Наконец, такого рода позитивная оценка отчасти была вызвана его диагнозом морального состояния современных ему европейских обществ. Дело в том, что, согласно дюркгеймовскому диагнозу, они страдают не столько от низкого уровня или «качества» морали, сколько от ее «атонического», апатичного, «замороженного» состояния, вызванного отсутствием идеалов, их стагнацией или слабым воздействием на индивидов. Как подчеркивалось выше, создание и воссоздание идеалов, по Дюркгейму, – настоятельный императив социального развития: без них общества существовать не могут. Но в сфере идеалов он констатирует пустоту, застой или неэффективность. А отсюда и отсутствие «стимулирующего», «тонизирующего», «динамогенического», по его выражению, начала, способного привести в движение застывшую в замороженном состоянии мораль рубежа ХIХ – XX вв. Не случайно он характеризует ее в таких выражениях, как «моральный холод» (“froid moral”), «моральная посредственность» (“médiocrité morale”), «моральное недомогание» (“malaise moral”), «моральная индифферентность», «неопределенность» (“incertitude”), «смутное беспокойство» (“agitation confuse”). На этом фоне эмоциональный, возбуждающий «разогрев» морального климата современной ему эпохи, пробуждение морального энтузиазма постепенно стали представляться ему все более благотворными и желательными.
Как отмечалось выше, на рубеже XIX – ХХ вв. во Франции, как и в ряде других стран Европы, происходил активный процесс «изобретения», возрождения и пропаганды разного рода традиций и ритуалов[150]. Во французском обществе в различных формах происходила традиционализация идеалов Революции, что, по замыслу идеологов Третьей республики, должно было оживить моральное состояние общества и заполнить в нем ценностно-нормативный вакуум. Дюркгейму этот процесс был чрезвычайно близок. И все же он считал его недостаточным с социологической точки зрения. Он полагал, что Франция, как и другие европейские общества, испытывает потребность в новом «креативном» периоде, несмотря на то, что он осознавал опасности и угрозы, связанные с подобными трансформациями. Отсюда и ясно выраженная Дюркгеймом надежда на наступление такого состояния общества, которое породит новые идеалы: «Придет день, когда наши общества снова познают моменты креативного возбуждения, когда появятся новые идеалы, будут обнаружены новые решения, которые в течение какого-то времени будут служить ориентиром для человечества…»[151].
В целом можно сделать вывод о том, что к концу жизни Дюркгейм опасался аномии и связанного с ней неконтролируемого разгула страстей в социальной жизни гораздо меньше, чем в ранний период его научного творчества. В то же время оценка «коллективного возбуждения» и его социально-креативного потенциала выросла. Таким образом, в данном отношении в его взглядах наблюдается определенное сближение с позициями Гюйо.
Традиционное и идеальное в морали
Резюмируя дюркгеймовский анализ связи «коллективного возбуждения» и идеалов, следует еще раз подчеркнуть, что теоретически в нем четко прослеживается различие между тем «возбуждением», при котором идеалы создаются, и тем, при котором они, уже существуя, воссоздаются, воспроизводятся, оживляются посредством разного рода механизмов традиционализации, будь то обычаи, ритуалы, празднества, церемонии и т. п.
С этим различением у Дюркгейма тесно соприкасается и отчасти совпадает другое, а именно между двумя разновидностями идеалов: теми, которые находятся in status nascendi, в стадии зарождения, формирования, создания, с одной стороны, и теми, которые уже сформировались, хабитуализировались, традиционализировались, институционализировались, – с другой. В свою очередь, это различение позволяет лучше понять взгляды Дюркгейма на сущность морали, моральных правил и морального поведения.
Дело в том, что, согласно Дюркгейму, подлинно и собственно моральными могут считаться только те идеалы, которые принадлежат ко второй из только что названных разновидностей, а именно те, которые приобрели форму «коллективных привычек», традиций, социальных институтов. Что касается идеалов в стадии формирования, то их следует трактовать как моральные лишь эвентуально или потенциально: они могут становиться моральными при определенных обстоятельствах, а именно тогда, когда они подвергнутся хабитуализации, традиционализации и институционализации.
Этот вывод следует из тех положений дюркгеймовской теории морали, которые отчасти уже сформулированы выше. Он вытекает прежде всего из идеи Дюркгейма о том, что моральное поведение – это поведение, соответствующее санкционируемым правилам. Из предыдущего следует, что в его теории моральные правила выступают в двух формах: правила-идеалы, которые еще только формируются и даже в таком состоянии отчасти уже выполняют регулятивную функцию, и правила-нормы, т. е. устоявшиеся, традиционализированные, хабитуализированные, институционализированные. Только последние, согласно дюркгеймовской логике, могут считаться собственно моральными. Ведь едва созданные идеалы и ценности – это еще не правила в собственном смысле. Конечно, даже формирующиеся идеалы в какой-то мере выполняют важнейшую для морали, по Дюркгейму, регулятивную функцию. Тем не менее в них эта функция развита слабо: многие из них вообще не реализуются: это лишь потенциальные правила.
Настоящими правилами, тем более моральными, идеалы, по логике Дюркгейма, становятся лишь тогда, когда приобретают традиционный характер, превращаются в традиции[152]. Как отмечалось выше, французский социолог постоянно подчеркивал длительный, регулярный, устойчивый, даже монотонный характер подлинно морального поведения. Вот откуда его повышенный интерес к проблематике привычного поведения и придание ему столь важного значения в социальной жизни вообще, и в моральной – особенно. Не случайным поэтому выглядит и большое количество работ, посвященных изучению привычек в различных научных дисциплинах, которые Дюркгейм брал, в частности, в библиотеке Бордоского университета в период работы в нем[153].
Следует при этом иметь в виду, что Дюркгейм опирается на понятие «традиция» не только тогда, когда использует само слово «традиция». Это понятие имеет у него и другие терминологические выражения. Оно выражено прежде всего в его термине «коллективные привычки», который он использует как синоним традиций. В свою очередь, подлинно моральные правила в его интерпретации выступают как синоним коллективных привычек, т. е. традиций.
По Дюркгейму, моральное поведение – это разновидность коллективно-привычного, т. е. традиционного поведения: «Хотя не все коллективные привычки являются моральными, все моральные практики являются коллективными привычками. Поэтому всякий, кто невосприимчив ко всему, что есть привычка, рискует также быть невосприимчивым к морали»[154]. Подобная привычка, чтобы быть моральной, предполагает одно важнейшее свойство: ее обязательный характер. Именно такого рода правила и поведение, имеющие традиционный характер, могут считаться подлинно моральными.
Разумеется, из предыдущего никоим образом не следует, что Дюркгейма можно считать приверженцем идеологии традиционализма. Наоборот, на социально-политической сцене Третьей республики он воспринимался как антитрадиционалист; и он был им в действительности. К тому же он констатировал неуклонное падение роли традиционализма в качестве фундаментальной и универсальной тенденции исторического процесса. Но в его теории в целом и в теории морали в частности традиции играют гораздо более важную роль, чем это может показаться на первый взгляд. Именно их, а также однопорядковые с ними явления, такие как обычаи, ритуалы и обряды, он часто приводит в качестве наиболее характерных примеров социальных фактов как таковых. Именно в морали и религии значение традиций наиболее велико, как и противостояние инновациям, которые в этих областях «почти неизбежно» квалифицируются как «ересь или кощунство»[155]. Не случайно свой курс «Преподавание морали», который Дюркгейм читал в период между 1900 и 1905 гг., он, согласно записи, сделанной Раймоном Ленуаром, начал словами: «Обучение морали предполагает, что ребенок обладает чувством традиции, и оно стремится привить ему осознание этого чувства»[156].
Несмотря на уверенность в упадке традиционализма в современных индустриальных обществах, Дюркгейм полагал, что эти общества будут также в большой мере базироваться на традиционных основаниях. Но это будут уже новые, «рациональные» традиции, в которые превратятся нынешние и будущие идеалы и которые будут существенно отличаться от старых, «традиционных» традиций. Последние, частично унаследованные от обществ с «механической» солидарностью и содержащиеся в их «коллективном сознании», с его точки зрения, сохранят незначительное место в новых индустриальных обществах. Но главное значение в них будут иметь новые традиции, существующие пока in status nascendi, в форме зарождающихся идеалов, которые принесет с собой ожидаемый и прогнозируемый Дюркгеймом «креативный», «новаторский», «революционный» период. Таким образом, перефразируя известное выражение, дюркгеймовскую позицию относительно современной для него морали можно выразить словами: “La tradition est morte, vive la tradition!” – «Традиция умерла, да здравствует традиция!».
От Дюркгейма к сегодняшней социологии морали
Оценки воззрений Дюркгейма на мораль и воспитание были и остаются весьма многочисленными и разнородными. С одной стороны, его статус классика в изучении данных проблемных областей сомнению не подвергается. Влияние его идей на последующие поколения исследователей морали было и остается достаточно основательным и вполне осознанным. Иногда же, несмотря на значительную силу и широкий масштаб этого влияния, оно носило неосознанный характер; тогда социологи морали и воспитания, подобно мольеровскому герою, не подозревали или забывали, что говорили «прозой», созданной Дюркгеймом. Ведь именно он разработал совокупность взаимосвязанных понятий и суждений, позволяющих описывать, анализировать, интерпретировать мораль и воспитание как систему правил, норм и ценностей, воспринимаемых и интериоризируемых индивидом как представителем определенного общества или группы.