[33].
И тем не менее печать социального происхождения остается с крестьянином навсегда. Так, инженер, сын обедневшего мелкого землевладельца, признался нам, что ему бы очень не понравилось, если бы его невесту пригласил на танец человек из низов. «Я социалист и все прекрасно понимаю, – сказал он. – Но считать крестьян ровней у меня не получается. Мне бы очень не понравилось, если бы мою невесту пригласил крестьянский сын… даже если бы он был образован лучше меня. Для нас он все равно крестьянин».
При нынешних темпах экономического развития южной Италии даже для того, чтобы просто сохранить имеющийся имущественный и социальный статус, семье необходимо все больше и больше инвестировать в детей. Многие представители низших классов осознают, что, не получив много лучших стартовых позиций, чем пять или десять лет назад, их дети неизбежно окажутся среди проигравших. Некоторые из них понимают, что в наши дни факт жительства в Монтеграно сильнее, чем прежде, мешает добиться успеха. Раньше, например, в карабинеры брали с пятью классами образования. Теперь, когда, чтобы стать карабинером, надо учиться восемь лет – три из них не дома, а где-то еще, – этот путь открыт лишь для немногих.
Видя эти перемены, большинство супружеских пар из низшего класса предпринимают попытки ограничить размер своей семьи. В идеальной семье, говорят они, должно быть двое детей: если ребенок один, то «семья не настоящая», если больше двух, им не создать приличных стартовых условий. Высшие классы, столкнувшиеся с той же проблемой, стали применять этот подход поколение или два назад.
Когда житель Монтеграно из благородных покупает на площади дыню или корзинку помидоров, он молча вручает ее любому оказавшемуся поблизости знакомому крестьянину – не важно, мальчишке, женщине или мужчине – и тот послушно, будто по-другому и быть не может, относит покупку к нему до мой. Мысли о том, что за услугу можно было бы заплатить, не возникает ни у той, ни у другой стороны. Крестьянин хочет быть вежливым и дружелюбным (civile), твердо зная, что когда-нибудь господин может оказать ему милость или причинить вред. (Ни один крестьянин, даже если он ничего не имеет против Церкви, пальцем не шевельнет, чтобы помочь монахине, несущей тяжелую поклажу вверх по склону в сиротский приют. Монахини принадлежат к высшему классу, но не имеют возможности ни оказать крестьянину милости, ни причинить вреда. Священники, разумеется, могут и то и другое, поэтому им крестьяне помогают.)
Двадцать лет назад благородный господин запросто просил крестьянина бесплатно наколоть ему на зиму дров. Даже и в наши дни, если кому-то из господ нужен осел, он рассчитывает, что ему его бесплатно одолжит «друг» из крестьян; при этом с ослом обычно является или сам крестьянин, или кто-нибудь из его семьи – если, доверенный слуге господина, осел получит увечье, никто его хозяину за это не заплатит.
Когда сборщику налогов нужно собрать урожай винограда, он посылает на свой виноградник двух или трех крестьян. За целый день работы он выдает каждому два или три фунта винограда. При этом крестьяне не думают, что в случае отказа сборщик насчитает им больше налогов, просто им кажется, что с ним лучше не ссориться.
На Рождество крестьянин, живущий при своем хозяйстве за пределами городка, приносит петуха или корзину яиц двум или трем господам, которых числит своими «друзьями». Один из них может приходиться ему крестным (в таком случае крестьянин дарит ему петуха еще и на именины); другой, возможно, когда-то написал письмо для него или для его отца; третий время от времени дает работу. Благородный господин ничего в ответ крестьянину не дарит; он принимает подарок потому, что у крестьян есть милый обычай одаривать господ.
Подарки крестьян имеют материальную ценность. Но вручение подарка имеет также и важное символическое значение. Просто так прийти в гости к благородному господину крестьянину неловко. Но когда крестьянка приносит хозяйке дома корзинку яиц, она создает повод для визита и тем самым обеспечивает возможность дружеской беседы. Подарок, ясно указывая на неравенство сторон, позволяет им поддерживать отношения друг с другом.
Хотя крестьянин в меньшей степени, чем благородный господин, склонен умалять материальную ценность своих подарков, символический смысл дарения он также осознаёт. Но в наши дни не всем крестьянам нравится за свой же счет получать ритуальное подтверждение собственного зависимого положения. Так, например, одна крестьянская женщина заметила раздраженно:
Все благородные строят из себя если не папу римского, то кардинала, а ничего хорошего бедному человеку от них ждать не стоит. Когда приходишь к кому-то из них, руки всегда подарками заняты, так что в дверь ногой стучать приходится.
Некоторые крестьяне Монтеграно считают, что господа от природы выше по положению и оттого имеют полное право требовать услуг и почтительного отношения. Прато, к примеру говорит:
Да, разумеется, господа лучше нас. Они богаче и потому, конечно же, лучше, а мы, все остальные, должны их во всем слушать.
Когда жену работника Лауру спросили, как так получилось, что одни жители Монтеграно богатые, а другие бедные, она сказала:
Кто возьмется судить о вещах, установленных от сотворения мира?[34]
Большинство крестьян все же отвечают на такие вопросы совсем по-другому. Богатые, по их словам, это те, чьи деды столетие назад, во времена великих бедствий, скупили землю у тех, кто по глупости или от крайней нужды был готов продать ее «за пригоршню фиг». Кроме того, богатые добывали свои деньги обманом, грабежом и эксплуатацией бедняков.
«Дело не в мозгах, – говорит Анна. – У меня их не меньше, чем у любого из них. Вся разница в том, что у меня никогда не было лишнего гроша, чтобы пустить его в оборот. Было бы у меня немного свободных денег, я бы тоже на них заработала».
Когда барон ди Лонго попенял одному из своих арендаторов за то, что тот отправил сына в школу, арендатор сказал: «У вас же, барон, сын тоже в школу ходит».
«Естественно, – ответил барон. – Но если все крестьяне пойдут учиться, кто будет обрабатывать мою землю?»
«Ваш сын, например», – сказал крестьянин.
При всем при том отношения между классами в Монтеграно, по итальянским меркам, вполне дружественные. С одной стороны, это объясняется тем, что за последние два-три поколения высшие классы не монополизировали окончательно собственность на землю. Значительная территория принадлежит только барону ди Лонго, но вся она обрабатывается арендаторами. У остальных «землевладельцев» в собственности не так уж много сельскохозяйственных угодий – не больше, чем у наиболее зажиточных крестьян. Кроме того, уровень жизни высшего и низшего классов различается скорее количественно, а не качественно. Крестьянину легко заметить, что, несмотря на все привилегии, благородный господин живет более или менее в том же мире, что и он сам.
Дружественные отношения между классами объясняются также традицией. В некоторых коммунах высший класс всегда был жесток к крестьянам. В Монтеграно же традиционно сложилось так, что первые семьи, пусть и безучастны к нуждам крестьян, но жестокости к ним не проявляют.
В этом смысле любопытный контраст Монтеграно являет со бой соседняя коммуна Бассо. Она занимает долину с плодородной орошаемой землей, бо́льшая часть которой принадлежит крупным землевладельцам и обрабатывается поденщиками. Землевладельцы в Бассо испокон веку ведут себя так, будто крестьян вовсе не существует. На улицах города господа не замечают никого, кроме таких же господ. Время от времени в Бассо случаются организованные выступления трудящихся и ожесточенные забастовки. В Монтеграно при отсутствии крупных работодателей профсоюзному движению просто неоткуда взяться, да и атмосфера там царит совсем другая: благородный господин, повстречав на улице крестьянина, запросто вступает в беседу и может даже провести с ним вечер, играя в карты в баре.
И тем не менее некоторые крестьяне в Монтеграно отчаянно ненавидят господ:
Люди из высшего класса топчут крестьян ногами. Они обращаются с нами, как со скотом. А сами хотят одного – сытнее есть и мягче спать. До нас им дела нет. Они даже близко к нам не подходят. И до себя если допускают, то только с подарками: тут они и улыбаются, и в дом зовут. Я так думаю, что мы все одинаковые – все дети Божии. А они плюют нам в рожи.
Далеко не все крестьяне выражаются так резко. Но всех так или иначе возмущает, с каким высокомерием прохлаждающиеся в теньке господа относятся к работникам, которые кормят их своим трудом.
Господа, уверены многие из крестьян, в большинстве своем алчны и кичливы:
Если ты придешь к ним с подарком и о чем-то попросишь, они, скорее всего, дадут то, что тебе нужно, но сначала обязательно оскорбят. Спросят, например: «Почему ж тебя мать в школу учиться не отправила?» Как будто сами не знают почему.
В присутствии представителей высшего класса крестьянин часто стесняется своей неотесанности и неграмотной речи. От этого он чрезвычайно болезненно реагирует на реальные и почудившиеся ему оскорбления. В очерке сельской жизни врач из Монтеграно дон Франко пишет:
Бедняки чрезвычайно ранимы, и у них есть на то полное право. Если в разговоре с зажиточными городскими жителями шутки друг над другом уместны, то с крестьянами так нельзя. Даже если, беседуя с крестьянином, вы следите за собой, чтобы не намекнуть ненароком на его бедность, бедняк уловит намек, которого вы не заметили (чтобы его заметить, надо самому быть бедняком!). Потом вы сами осознаете, как больно этот невольный намек его задел, и тоже расстроитесь и загрустите оттого, что из уважения к вам, благородному синьору, он не грубит в ответ и даже понимает, что вы не хотели его обидеть.