в прах. Мор протянул руку, отчего лестница слегка задрожала, достал первый попавшийся и открыл примерно на середине.
– Поднеси свечу вот сюда, – попросил он.
– А ты можешь это прочесть?
– Вроде как…
«…мановением длани своей, но был зело удручен, что все люди в конце пути своего встречают ништо, т. е. Смерть, и в гордости своей поклялся снискать Безсмертия. „Ибо так, – рек он младым чародеям, – сможем мы премерить на себя одежды Богов“. Наутро, среди не настия, Альберто…»
– Это язык древних, – сказал Мор. – До введения правописания. Давай пролистаем последнюю.
Да, это точно был Альберт. Взгляд Мора выхватил несколько упоминаний поджаренного хлеба.
– Давай-ка посмотрим, чем он сейчас занимается, – предложила Изабель.
– По-твоему, так можно? Немного напоминает слежку.
– Ну и что? Струсил?
– Ладно, давай.
Он быстро пролистал том до чистых страниц, а потом вернулся назад, к истории жизни Альберта, которая с поразительной скоростью – учитывая, что дело было среди ночи, – дополнялась новыми строчками; жизнеописания по большей части лишь мимоходом затрагивали время сна, делая исключение для наиболее ярких сновидений.
– Будь добра, держи свечу ровно. Не хочу замаслить страницы его жизни.
– А что такого? Он любит масло.
– Прекрати хихикать, а то свалимся. Вот, пожалуйста…
– «Он крался сквозь пыльную темень Архива, – прочла Изабель, – не спуская глаз с язычка пламени, мерцающего в вышине. „Шпионят, – думал он, – суются, куда не следует, дьяволята…“». Мор! Да он же…
– Тихо! Я читаю! «„…и вскоре я положу этому конец“. Альберт бесшумно подобрался к основанию лестницы и, поплевав на руки, примерился, как бы половчее толкнуть. „Хозяин ничего не узнает – он вообще в последнее время ведет себя странно, а все из-за этого мальчишки, так что…“»
Мор поднял взгляд и уставился в перепуганные глаза Изабель.
В следующий момент она забрала у него книгу, подержала на расстоянии вытянутой руки, а потом, не сводя с Мора застывшего взгляда, разжала пальцы.
Заметив, как шевелятся ее губы, Мор осознал, что тоже ведет неслышный счет.
Три, четыре…
Глухой удар, негромкий вскрик – и тишина.
– Как по-твоему, мы его убили? – через некоторое время спросил Мор.
– Что, здесь? И вообще, от тебя предложений не поступало.
– Да, но… в конце концов, он глубокий старик.
– Ничего подобного, – отрезала Изабель и начала спускаться.
– Две тысячи лет?
– Шестьдесят семь и ни днем больше.
– В книгах сказано…
– Говорю же тебе, время здесь не течет. Настоящее время. Ты что, меня не слушаешь, мальчик?
– Мор, – поправил Мор.
– Не наступай мне на пальцы. Я быстрее не могу.
– Прости.
– И нечего ныть. Ты хоть представляешь, какая здесь скука?
– Пожалуй, не представляю, – ответил Мор и добавил с искренним сожалением: – Я слышал о скуке, но не имел случая испытать ее на себе.
– Она ужасна.
– Ну, если уж на то пошло, приключения тоже не так прекрасны, как их рисуют.
– Да что угодно лучше, чем такая жизнь.
Снизу донесся стон, а за ним – поток брани.
Изабель вгляделась в темноту.
– Ругательные мышцы явно не задеты, – сказала она. – Не думаю, что мне пристало выслушивать подобные речи. Они могут ослабить мои нравственные фибры.
Альберта они нашли прислонившимся к нижней полке: он бормотал что-то себе под нос и держался за локоть.
– Вот только не надо симулировать, – вскинулась Изабель. – Ты не пострадал – отец здесь такого не допускает.
– Что на вас нашло? – простонал Альберт. – Я ничего плохого не замышлял.
– Ты собирался нас столкнуть, – напомнил Мор, пытаясь помочь ему подняться. – Я своими глазами прочел. Удивительно, что ты не применил магию.
Альберт свирепо уставился на него.
– Ага, докопались, значит? – тихо сказал он. – Ну что ж, поздравляю. Никто не давал вам права шпионить.
Оттолкнув руку Мора, он с усилием встал и поплелся назад вдоль молчаливых стеллажей.
– Нет, постой! – вскричал Мор. – Мне нужна твоя помощь!
– Еще бы, – бросил через плечо Альберт. – Все логично, верно? Ты решил: пойду-ка я покопаюсь в чужой жизни, потом уроню ее на голову хозяину, а потом попрошу его о помощи.
– Я только хотел узнать, действительно ли ты – это ты и есть. – Мор бросился за ним следом.
– Да. Каждый из нас – это он сам и есть.
– Но если ты откажешься мне помочь, произойдет страшное! Понимаешь, есть одна принцесса, и она…
– Страшное происходит ежеминутно, юноша…
– …Мор…
– …и никто не ждет, чтобы я что-нибудь с этим сделал.
– Но ты – величайший!
Альберт на миг остановился, но оборачиваться не стал.
– Был величайшим. Да, был. И нечего меня умасливать. Я тебе не каша.
– Тебе памятники ставят, и все такое, – продолжал Мор, подавляя зевоту.
– Ну и дураки. – Альберт дошел до ступеней, ведущих в библиотеку, с топотом поднялся к выходу и остановился силуэтом в пламени свечи.
– То есть ты мне не поможешь? – отчаялся Мор. – Даже если это в твоих силах?
– Догадался, возьми с полки пирожок! – прорычал Альберт. – Не стоит думать, что ты способен воззвать к моим лучшим чувствам сквозь эту заскорузлую наружность, – добавил он, – ведь нутро у меня такое же заскорузлое.
Они услышали, как он прошелся по библиотечному полу так, словно тот был его персональным врагом, и захлопнул за собой дверь.
– Ну надо же, – неуверенно сказал Мор.
– А на что ты надеялся? Он никого в грош не ставит, за исключением отца.
– Мне казалось, только такой, как он, и сумеет нас выручить, если внятно ему объяснить. – Мор понурился. Тот прилив энергии, что гнал его через эту долгую ночь, иссяк, и его череп наполнился свинцом. – Ты знаешь, что он был прославленным волшебником?
– Это ничего не значит: волшебники не обязательно бывают добрыми. «Не вмешивайся в дела волшебников, потому что отказ нередко наносит обиду» – где-то я такое вычитала. – Изабель на шаг приблизилась к Мору и с некоторой тревогой вгляделась в его лицо. – Вид у тебя помятый.
– Я ф прядке, – сказал Мор, тяжело поднимаясь по ступеням в скребущиеся тени библиотеки.
– Отнюдь. Тебе бы выспаться, мальчик.
– Мр, – пробормотал Мор.
Он почувствовал, как Изабель забросила его руку себе на плечо. Стены плавно двигались, даже его собственный голос доносился откуда-то издалека, и он смутно представил себе, как хорошо будет вытянуться на удобной каменной плите и уснуть навеки.
Смерть скоро вернется, сказал он себе, чувствуя, как его безвольное тело не без посторонней помощи продвигается по коридорам. Тут уж ничего не попишешь, придется все рассказать Смерти. Он, в конце концов, не такое уж бесчувственное бревно. Смерть поможет; главное – суметь объясниться. А уж потом можно будет отбросить беспокойство и лечь поспа…
– Прежний род занятий?
– ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ?
– Чем вы зарабатывали на жизнь? – пояснил сухопарый молодой человек за конторским столом.
Сидящая напротив фигура неловко заерзала.
– Я ПРОВОЖАЛ ДУШИ В СЛЕДУЮЩИЙ МИР. Я БЫЛ МОГИЛОЙ ЛЮБЫМ НАДЕЖДАМ. Я БЫЛ КОНЕЧНОЙ РЕАЛЬНОСТЬЮ. Я БЫЛ УБИЙЦЕЙ, КОТОРОГО НЕ МОГЛА УДЕРЖАТЬ НИКАКАЯ ДВЕРЬ.
– Да, это впечатляет, но какие у вас есть конкретные навыки и умения?
Смерть задумался.
– КАК НАСЧЕТ НЕКОТОРЫХ НАВЫКОВ ОБРАЩЕНИЯ С СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННЫМ ИНВЕНТАРЕМ? – рискнул он наконец.
Молодой человек решительно помотал головой.
– НЕТ?
– Это город, господин… – Он опустил глаза и уже в который раз испытал смутное, непонятно откуда взявшееся беспокоство. – Господин… господин… господин, и полей тут маловато.
Положив перо, он улыбнулся одной из тех улыбок, каким обучаются по книжкам.
Анк-Морпорк еще не дошел в своем развитии до таких вершин, как создание биржи труда. Кто-то из горожан перенимал отцовское ремесло, кто-то находил применение своим врожденным талантам, кто-то получал место по протекции. Но спрос на прислугу и разнорабочих был высок, и когда в городе начался коммерческий бум, этот сухопарый молодой человек по имени Лайона Хлипп изобрел профессию агента по трудоустройству, которая в данный момент казалась ему очень непростой.
– Мой дорогой господин… – он снова опустил глаза, – господин, в город прибывает много народу из дальних мест, поскольку они, увы, считают, что жизнь здесь сытнее. Я, конечно, извиняюсь, но вы производите впечатление благородного человека, оказавшегося в тяжелой жизненной ситуации. Я ожидал бы, что вы предпочтете что-нибудь более утонченное, нежели, – он вновь опустил взгляд и нахмурился, – «какое-нибудь приятное дельце по уходу за кошками или цветами».