Жили на свете двое взрослых мужчин, которые друг друга очень любили и всегда дружно работали на благо своих семей. В один прекрасный день они узнали, что есть работа за хорошую плату, и вместе придумали, как на нее наняться. Сначала все шло хорошо, но потом они начали завидовать заработкам друг друга, и завидовали все сильнее и сильнее, пока вконец не возненавидели друг друга, и тогда один из них убил другого, после чего обе их семьи впали в нищету (7BM).
У одного бедняка не было совсем ничего, и он прозябал в страшной нищете. Как-то раз некто подарил ему двух голубей, и бедняк, вместо того чтобы съесть птиц, решил попробовать их разводить. У него получилось, и скоро дела пошли совсем хорошо. Тогда люди стали завидовать его удаче. Один завистник отравил немного зерна и кинул его голубям, которые его поклевали и от этого все передохли. А бедняк снова стал таким же нищим, каким был раньше (19).
У одной вдовы было пятеро детей. Чтобы их прокормить, она пошла работать в пекарню, где, кроме нее, много кто хотел работать, но взяли туда только ее. После этого дела у нее пошли очень хорошо. Поэтому некоторые соседи стали ей сильно завидовать и, в конце концов, сгубили ее из зависти. Однажды, когда она ненадолго отошла от печи, кто-то подмешал в тесто отраву, и многие, кто поел хлеба из того теста, заболели. И тогда все решили, что хлеб отравила вдова. Ее прогнали из пекарни, посадили в тюрьму, а ее дети оказались на улице (17GF).
Чтобы уберечь свою семью от зависти друзей, их можно не заводить. Но соседи – это неизбежность. Более того, от них всегда может что-то срочно понадобиться – скажем, если начнется пожар или нужно будет сбегать за акушеркой. В связи с этим отношения между соседями обычно бывают хорошими. (О том, что соседи поддерживают добрые отношения только постольку, поскольку нуждаются друг в друге, говорит то обстоятельство, что если один из них переезжает в другую часть города, они вскоре перестают здороваться при встрече.) При этом жители Монтеграно стараются лишний раз соседей не искушать: кусок колбасы или куриное яйцо они проносят домой тайком, чтобы соседи не заметили и не стали завидовать. Связь, обусловленная тем, что два человека – земляки (paesani), важна только в ситуациях с участием чужаков. В любом случае в основе этой связи – выгода, а не чувство долга: зная, что с земляком еще не раз встретишься, ты и обращаешься с ним не так, как с другими. Мария Прато купила швейную машинку у женщины, которая навсегда уезжала из Монтеграно в Рим. Машинка оказалась неисправной, из-за чего Мария потеряла значительную для нее сумму денег. «Мы с ней paesani, – негодовала Мария, – и поэтому она должна была быть честной со мной. Должна была сказать: „У машинки такая-то неисправность“. Она про эту неисправность знала и, когда я пришла к ней домой посмотреть машинку, сумела ее утаить. Если бы машинку продавала я, я бы так и сказала: „Мы с тобой paesani. Не бери ее“. И продала бы какому-нибудь чужаку (forestiere)». Мария продемонстрировала верное понимание принятых в Монтеграно правил поведения, но не учла, что женщине, уезжавшей в Рим, уже не грозило испытать на себе последствия нарушения этих правил, то есть снова встретить Марию или еще кого-то из земляков[50].
Помимо необходимости защитить семью от зависти и притязаний на ее материальные ресурсы, у жителя Монтеграно имеется и другая веская причина избегать тесного общения с посторонними. Он боится, что его женщин могут соблазнить. Он не позволяет приятелю поближе познакомиться со своим семейством, потому что уверен, что при первом же удобном случае тот не преминет этим воспользоваться. Того же он ждет от любого родственника и от крестного. «Особо не спускай глаз с двоюродных братьев и крестных отцов», – вот девиз мужчины – защитника семьи.
В среде высшего класса личная польза не обязательно сводится к получению краткосрочной материальной выгоды. Отдельные благородные господа, возможно, не прочь пожертвовать некоторым количеством материальных благ в обмен на авторитет, общественное признание или «славу». При подходящих условиях такая их мотивация могла бы иметь политическое значение. Сейчас она его не имеет, поскольку славу в Монтеграно снискать невозможно. Поэтому в настоящее время господа не меньше крестьян озабочены погоней за материальной выгодой, что позволяет более или менее корректно назвать аморальный фамилизм этосом всего общества в целом – как высших, так и низших его слоев[51].
Но при этом разным классам доступны принципиально разные стратегии выражения общего для них этоса. Ремесленники, коммерсанты, землевладельцы и специалисты могут так или иначе притеснять как равных себе, так и крестьян; они являются «эксплуататорами» потому, что имеют возможность ими быть. Крестьянин, тем более безземельный, ничего такого не может. Как грустно заметил один из них, «только крестьянину не у кого красть». Он вынужден применять лишь оборонительные вооружения, такие как упрямство, подозрительность, скрытность и ложь.
Как правило, однако, и сами жители Монтеграно, и авторы, пишущие о социальном устройстве юга Италии, отличия в стиле поведения считают не вариациями одной темы, а проявлениями разных характеров, сформированных под влиянием классовой принадлежности.
Крестьянин придает классовым различиям чрезвычайно большое значение и воображает, будто высший класс втайне строит козни против него. Очевидно же, думает крестьянин, что у бедных и богатых разный interesse. Поэтому богатый в погоне за собственным interesse будет эксплуатировать бедного; поступать иначе у богатого, в представлении крестьянина, нет никаких разумных оснований.
В принципе, крестьянин прав, когда приписывает господам подобную мотивацию. Но он заблуждается, считая, будто они способны действовать сообща. Например, по бытующему среди части крестьян мнению, средней школы в коммуне до сих пор нет потому, что господа хотят, чтобы они, крестьяне, оставались неграмотными, так как неграмотных проще эксплуатировать. Тем самым предполагается, что господа достаточно прозорливы, чтобы спрогнозировать развитие ситуации на следующие двадцать или тридцать лет, и что они обсудили вопрос между собой и согласовали свои действия. На самом деле, при всей эгоистичности отношения высшего класса к крестьянам, он не в состоянии принять столь действенные меры ни в этой, ни в какой другой ситуации.
Согласно утверждению еще более фантастическому – но в силу своей фантастичности особенно интересному как иллюстрация того, насколько далеко, по мнению крестьянина, могут зайти господа, преследуя свой, противоположный крестьянскому, interesse, – власти коммуны намеренно пресекают распространение правительственных циркуляров с объяснениями, что надо делать, чтобы эмигрировать в Америку. Если бы даже такие циркуляры существовали, до адресатов они почти наверняка не доходили бы по причине обыкновенных равнодушия и некомпетентности. Паскуале, однако, считает иначе:
Власти прячут эти циркуляры, чтобы никто не уезжал. Они боятся, что если крестьянин уедет в Америку, он там преуспеет и приедет обратно богатым туристом. Тогда они окажутся беднее его и перестанут быть шишками. Еще они боятся, что уедет слишком много семей и здесь некому будет работать. А если никто не будет работать, что они будут есть? Ведь кроме крестьянина работать больше некому.
В представлении высшего класса, у крестьянина, в свою очередь, есть отличительные черты, которые объясняются классовой принадлежностью. Крестьянин упрям, подозрителен, скрытен и лукав. Он никогда не говорит правды. Доктор Джино с горечью и недоумением рассказывает, как ведут себя с ним крестьяне, которые знают его всю жизнь и не видели от него ничего, кроме добра. На приеме они держат себя крайне настороженно – как будто это не им, а ему нужно было, чтобы они пришли, – и лгут о своих симптомах. Женщины, по словам доктора, особенно часто пытаются скрыть от него свою болезнь. Когда он спрашивает крестьянку, где у нее болит, она показывает: «Здесь». Но при этом вздрагивает от боли, когда он дотрагивается до совсем другого места. «Здесь болит?» – переспрашивает он. «Нет», – отвечает пациентка. В конце концов врач вынужден обо всем догадываться самостоятельно:
Крестьяне настолько подозрительны, что если бы я посещал больных на дому и оставлял им какие-то лекарства, они бы начали гадать, сколько же мне платит правительство, если я могу позволить себе приходить к ним домой и что-то раздавать за просто так.
Как считают господа, подозрительность крестьянина – это пережиток многовековых притеснений. Были времена (предположительно оставшиеся в прошлом), когда подозрительность помогала ему выжить; с той поры она глубоко – фактически на уровне инстинкта – укоренилась в его характере. Поэтому и в наши дни он ни при каких условиях не скажет правды[52].
Это, разумеется, по большей части миф. Скрытность крестьянина ни в коем случае не «инстинктивная»; он с удовольствием рассказывает о своих делах, когда ему от этого есть польза[53].
Таким образом, обе стороны – и высший класс, и крестьяне – рассматривают идущую в Монтеграно войну всех против всех как классовую борьбу. Интеллектуалы, которые изучают общество южной Италии, находятся, как и положено интеллектуалам, под влиянием Маркса и потому склонны совершать ту же ошибку.
Глава 7Этос в теории
Одно дело, как человек себя ведет, и совсем другое – как он должен себя вести. В Монтеграно принято считать, что мужчине надлежит бороться с жестоким и непредсказуемым миром за выживание своей семьи. Поэтому он обязан посвятить себя interesse семьи и быть готовым делать все, что пойдет ей на пользу, – в том числе вести себя мелочно и несправедливо по отношению к другим. Зная, что все остальные вынуждены вести себя точно так же, он должен опасаться агрессии с их стороны и, защищаясь, либо держать с ними дистанцию, либо бить первым, когда это можно сделать безнаказанно.