амцу снять напряжение от борьбы. Чтобы получить и удержать власть, нужен стратегический подход.
Наиболее любопытный пример восхождения по социальной лестнице благодаря сообразительности был описан известным британским приматологом Джейн Гудолл. Хитроумный шимпанзе Майк, будучи одним из самых мелких и слабых взрослых самцов в стае, вооружился пустыми гремящими канистрами из-под керосина, напугал сородичей и «пробил себе путь к вершине». Гудолл пишет: «Иногда Майк повторял свое выступление по четыре раза кряду, дожидаясь в промежутках, пока его соперники снова начнут обыскивать друг друга. Когда он после своего броска останавливался (всегда в нужном месте – там, где сидели другие самцы), они иногда возвращались и начинали, демонстрируя жестами подчинение, обыскивать Майка… Когда мы спрятали все канистры, Майк стал предпринимать решительные попытки раздобыть другие предметы, которые могли бы усилить впечатление от его демонстраций: стулья, столы, коробки, треножники – годилось все, что можно было достать. В конце концов нам удалось сделать такие вещи недоступными для шимпанзе, и тогда Майк стал широко пользоваться естественными объектами»[477].
Правда, описанный случай нельзя назвать типичным. Как правило, для достижения высокого статуса шимпанзе используют не технические новшества, а социальные рычаги: манипулируют дружескими связями в личных интересах. Все по Макиавелли.
Шимпанзе, как и люди, редко восходят на вершину в одиночку. Учитывая, что в стае обычно имеется несколько честолюбивых молодых самцов, удерживать власть без стабильной поддержки крайне трудно. Как правило, ее осуществляет один крепкий подручный, который помогает альфа-самцу держать конкурентов в узде, за что получает определенные преимущества, например доступ к овулирующим самкам. Источником поддержки также может являться доминирующая самка, которая будет отстаивать интересы альфа-самца в обмен на привилегированное отношение к ней и к ее потомству. Система связей может быть очень сложной и размытой.
Лучше всего подвижность власти у шимпанзе и их эмоциональная и когнитивная сложность проиллюстрированы в книге голландского приматолога Франса де Вааля «Политика у шимпанзе. Власть и секс у приматов». В ней он рассказывает о своем опыте наблюдения за насыщенной социальной жизнью этих обезьян на небольшом, меньше гектара, острове в зоопарке голландского города Арнем. Книга эта, вернее даже одно ее название, вызвала бурные споры: де Вааля обвинили в излишнем антропоморфизме. Однако исследование было проведено уникальное – ученый предоставил подробнейший, чуть ли не поминутный отчет о своей жизни среди обезьян. Я попробую кратко пересказать его с сохранением занимательной антропоморфной манеры де Вааля, а затем перейду к интерпретации.
Самец Йерун, главный герой нашей драмы, прекрасно осознавал шаткость власти. Будучи альфой, он полагался прежде всего на преданность самок, особенно Мамы, влиятельной обезьяны, занимавшей доминирующее положение в самочьей иерархии на протяжении всего периода наблюдения. Именно к самкам обратился Йерун за помощью, когда его статус начал оспаривать более молодой и сильный Лейт: сначала тот спаривался с овулирующими самками у него на глазах, затем стал агрессивно демонстрировать свою силу и, наконец, напал на Йеруна – буквально свалился на него с дерева, ударил и убежал. От неожиданности и обиды Йерун закричал. Затем он перебежал к группе шимпанзе, где в основном были одни самки, обнял каждую, чтобы закрепить стратегическое партнерство, и повел их на Лейта. Совместными усилиями они загнали наглеца в угол, тот от страха потерял самообладание и закатил истерику. Первое сражение Лейт проиграл.
Казалось, Йерун заранее предчувствовал эскападу молодого конкурента. Согласно наблюдениям де Вааля, за несколько недель до первой откровенной акции неповиновения Лейта Йерун стал в два раза больше времени тратить на укрепление дружеских связей со взрослыми самками. Человеческие политики тоже не гнушаются популистских акций перед выборами.
Увы, бедный Йерун недолго наслаждался победой. Лейт начал планомерно разрушать правящую коалицию. В течение нескольких недель он активно приучал всю стаю к тому, что быть сторонником слабеющего альфы невыгодно и даже опасно. Когда он видел самку, вычесывавшую Йеруна, он приближался к ней, угрожал или даже нападал с побоями. Однако позже, когда Йеруна не было поблизости, он не гнушался грумингом той же самой самки и играл с ее детьми. Самки быстро усвоили урок.
Возможно, если бы Йерун лучше защищал своих союзниц, он смог бы сохранить статус альфы, однако это было слишком рискованно: Лейта поддерживал молодой самец по имени Никки. Он сопровождал друга, когда тот преследовал самок, и порой сам поддавал им крепкий шлепок. Такое партнерство было вполне естественным: Никки, только входящий во взрослую жизнь, боролся за доступ к самкам – обряд инициации молодого самца шимпанзе, – и его союз с Лейтом упрощал эту задачу. Позже, после некоторых колебаний, Лейт предоставил Никки дополнительный стимул в виде особых сексуальных привилегий.
Разбив коалицию Йеруна, Лейт начал оспаривать его статус альфы. После череды враждебных столкновений Йерун сдался и смиренно засвидетельствовал свое почтение новому правителю.
Лейт показал себя мудрым и зрелым лидером. Пока он находился у власти, в колонии царили справедливость и порядок. Если два шимпанзе затевали драку, он вставал между ними и спокойно и беспристрастно прекращал столкновение. А если и принимал чью-то сторону, то это почти всегда была сторона проигравшая. Такая тактика в политике называется «популизм». Йерун тоже активно к ней прибегал: она нравилась самкам (будучи менее озабоченными отстаиванием статуса, те выступали за социальную стабильность). Лейт перенял это поведение и заручился поддержкой самок.
Однако, увы, популизма надолго не хватило. Лейта, с одной стороны, продолжал одолевать Йерун, одержимый стойкой любовью к власти (и, возможно, затаенной враждой, хотя после поражения оба соперника демонстративно примирились и активно занимались взаимным грумингом), а с другой стороны – амбициозный Никки. Вероятно, последнего Лейт считал более весомой угрозой, поскольку искал союза с Йеруном, как бы вытесняя Никки из круга лидеров. Опытный Йерун, осознавая свое центральное место в расстановке сил, сначала поддержал Лейта, а затем столкнул лбами двух молодых соперников, переметнулся на сторону Никки и в союзе с ним свалил Лейта. Статус альфа-самца достался Никки, однако хитрый Йерун сумел поставить себя так, что в течение всего следующего года он, а не фактический правитель, лидировал в стае по сексуальной активности. В связи с этим де Вааль определил Никки как «номинального лидера», а Йеруна – как серого кардинала.
К сожалению, у этой захватывающей истории ужасный эпилог. После того как книга де Вааля была издана, шаткий союз Никки и Йеруна распался. Однако, стоило Лейту восстановить свой альфа-статус, они вновь объединились и однажды ночью в ходе жестокого боя они смертельно ранили Лейта, оторвав его яички (такой вот эволюционный символизм). Де Вааль почти не сомневался, на ком из двух подозреваемых лежит основная вина в той трагедии. Позднее он заметил: «Никки на десять лет моложе Йеруна, и тот крутит-вертит им, как хочет. Раньше я боролся с этим моральным суждением, но теперь не могу воспринимать Йеруна иначе как убийцу»[478].
Де Вааль рассказал историю шимпанзе из Арнема так, как если бы они были людьми. Стоит ли осуждать его за антропоморфизм? Как ни странно, даже эволюционные психологи вынесли бы ему обвинительный приговор, по крайней мере по одному пункту.
Де Вааль предположил, что как раз перед эскападой Лейта Йерун начал проводить больше времени с самками, потому что «уже чувствовал изменение в позиции Лейта и знал, что его собственное положение под угрозой»[479]. Вероятно, Йерун действительно что-то почувствовал и поэтому стал уделять больше времени общению с социально значимыми самками. Однако стоит ли из этого делать вывод, что Йерун «знал» о надвигающемся нападении (то есть сознательно ожидал его) и предусмотрительно принял меры для своей защиты? Разве не могла растущая наглость Лейта просто напугать Йеруна и подтолкнуть его к более близкому контакту с друзьями?
Разумно предположить, что гены, поощряющие конструктивную, пусть и неосознанную, реакцию на угрозу, будут приумножаться в ходе естественного отбора. Когда младенец шимпанзе или человека при виде жуткой твари отступает к матери – это логичная реакция, хотя младенец вряд ли рационально осознает ее логику. Точно так же, когда я предположил, что регулярно рецидивирующее заболевание Дарвина поддерживало его привязанность к Эмме, я не имел в виду, что он сознательно пересматривал свое отношение к жене ввиду своего слабого здоровья (хотя и это возможно). Угрозы и бедствия укрепляют нашу привязанность к людям, которые могут помочь противостоять невзгодам, – к семье и к друзьям.
Приписывая шимпанзе стратегическое мышление, можно легко упустить из виду базовое положение эволюционной психологии о том, что повседневное поведение человека – это зачастую результат действия скрытых сил, которые заставляют нас поступать рационально, но бессознательно. Поэтому, когда де Вааль утверждает, что Йерун и Лейт «способны пересмотреть свой политический курс, принимая рациональные решения и не гнушаясь оппортунизма», и тут же заявляет, будто «в этой политике нет места для симпатий и антипатий»[480], он неверно трактует факты, ведь даже у человека политические взгляды могут формироваться под воздействием субъективных эмоциональных предпочтений. Первичный двигатель политики – естественный отбор, именно он калибрует наши чувства в своих интересах.
Пожалуй, это единственный пункт, по которому эволюционные психологи вынесли бы обвинительный приговор де Ваалю; по всем остальным они бы его оправдали, потому что, как правило, он приписывает шимпанзе не человеческую рассудительность, а человеческие чувства. Поначалу, когда Лейт только начинал оспаривать власть Йеруна, между ними периодически случались стычки, которые рано или поздно (как и у многих других приматов, включая человека) заканчивались ритуалами примирения. Де Вааль обратил внимание, с какой неохотой шимпанзе начинали сближение, и списал эти колебания на «чувство чести»