. Поэтому они не могут позволить себе не только роскошь щедрости, когда другим дается больше, чем им причитается, но и роскошь справедливости, когда другие получают положенное им по праву. Так уж устроен мир, что все, кто не принадлежит к узкому семейному кругу, – это как минимум потенциальные конкуренты, а значит и потенциальные враги. Правильнее всего относиться к ним с подозрением. Глава семьи знает, что другие семьи завидуют его семье, опасаются ее и, скорее всего, хотят ей навредить. Поэтому ему самому следует опасаться других семей и быть готовым им навредить, чтобы им было труднее навредить ему и его семье.
Даже внутри семьи солидарность не бывает полной и симметричной. Считается, что до тех пор пока дети не достигли брачного возраста, они должны подчинять свои желания interesse семьи. Прато, например, проходив два года в учениках сапожника, был вынужден бросить обучение и вместо этого начать зарабатывать деньги на приданое сестре; удачно выдать ее замуж было для семьи важнее, чем дать Прато возможность сделаться ремесленником. По мере взросления детей их самостоятельность растет, а ко времени вступления в брак они уже больше пекутся об interesse своей будущей семьи, вплоть до того, что готовы подчинить ему interesse старой, родительской семьи. Так, из рассказа Марии Прато о том, как у ее младшего брата случайно удавился барашек, совершенно очевидно, что ее interesse в той ситуации был не таким, как у отца, матери и брата.
Это был барашек Пеппино, и он так расстроился, что лег и проплакал всю ночь. Отец тоже плакал. Вся семья плакала. И даже я, потому что этого барашка, не сдохни он, мы могли бы приготовить гостям на мою свадьбу.
Браки обычно заключаются по соображениям interesse, и, пока не произнесены обеты, обе стороны сделки относятся друг к другу с глубоким недоверием. Вот как Прато рассказывает историю своего жениховства:
В 1935 году я дорос до того, чтобы жениться. Сестры хотели, чтобы я скорее нашел себе жену, потому что им было некогда меня обслуживать.
В то время был такой закон, что тот, кому исполнилось 25 и он еще не женат, должен платить налог на безбрачие – 125 лир. Это было очень много, потому что за такие деньги надо было работать 25 дней. Я все хорошенько обдумал и, в конце концов, решил жениться.
Моя теперешняя жена работала тогда вместе с родственниками моего тогдашнего нанимателя. Однажды я остановил ее на улице и позвал замуж. Она согласилась, но еще надо было просить ее руку у отца. Он моей просьбе обрадовался, и мы обсудили с ним, что она должна с собой принести [в качестве приданого] и что должен делать я.
Он позвал меня прийти к нему в гости с матерью, чтобы все у нас было как положено. Мы с матерью пришли и славно у него попировали. Каждый раз, когда я хотел встретиться со своей невестой, мне надо было спрашивать разрешения у моего хозяина.
В 1937 году я попросил невесту и ее семью поторопиться, чтобы сыграть свадьбу, пока мне еще нет 25 лет. Ее отец сказал, что у нее не готово приданое. Тогда я спросил его, нельзя ли для начала заключить гражданский брак, чтобы не платить налога. Мы поженились в мэрии 6 февраля 1938 года, на два месяца позже, чем надо бы, и мне за тот год пришлось заплатить налог.
Через какое-то время мы с матерью поехали к тестю в Аддо, чтобы окончательно договориться, что нам даст семья невесты [в качестве приданого]. Мать хотела, чтобы все было оформлено у нотариуса. Тесть дал нам один томоло земли, а моя мать – маленький домик, но выговорила себе право в нем жить. Все это нотариус, как положено, записал на гербовой бумаге. Когда жена наконец управилась с приданым, мы обвенчались. Это было 25 августа 1938 года.
Когда создается новая семья, прежние семейные связи молодоженов слабеют. В период подготовки свадьбы жених и невеста имеют массу возможностей испортить отношения с новой родней. Прато продолжает:
Незадолго до венчания я поехал к тестю, чтобы обсудить, как устроить праздник и как нам всем добираться из одного города в другой. Мать моей жены давно умерла, поэтому вместо нее была мачеха. Вся из себя надутая, мачеха спросила, как я думаю везти жену из Аддо в Монтеграно. «Я найму один автомобиль, – сказал я, – вы – другой, и так мы поедем в Монтеграно». Она только фыркнула.
В назначенный день я на автомобиле поехал в Аддо, и мы обвенчались в церкви. После этого мы с женой сели в машину, и с нами еще кто-то из гостей. А тестю с тещей места не хватило, и они на меня страшно разозлились. Но я был не виноват – они запросто могли найти себе другую машину.
Часто, когда мужчина женится, у него портятся отношения с родителями, братьями или сестрами, а то и со всей родительской семьей разом. До женитьбы Прато отдавал заработанное матери, чтобы помочь ей собрать приданое для сводной сестры. После свадьбы отношения со сводной сестрой у него стали хуже некуда, а с матерью они долгое время не разговаривали.
Родственная неприязнь полезна тем, что предохраняет новую семью от возможных претензий со стороны прежней. Но при этом она мешает родственникам сотрудничать друг с другом[49]. Раздробление земли на крошечные, разбросанные по большой территории участки происходит отчасти в результате семейных дрязг. Например, к участку Прато примыкает участок, принадлежащий его сводной сестре. Сама она эту землю обрабатывать не может, а продать или сдать в аренду Прато не хочет, поэтому участок пустует. Если бы крестьяне умели лучше ладить со своими братьями и сестрами, в некоторых случаях это дало бы возможность путем серии обменов усовершенствовать межевание земли.
Даже безо всяких размолвок, после того как сын женится, его привязанность к родителям практически сходит на нет. Считается, что женатый сын, у которого есть свои дети, не обязан заботиться о благополучии родителей, если они, конечно, совсем уж не голодают. Сельскохозяйственный работник объясняет:
Члены моей семьи никогда ничего для меня не делали, и я тоже ничего для них не делал. Если они оказываются у меня дома, и у меня есть хлеб, я предлагаю им хлеба. Если я прихожу к ним домой, и у них есть хлеб, они мне его тоже предлагают. Я слишком беден, чтобы делать для них что-то большее.
Подобных проблем не возникает во взаимоотношениях с дядьями, тетками, двоюродными братьями и сестрами, а также с более дальними родственниками. Они по своему положению не могут ничего требовать, и поэтому от них нет необходимости защищаться. С такими родственниками общаются теснее, чем с посторонними, но в обычной ситуации дядя или двоюродный брат не входит в дом без приглашения, а крестьянин, отправляясь в поле, не оставляет родственникам ключ.
В принципе, тесные и нерушимые узы связывают крестьянина с крестными отцом и матерью (compare и comare): те, кто стоял с ним на руках у алтаря, становятся его духовными родителями – что бы ни случилось, крестник, по идее, должен их любить и почитать. Крестные, утверждают крестьяне, должны считаться – и считать самих себя – «вторыми родителями» крестника. На деле же, все, что от них требуется, – это проявлять к крестнику дружелюбное внимание, помогать ему добрым советом и, если позволяют средства, делать небольшие подарки на Рождество и Пасху. Крестник, со своей стороны, обращается к ним с подчеркнутым уважением и дарит подарки на праздники. Ссориться с крестными читается дурным тоном, что, впрочем, не всегда удерживает одну сторону от желания погреть руки или сэкономить за счет другой. В автобиографии Прато есть, например, такой эпизод:
В то время у меня не было работы, надо было платить налоги, а семья-то росла. И тут мой compare предложил пойти к нему в работники на круглый год. Я очень обрадовался, и мы сговорились, что он будет кормить меня, платить по 1000 лир в месяц и в конце года давать по три квинтала зерна. Еще он обещал мне «семейное пособие», потому что семья у меня росла. Прошел год, и никакого пособия я не увидел: он только твердил, что за пособием – это не к нему, а в бюро социального обеспечения.
В ситуации, похожей на эту, многие – но далеко не все – жители Монтеграно скорее смирятся с тем, что их обманули, чем пойдут жаловаться на крестного. Собственно, крестьяне и стараются выбирать в крестные ребенку тех, с кем, скорее всего, никогда не придется вступать в деловые отношения. Как на своем опыте убедился Прато, наличие крестного, на которого неприлично жаловаться в суд, может поставить человека в невыгодное положение. (Из тех же соображений в крестные не берут близких родственников: с ними, как считается, уж точно когда-нибудь придется ссориться или судиться.)
Дружба – это роскошь, которая, по мнению местных жителей, им недоступна. Прато, например, часто работает в паре с одним и тем же крестьянином, но при этом в свободное время с ним не встречается и закадычным другом не считает. В гости чета Прато ходит только к родителям будущего зятя, да и то лишь по особым случаям вроде Пасхи. Все крестьяне, которым задавался такой вопрос, отвечали, что близких друзей у них нет и что они «нормально ладят со всеми».
Иногда крестьяне помогают друг другу в работе, одалживают немного хлеба или мелкие суммы денег, но делают они это не из симпатии и не по доброте душевной, а ради собственной выгоды. Никто из них не ждет, что ему поможет человек, которому такая помощь будет чего-то стоить. Работая на благо другого, крестьянин аккуратно записывает потраченное на это время. Даже самые пустяковые услуги порождают обязательства, по которым потом приходится платить. Когда приезжий социолог, собравшись отлучиться на несколько дней, решил оставить ключ от арендованного дома соседу, домовладелец заметил, что делать это глупо: «Вы без всякой нужды напрашиваетесь на одолжение, за которое необходимо будет как-то отплатить».
В представлении жителей Монтеграно, друзья и соседи – угроза не только для семейного бюджета, но и для семейной безопасности. Ни одна семья, рассуждают они, не может наблюдать процветание другой без того, чтобы не завидовать и не желать ей зла. От друзей и соседей зависти стоит ожидать скорее, чем от посторонних, потому что они больше знают о хозяйственных успехах семьи и живее чувствуют необходимость с ней конкурировать. Некоторые истории, рассказанные в ходе ТАТ, дают представление о том, чем в глазах крестьян чреваты чересчур тесные отношения с друзьями и соседями: