В другом месте я внес свое предложение по реконструкции этого перехода, которое, впрочем, служит лишь целям понятийного анализа.161
Так как для ребенка за частными поведенческими ожиданиями родителей стоит прежде всего только внушительная, несущая в себе сильную эмоциональную окраску авторитетность противоположной стороны, задачу, связанную с переходом к конвенциональной ступени интеракции, следует усматривать в том, чтобы императивное волеизъявление вышестоящей личности было переработано в авторитетность надличностной воли, высвобожденной от связи с этой определенной личностью. Как известно, Фрейд и Мид в согласии друг с другом допускали, что частные поведенческие образцы в той мере освобождаются от привязанных к определенному контексту намерений и речевых актов отдельных лиц и приобретают внешний облик общественных норм, в какой связанные с ними санкции интернализуются в процессе смены установок, то есть усваиваются личностью подростка и тем самым становятся независимыми от властных санкций со стороны конкретных эталонных лиц. При этом императивный смысл «ожидания» сдвигается таким образом, что А и В подчиняют каждый свое индивидуальное волеизъявление некоей комбинированной воле, делегированной, так сказать, в направлении обобщенного в социальном плане поведенческого ожидания. Таким образом перед А возникает императив более высокого уровня, соответствующий обобщенному для всех членов той или иной социальной группы образцу, который оба они, А и В, имеют в виду, когда выражают свое повеление q или пожелание г.
В то время как Фрейд разъясняет психодинамику этого процесса, Мид интересуется социально-когнитивными условиями социализации. Он объясняет, почему частный поведенческий образец может быть обобщен только тогда, когда А научится принимать объективирующую установку по отношению к собственным действиям и таким образом отделять систему взаимно перекрещивающихся действенных перспектив А и В от особых контекстов, в которых в тот или иной момент оба этих лица встречаются друг с другом. Только если А в своем взаимодействии с В усваивает в то же время и ту установку, которую по отношению к ним обоим принял бы в качестве стороннего зрителя какой-либо член их социальной группы, он может осознать взаимозаменимость занимаемых А и В позиций. При этом А может также осознать, что то, что прежде казалось ему конкретным, приноровленным к этому ребенку и к этим родителям образцом поведения, для В всегда уже следовало из интуитивного понимания норм, регулирующих отношения между родителями и детьми вообще. С интернализацией конкретных ожиданий А формирует свое понятие о социальном, а именно обобщенном для всех членов группы поведенческом образце, места в котором не зарезервированы для него и его партнера, а в принципе могут быть заняты всеми членами их социальной группы.
Этой социальной генерализацией поведенческого образца не остается незатронутым и присущий ему императивный смысл. Отныне А понимает интеракции, в которых А, В, С, D и т. д. высказывают свои императивы или желания, или следуют им, как осуществление коллективной групповой воли, которой А и В вместе подчиняют свое волеизъявление. Социальная роль держится на авторитете обобщенного для данной группы императива, на объединенной силе конкретной группы, которая требует лояльности и идет навстречу лояльности. Тем самым изменяются и внутренне присущие социальным отношениям формы взаимонаправленности. Исполняя свои социальные роли в сознании того, что в качестве членов социальной группы они вправе ожидать друг от друга в указанных ситуациях определенных действий и в то же время обязаны следовать правомерным поведенческим ожиданиям других лиц, участники интеракции опираются на симметричную форму взаимонаправленности, хотя содержания исполняемых ими ролей, как и прежде, распределяются, дополняя друг друга, между различными адресатами.
Основанная на санкциях власть социальной группы, на которой держится исполнение социальных ролей, утрачивает характер императива более высокого уровня, разумеется, лишь в той мере, в какой подросток еще раз осознает уже представший перед ним фактически властный характер социальных институтов и укореняет их власть в самом себе как систему внутреннего контроля за поведением. Только в том случае, если А рассматривает групповые санкции как свои собственные, от него самого исходящие и к нему самому направленные, ему приходится предположить свое согласие с той или иной нормой, нарушение которой он таким образом карает. В отличие от социально обобщенных императивов, социальные институты обладают значимостью, которая восходит к интерсубъективному признанию, к одобрению со стороны заинтересованных лиц. Утвердительные высказывания, поддерживающие этот консенсус, сохраняют на первых порах двусмысленный характер. С одной стороны, они уже не означают просто того «Да», которым расторопный слушатель отвечает на то или другое повеление q. Такое «Да» было бы равносильно предложению, выражающему некое намерение и соотносящемуся с надлежащим действием h(q), и тем самым представляло бы собой выражение одного лишь не связанного нормами произвола. С другой стороны, упомянутые высказывания еще не относятся к тому роду «Да», которое говорится в адрес притязания на значимость, допускающего критическую оценку. В противном случае мы должны были бы допустить, что фактическая значимость норм действия с самого начала и повсюду покоилась на рационально мотивированном согласии всех заинтересованных лиц — против этого явно свидетельствует репрессивный характер, выражающийся в том, что большинство норм обретают действенность в форме социального контроля. Однако социальный контроль, осуществляемый над нормами, значимыми для какой-либо отдельной группы, основывается не только на репрессиях.
Это все еще двусмысленное традиционалистское понимание опирается уже на представление о легитимности норм действия. В горизонте этого представления социальные роли, подобающие поначалу первичным группам, обобщаются в качестве составных частей некоей нормативной системы. Тем самым конституируется мир легитимно упорядоченных межличностных отношений, а концепт ролевого действия перерабатывается в понятие о руководствующейся нормами интеракции. С учетом легитимной значимости норм обязанности отделяются от склонностей, а ответственное действие — от случайных или невольных проступков. Нижеследующая схема (табл. 6) позволяет обозреть со-
| Таблица 6Переход к конвенциональной ступени интеракции (2): от преконвенционального кооперативного поведения к регулируемому нормами действию | ||||
|---|---|---|---|---|
| Основное социально-когнитивное понятие | ||||
| Типы действия | перспективнаяструктура | структураповеденческогоожидания | понятиеавторитета | понятиемотивации |
| Управляемая авторитетом интеракция | Взаимо-направленнаясвязанность | Частный | Авторитет эталонных лиц; | Лояльность по отношению котдельным |
| Управляемая интересами кооперация | перспектив действия (Селман, ступень 2) | поведенческий образец | извне санкционированное волеизъявление | лицам, ориентация на вознаграждение илинаказание |
| Ролевоедействие | Координация перспектив наблюла- | Социально обобщенный поведенческий образец: роль | Интерна-лизованныйавторитетнадындивидуальноговолеизъяе-влния = лояльность | Обязанность вмес- |
| Руководствующаясянормамиинтеракция | теля и участника (Селман, ступень 3) | Социально обобщенные роли: система норм | Интерна-лизованный авторитет надличностной коллективной воли = легитимность | то склонности |
ответствующие изменения в социально-когнитивном оснащении, в подробности которых мне нет нужды вдаваться.
IV. К вопросу об обосновании моральных ступеней с точки зрения логики развития
После того как, следуя путеводной нити исследований смены перспектив, я развернул предложенную мной реконструкцию двух ступеней интеракции, мне хотелось бы теперь вернуться к нашему первоначальному вопросу о том, можно ли таким образом соотнести социальные перспективы Кольберга со ступенями интеракции, чтобы сделать убедительным обоснование моральных ступеней с точки зрения логики развития. Прежде всего я хочу посмотреть, каким предстает в свете предшествующих рассуждений онтогенез децент-рированного миропонимания, структурно закрепленного в ориентированном на взаимопонимание действии. При этом необходимо будет ввести ступень дискурса в качестве третьей ступени интеракции (1). Введение гипотетической установки в область интеракции и переход от коммуникативного действия к дискурсу означает применительно к социальному миру придание морального характера тем или иным существующим нормам. Это обесценение от природы значимых установлений понудит преобразовать социально-когнитивную оснастку конвенциональной ступени непосредственно в основные понятия морали (2). Наконец, я сведу воедино те точки зрения логики развития, исходя из которых социальные перспективы могут быть подчинены различным ступеням интеракции, а соответствующие формы морального сознания могут быть оправданы в качестве ступеней (3).
(1) Преконвенциональную ступень интеракции можно, вслед за Селманом, охарактеризовать через взаимонаправленность деятельностных перспектив, которыми обладают ее участники. Эту взаимонаправленность я истолковал как результат введения в различные типы действия перспектив говорящего, а именно перспектив Я—Ты, которые прежде были усвоены ребенком вместе с коммуникативными ролями говорящего и слушателя. Тогда конвенциональную ступень интеракции можно охарактеризовать через систему перспектив действия, которая формируется путем координации перспективы наблюдателя с перспективами участников действий. Это введение перспективы наблюдателя в область интеракции позволяет (а) восполнить систему перспектив говорящего, после чего комму