Но, с другой стороны, человечество в сравнении с отечеством имеет тот недостаток, что в нем невозможно видеть сформированное общество. Это не социальный организм, имеющий свое собственное сознание, свою индивидуальность, свою организацию. Это лишь абстрактный термин, которым мы обозначаем совокупность государств, наций, племен, чье соединение образует человеческий род. Государство в настоящее время является наиболее развитой из существующих организованной человеческой группой; если и можно полагать, что в будущем образуются государства еще более обширные, чем существующие сегодня, то ничто не позволяет предположить, что когда-нибудь сформируется государство, которое объединит в себе все человечество целиком. Во всяком случае, такой идеал настолько далек, что сегодня ориентироваться на него неуместно. Представляется невозможным поэтому подчинять, приносить в жертву группу уже существующую, представляющую собой живую реальность в настоящее время, группе, которой еще нет и которая, весьма вероятно, всегда будет лишь отвлеченным понятием. Согласно тому, что мы сказали, поведение морально только тогда, когда оно имеет целью общество, имеющее свой собственный облик и свою индивидуальность. Каким образом человечество может обладать таким свойством и играть эту роль, если оно не является сформированной группой?
Итак, мы, кажется, сталкиваемся с настоящей антиномией. С одной стороны, мы не можем запрещать себе разрабатывать более высокие моральные цели, чем цели национальные; с другой стороны, представляется невозможным, чтобы эти более высокие цели смогли осуществиться в человеческой группе, которая бы им вполне соответствовала. Единственное средство разрешить эту трудность, терзающую наше общественное сознание, это требовать реализации отмеченного человеческого идеала от наиболее высоких из известных нам групп, от тех, которые находятся ближе всего к человечеству, тем не менее, не смешиваясь с ним, т. е. от отдельных государств. Чтобы всякое подобное противоречие исчезло, чтобы все требования нашего морального сознания были удовлетворены, достаточно, чтобы государство поставило перед собой в качестве основной цели не расширяться материально за счет своих соседей, не становиться сильнее, чем они, богаче, чем они, но реализовать внутри себя общие интересы человечества, т. е. заставить властвовать в нем наибольшую справедливость и наивысшую мораль, организоваться таким образом, чтобы в нем существовала все более тесная связь между заслугами граждан и их условиями жизни, чтобы страдания индивидов облегчались или предотвращались. С этой точки зрения между различными государствами исчезает всякое соперничество, а в результате – и всякая антиномия между космополитизмом и патриотизмом. В конечном счете все зависит от того, каким образом понимается патриотизм, так как он может выступать в двух весьма различных формах. Либо он является, если можно так выразиться, центробежным; он направляет национальную активность вовне, подталкивает государства к тому, чтобы друг друга захватывать, взаимно друг друга исключать; тогда он ввергает их в конфликт, тем самым он создает конфликт между национальными чувствами и чувствами общечеловеческими. Либо, наоборот, патриотизм целиком обращается внутрь, стремится улучшать внутреннюю жизнь общества; и тогда он заставляет объединяться в единой цели все государства, достигнувшие одного уровня морального развития. Первый из них является агрессивным, воинственным; второй – научным, художественным, индустриальным, словом, по сути своей, мирным.
В этих условиях больше нет смысла задаваться вопросом о том, должен ли национальный идеал приноситься в жертву человеческому идеалу, поскольку оба они сливаются воедино. Тем не менее это слияние никоим образом не означает, что неповторимый облик отдельных государств должен исчезнуть. Ведь каждое из них может обладать своим особым способом восприятия этого идеала в соответствии со своим собственным характером, своим самочувствием, своим историческим прошлым. Ученые одного и того же общества и даже всего мира имеют одну и ту же цель, состоящую в развитии и распространении человеческого ума; и тем не менее это не мешает каждому ученому обладать интеллектуальной и моральной индивидуальностью. Каждый из них видит один и тот же мир или, точнее, одну и ту же часть мира, со своей собственной точки зрения; но все эти разнообразные точки зрения совсем не исключают друг друга, а друг друга исправляют и взаимно дополняют. Точно так же каждое отдельное государство является или во всяком случае может быть специфической точкой зрения на человечество; и эти разнообразные способы понимания одного и того же объекта, совсем не являясь антагонистами по отношению друг к другу, наоборот, притягиваются друг к другу по причине их различий, так как они представляют собой лишь различные взгляды на одну и ту же реальность, бесконечная сложность которой может быть выражена только бесконечным количеством последовательных или одновременных приближений. Таким образом, из того, что над отдельными обществами парит один и тот же идеал, выступающий как общий предел для их моральной деятельности, совсем не следует, что их различные индивидуальности должны раствориться и потеряться друг в друге. Но этот идеал слишком богат разнообразными элементами, чтобы каждая коллективная личность могла его выразить и реализовать во всей его полноте. Нужно, стало быть, чтобы между отдельными обществами существовало своего рода разделение труда, которое является и останется основой их существования. Несомненно, социальные личности, существующие сегодня, умрут; они будут заменены другими, вероятно, более крупными. Но какими бы крупными они ни были, по всей вероятности, всегда будет существовать множество государств, сотрудничество которых будет необходимо, чтобы осуществлять человечество.
Таким образом с большей точностью выявляется второй элемент морали. В принципе он состоит в привязанности к группе, какой бы она ни была. Для того чтобы человек был моральным существом, нужно, чтобы он дорожил чем-то иным, чем он сам; нужно, чтобы он был и чувствовал себя солидарным с обществом, каким бы незначительным оно ни было. Вот почему первая задача морального воспитания состоит в том, чтобы связать ребенка с обществом, которое непосредственно его окружает, я имею в виду семью. Но, хотя, вообще говоря, мораль начинается там, где начинается социальная жизнь, существуют, однако, различные степени морали, уже только благодаря тому, что все общества, часть которых человек составляет или может составлять, имеют неодинаковую моральную ценность. Но существует одно из них, которое обладает над всеми остальными подлинным верховенством, это политическое общество, это отечество, при условии, однако, что оно понимается не как эгоистическая личность, озабоченная исключительно тем, чтобы расширяться и расти за счет подобных личностей, но как один из многочисленных органов, сотрудничество которых необходимо для постепенной реализации идеи человечества. Функция школы состоит в том, чтобы привязывать ребенка главным образом именно к этому обществу. Что касается семьи, то ее самой достаточно, чтобы пробуждать и поддерживать в сердцах ее членов чувства, необходимые для ее существования. Что касается отечества, но отечества, понимаемого таким образом, то, наоборот, школа представляет собой единственную моральную среду, в которой ребенок может методично учиться его познавать и любить. Именно это придает сегодня первостепенную важность той роли, которая принадлежит школе в моральном образовании страны.
Лекция пятаяВторой элемент морали: привязанность к социальным группам (продолжение)
Мы начали определять второй элемент морали. Он состоит в привязанности к социальной группе, в которую входит индивид. Теперь мы зададимся вопросом о том, существует ли иерархия между различными социальными группами, к которым мы принадлежим, служат ли они все в одинаковой степени целям морального поведения. Но прежде чем рассматривать этот специальный вопрос, важно было установить тот общий принцип, согласно которому сфера подлинно моральной жизни начинается только там, где начинается сфера коллективной жизни или, иными словами, мы являемся моральными существами только в той мере, в какой мы существа социальные.
Для того чтобы доказать это фундаментальное положение, я опирался на факт опыта, который каждый может проверить у себя самого, у другого или же еще посредством изучения исторических систем морали. Дело в том что никогда, ни в настоящее время, ни в прошлом, человечество не придавало моральной ценности действиям, не имеющим иного объекта, кроме личного интереса человека. Несомненно, моральное поведение всегда понималось как порождающее полезные следствия для какого-нибудь живого и сознательного существа, у которого оно увеличивает счастье или уменьшает страдания. Но не существовало такого общества, в котором бы допускалось, что существо, интересам которого оно служит, – сам действующий индивид. Эгоизм повсеместно относился к аморальным чувствам. Но эта вполне элементарная констатация имеет множество следствий. В самом деле, если индивидуальный интерес не обладает ценностью у меня, то очевидно, что он точно так же не будет обладать ею и у другого. Если моя индивидуальность не заслуживает того, чтобы служить целью морального поведения, то почему должно быть иначе с индивидуальностью мне подобных, которая нисколько не выше моей? Из этого следует, что если существует мораль, то она необходимо должна привязывать человека к целям, которые превосходят круг индивидуальных интересов. Установив это, оставалось лишь выяснить, что представляют собой эти сверхиндивидуальные интересы, и в чем они состоят.
А мы видели, и это вполне очевидно, что вне индивида существует только одно-единственное эмпирически наблюдаемое моральное существо, к которому может привязываться наша воля: это общество. Только общество может, таким образом, служить целью для моральной деятельности. Но для этого необходимо, чтобы оно выполняло ряд условий. Прежде всего для этого необходимо, чтобы оно не сводилось к существованию простого скопления индивидов, так как, если интерес каждого индивида, взятого отдельно, лишен всякого морального свойства, то сумма всех этих интересов, какими бы многочисленными они ни были, точно так же будет его лишено. Чтобы общество могло играть в морали роль, которую индивид играть не может, нужно, чтобы у него была собственная сущность, личность, существующая отдельно от личности его членов. Мы уже видели, что в действительности оно удовлетворяет этому условию. Точно так же как живая клетка есть нечто иное, чем простая сумма неживых молекул, из которых она образована, точно так же как сам организм есть нечто иное, чем сумма клеток, общество представляет собой психическое существо, которое обладает особым способом мыслить, чувствовать и действовать, отличающимся от того, который присущ составляющим его индивидам. Есть один факт, в частности, который делает особенно заметным этот специфический признак общества; это способ, которым коллективная личность сохраняется и продолжает свое существование, будучи идентичной самой себе, вопреки бесконечным изменениям, происходящим в огромной массе индивидуальных личностей. Подобно тому как физический и моральный облик индивида остается одним и тем же в своих основных чертах, хотя за очень короткий промежуток времени клетки, образующие всю субстанцию организма, полностью обновляются, так же и коллективная физиономия общества существует, будучи сходной с самой собой, за исключением вторичных различий, связанных с возрастом, несмотря на беспрерывное обновление поколений. Таким образом, при условии понимания общества как существа, отличного от индивида, мы получаем, наконец, нечто, что его превосходит, не испытывая необходимости выхода за пределы сферы опыта.