Так, представьте себе существо, освобожденное от всякого внешнего ограничения, деспота, еще более полновластного, чем те, о которых нам говорит история, деспота, которого никакая внешняя сила не может сдерживать и контролировать. Желания подобного существа по определению непреодолимы. Скажем ли мы в этом случае, что оно всесильно? Нет, конечно, так как даже оно само не может противостоять желаниям. Они господствуют над ним, так же как и над всем остальным. Оно их терпит, но оно над ними не властвует. Словом, когда наши стремления освобождены от всякой меры, когда ничто их не ограничивает, они сами становятся тиранами, и их первый раб – это собственно субъект, который их испытывает. И вы знаете, какое грустное зрелище он собой представляет. Совершенно противоположные склонности, самые противоречивые капризы сменяют друг друга и тащат этого, с позволения сказать, абсолютного повелителя то в одну, то в другую сторону, так что это видимое всесилие превращается в конце концов в подлинное бессилие. Деспот – как ребенок; у него те же слабости, и по той же причине. Дело в том, что он сам себе не хозяин. Владение собой – вот первое условие всякой подлинной власти, всякой свободы, достойной носить именоваться таким образом. Но невозможно быть хозяином самому себе, когда в себе носят такие силы, которыми по определению невозможно управлять. Именно по той же причине слишком сильные политические партии, те, которые не должны считаться с достаточно сильными меньшинствами, не могут существовать достаточно долго. Они быстро разваливаются именно из-за переизбытка своих сил. Поскольку ничто не в состоянии их сдерживать, они неизбежно прибегают к крайним насильственным действиям, которые дезорганизуют сами эти партии. Слишком мощная партия ускользает от самой себя и не может больше собой управлять, потому что она слишком мощная. «Бесподобные палаты» смертельно опасны для учений, победу которых они сначала возвещают[167].
Могут, однако, сказать: а не может ли быть так, чтобы мы сдерживались сами, посредством внутреннего усилия, без того, чтобы на нас постоянно оказывалось внешнее давление? Да, безусловно, и эта способность владеть собой – одна из основных способностей, которую должно развивать воспитание. Но для того чтобы мы научились сопротивляться самим себе, нужно еще, чтобы мы чувствовали в этом необходимость, благодаря самому сопротивлению, оказываемому нам вещами извне. Чтобы мы ограничивали себя, нужно еще, чтобы мы чувствовали реальность границ, которые нас окружают. Существо, которое было бы или считало бы себя безграничным, либо фактически, либо по закону, не могло бы думать о собственном самоограничении, не противореча самому себе: это значило бы насиловать свою природу. Внутреннее сопротивление может быть только отражением, внутренним выражением внешнего сопротивления. Но если во всем, что касается физической жизни, есть физическая среда, которая нас останавливает и нам напоминает, что мы лишь часть в целом, которое нас окружает и которое нас ограничивает, то во всем, что относится к моральной жизни, существуют только моральные силы, которые могут воздействовать на нас и вызывать у нас это чувство. О том, каковы эти моральные силы, мы говорили.
Мы, таким образом, приходим к следующему важному следствию. Моральная дисциплина нужна не только для собственно моральной жизни; ее воздействие простирается шире. Из того, что мы только что видели, в действительности следует, что она играет значительную роль в формировании характера личности в целом. И в самом деле, наиболее существенное в характере – это способность контролировать себя, способность останавливать себя или, как говорится, тормозить, которая позволяет нам сдерживать наши страсти, желания, привычки, и создавать для них закон. Ведь личность – это существо, способное ставить на всем, что оно делает, свою собственную печать, которая неизменна и благодаря которой его можно опознать, отличить от любого другого. И наоборот, пока стремления, инстинкты, желания господствуют, не встречая противовеса, пока наше поведение зависит исключительно от их собственной интенсивности, до тех пор внезапные перемены, резкие скачки в настроении, подобные тем, которые происходят у ребенка или первобытного человека и которые, непрерывно раскалывая волю и противопоставляя ее самой себе, рассеивая ее под воздействием любых дуновений каприза, мешают ей сформироваться с той целостностью и следовать своим путем с той настойчивостью, которые составляют первостепенные условия существования личности. Именно это владение собой создается в нас моральной дисциплиной. Это она учит нас не действовать под влиянием внутренних импульсов, подвергая тем самым нашу активность стихийному влиянию естественных склонностей. Она учит нас действовать, прилагая усилие, так как не существует морального действия, которое бы не предполагало, что мы обуздываем некое влечение, заставляем умолкнуть некий позыв, умеряем некое стремление. В то же время, поскольку всякое правило обладает чем-то устойчивым и неизменным, возвышающим его над всеми индивидуальными прихотями, и поскольку моральные правила еще более неизменны, чем все остальные, научить действовать морально – значит также научить вести себя последовательно, в соответствии с постоянными принципами, более высокими, чем случайные импульсы и внушения. Таким образом, именно в школе долга обычно формируется воля.
Лекция четвертаяДух дисциплины (окончание). Второй элемент морали: привязанность к социальным группам
После того как мы определили, в чем состоит первый элемент морали, мы выявили его функцию, с тем чтобы уточнить, в каком духе следует прививать его ребенку. Как мы уже сказали, мораль – это главным образом дисциплина. Всякая дисциплина имеет двойную цель: осуществлять некоторую регулярность в поведении индивидов и предписывать им определенные цели, которые тем самым ограничивают их горизонт. Дисциплина дает привычки воле и навязывает ей тормоза. Она регулирует и сдерживает. Она соответствует тому, что есть регулярного, постоянного в отношениях людей между собой. Поскольку социальная жизнь всегда в известной мере подобна самой себе, поскольку одни и те же сочетания обстоятельств в ней периодически воспроизводятся, то естественно, что некоторые способы действия, те, которые оказываются наилучшим образом связанными с природой вещей, повторяются с одной и той же периодичностью. Именно относительная регулярность разнообразных условий, в которых мы оказываемся, порождает относительную регулярность нашего поведения. Но причина полезности ограничения кажется на первый взгляд менее очевидной. Кажется, что оно подразумевает насилие над человеческой природой. Ограничивать человека, чинить препятствия его свободному росту, – разве это не значит мешать ему быть самим собой? Мы видели, однако, что это ограничение есть условие нашего морального здоровья и нашего счастья. Человек, в самом деле, создан, чтобы жить в определенной, ограниченной среде, какой бы обширной, впрочем, она ни могла быть; и совокупность действий, составляющих жизнь, имеет целью адаптировать нас к этой среде или же ее адаптировать к нам. Следовательно, деятельности, которая от нас требуется, свойственна такая же определенность. Жить – значит для нас быть в гармонии с окружающим нас физическим миром, с социальным миром, членами которого мы являемся, а тот и другой, какими бы обширными они ни были, тем не менее ограничены. Цели, которые обычно мы должны преследовать, также носят четко определенный характер, и мы не можем освободиться от этой определенности, тотчас же не поставив себя в противоестественное положение. Нужно, чтобы в каждый момент времени наши устремления, наши чувства разного рода были ограничены. Роль дисциплины состоит в обеспечении этого ограничения. Если этой необходимой границы не будет, если окружающие нас моральные силы больше не будут в состоянии сдерживать и умерять наши желания, то ничем не сдерживаемая человеческая активность затеряется в пустоте, которую она будет скрывать от самой себя, награждая ничто фальшивым словом «бесконечность».
Итак, дисциплина полезна, и не только для общества, не только в качестве необходимого средства, без которого не может происходить регулярная кооперация, но и для самого индивида. Именно благодаря ей мы учимся той умеренности в желаниях, без которой человек не может быть счастливым. И тем самым она даже вносит вклад в формирование самого главного в каждом из нас; я имею в виду нашу личность. Ведь эта способность сдерживать наши стремления, сопротивляться нам самим, которую мы обретаем в школе моральной дисциплины, есть обязательное условие появления осмысленной и личной воли. Правило, поскольку оно учит нас обуздывать себя, владеть собой, является инструментом освобождения, инструментом свободы. Добавлю, что в демократических обществах, подобных нашему, особенно необходимо обучать ребенка этой спасительной умеренности. Поскольку привычные барьеры, которые в обществах, организованных на других основаниях и жестоко подавлявших желания и устремления, частично пали, то теперь лишь моральная дисциплина может оказывать это регулирующее воздействие, без которого человек не может обойтись. Так как в принципе все поприща открыты для всех, желание возвыситься легче подвергается опасности лихорадочного перевозбуждения, превосходящего всякую меру, вплоть до игнорирования практически любых границ. Нужно поэтому, чтобы воспитание достаточно рано давало почувствовать ребенку, что помимо тех искусственных границ, которых требует и продолжает требовать история, имеются и другие, коренящиеся в природе вещей, т. е. в природе каждого из нас. Речь тем не менее никоим образом не идет о том, чтобы хитроумно дрессировать его для смирения, чтобы убивать в нем справедливые устремления, не давать ему заглядывать за пределы его нынешних условий существования; все подобные попытки противоречили бы самим принципам нашей социальной организации. Но надо ему дать понять, что быть счастливым – значит ставить перед собой цели близкие, реализуемые, связанные с природой каждого человека, и их достигать, а не напрягать, нервно и болезненно, свою волю, обращая ее к достижению бесконечно удаленных и, следовательно, недостижимых целей. Не пытаясь скрывать от ребенка несправедливости мира, свойственные любой эпохе, нужно дать ему почувствовать, что счастье безгранично не растет вместе с властью, знанием или богатством; но что оно может встретиться в самых разных условиях; что у каждого из нас есть как свои невзгоды, так и радости; что главное – это найти такую цель деятельности, которая бы гармонировала с нашими способностями и позволяла бы нам реализовать нашу природу, не стремясь ее утрировать в каком-то смысле и насильственно и искусственно толкать ее за пределы ее нормальных границ. Здесь существует целая совокупность ментальных привычек, которые школа должна привить ребенку, не потому, что они полезны для того или иного режима, но потому, что они здравые и оказывают на общественное процветание самое благоприятное влияние. Отметим, к тому же, что моральные силы защищают от сил грубых и неразумных. И, подчеркнем еще раз, следует остерегаться видеть в этой склонности к умеренности какое-то стремление к неподвижности; шагать к одной определенной цели, которую сменяет другая, также определенная цель, – значит продвигаться вперед непрерывно, а не застывать неподвижно. Речь не о том, чтобы знать, надо шагать или нет, но – каким шагом и каким образом.