Поэзию нельзя понимать слишком буквально, и потому Александра Блока минёр не оценил. А Макар Платоновичу не понравилось упоминание о религиозных культах. Выяснив, где и когда напечатаны такие стихи, он критиковать их не решился, однако подчеркнул, что лейтенант Пекочинский хотя и не венчался, но имеет в документе законный штамп.
— Что из данного факта вытекает? Вытекает, что наши семьи должны быть крепкими. А вы его ушатом по холодной башке.
— Хотите сказать; холодной водой из ушата? — не вытерпел Евгений Вадимович Лончиц. — По-русски выражаются так. Понятно?
— Я сам знаю, как выражаться, — нахмурился заместитель, но Пекочка его перебил:
— Не желаю обсуждать эту тему! Хватит!
— Тебе же добра желают, — пожал плечами механик. — Или не знаешь, что закалка ведется попеременно огнем и водой?
— В масле закаливать лучше, — улыбнулся Выра. — И посему с комнатой Нилу Олеговичу следует помочь…
Лейтенант Чеголин вышел на палубу в прекрасном настроении. Ему следовало проверить пушки, которые банили с самого утра. Это процедура ответственная и довольно утомительная. В канал ствола наливается несколько ведер кипятка с ядовито-зеленым мылом, похожим на пластилин. Потом весь артиллерийский расчет запихивает туда «ерш» на длинном шесте, отскабливая тугой щетиной остатки сгоревшего пороха. После мытья ствол протирается насухо, смазывается едкой щелочью, снова пробивается паклей и ветошью. Операция повторяется не раз и не два. До тех пор, по ка стальная труба в спиральных канавках нарезов не засверкает как полированная.
Работа требует внимания и добросовестности. Иначе порошинки, прикипевшие к металлу, со временем дадут раковины, и это приведет к разнобою в залпе. Вот почему глагол «банить», хотя и происходит от очень знакомого слова, не вызывает сладостных воспоминаний. Особенно когда выясняется, что ни кипяток, ни мыло со щелочью, ни натужные бурлацкие команды; «Взяли… Ещё… Ещё раз…» — не помогают. Спрессованная ветошь продолжает вылезать с подозрительными штрихами от пороховой копоти, и очень хочется, махнув рукой, смазать ствол тонким слоем масла, которое до поры скроет изъяны. И надо же было так случиться? Лейтенант Чеголин застал расчет носового орудия именно в момент смазывания.
— Главный старшина Буланов проверял?
— Сами справились, — доложил старшина первой статьи Рочин.
— Почему не доложили Буланову?
— Как ему доложишь, — удивился Рочин, — он в Мурманске у жены?
— Та-ак, — сказал лейтенант.
Канал ствола он заставил протереть заново, взглянул в трубу через открытый затвор, но, как ни старлся, не мог усмотреть ничего подозрительного. Рочин показывал тугой цилиндр из белой тряпки с выпукло спиралью от нарезов.
— Всё чисто.
— А полоски?
— Следы масла.
— Маслом кашу не испортишь, — добавил заряжающий.
Лейтенант юмора не оценил:
— Орудийный ствол — не каша!
Ответить иначе Чеголин не смог, заподозрив другую причину веселья. Главный старшина Буланов в увольнении, а командир боевой части об этом не знает. В самом деле смешно.
— Банить ещё раз! — возмутился Артём и ушел.
На следующий день ослушник сам явился к нему в каюту, как ни в чем не бывало, пожелал доброго утра и… стал докладывать о текущих делах.
— Кто разрешил отлучку? — перебил лейтенант.
— Старший лейтенант Лончиц!
— Трое суток ареста за обращение не по команде!
— Есть, трое суток… — потемнел главный старшина и, повернувшись налево кругом, вышел из каюты.
— Так ему, голубчику, так, — одобрительно хмыкнул Пекочка и тут же спросил: — А взыскание согласовано?
— Зачем?
— Затем, что тобой допущено превышение дисциплинарных прав.
В самом деле, Чеголин мог объявить сверхсрочнику выговор, подумаешь, какое наказание. У язвленное самолюбие Артёма требовало во что бы то ни стало уязвить и подчиненного. Как это сделать? Ясно, арестовать. Правда, командир корабля вполне мог объявить взыскание недействительным, что было бы куда большим ударом по самолюбию. Однако капитан-лейтенант Выра, дотошно разобравшись во всех обстоятельствах, заставил Чеголина снова зубрить устав, записку об арестовании подписал. Василий Федотович при этом морщился, но Артём был удовлетворен.
Через несколько дней в кают-компанию заявится главный боцман Осотин.
— Разрешите? — спросил он больше по традиции и, не сомневаясь в ответе, протянул Выре какую-то бумажку.
Пока тот читал, боцман нагловато подбоченился, собираясь по обыкновению рассказать, как ловко он выполнил поручение, но вдруг, совершенно переменившись, попросил «добро» удалиться и даже каблуками прищелкнул при повороте налево кругом. Артём Чеголин не замечал выправки у развязного боцманюги, а прорезалась она, скорее всего, потому, что в каюткомпании ужинал гость — помощник начальника политотдела но комсомолу Виктор Клевцов, который по званию тоже был лейтенантом. Подумаешь, какое начальство!
Василий Федотович не обратил внимания на поразительное превращение Осотина и, отпустив его рассеянным кивком, передал бумажку минёру.
— Вот вам адрес. Не ахти какие хоромы, но для двоих сойдет.
Собственно, адрес был ни к чему. Комната находилась в «циркульном» доме, рукой подать от причала. Пекочинский возвратился на корабль уже через полчаса. Он был смущен и разочарован.
— Н-не знаю, как быть. Эт-то даже не комната, а платяной шкаф.
Жилплощадь, предоставленная ему во временное пользование, имела около пяти квадратных метров. Основное пространство здесь занимал двуспальный матрац на самодельных ножках. Рядом, между стеной и тахтой, был втиснут четырехугольный столик ресторанного типа, который, таким образом совмещал функции туалетного и обеденного. Со свободной стороны поместился единственный стул. Вешалка для одежды была прибита к стене над постелью, а посудный шкафчик нависал над столом. Словом, здесь было предусмотрено всё, и достаточно целесообразно. Не обладая пространственным воображением, Пекочинский просто привередничал. Потолки в «циркульном» доме возвышались на три с половиной метра. Таким образом, высота комнатки оказалась больше, чем длина. Вот она и показалась минёру «шкафом». Стоило строителям догадаться опустить потолок на метр, как сразу бы появились необходимые для уюта пропорции.
— Как мне привести Аню в такой чулан?
— Разведись или ищи особняк, — рассердился Чеголин.
Обе рекомендации показались Пекочке ещё более нереальными. Он смирился и отправил жене телеграмму с требованием приехать как можно скорее. Ответная депеша пришла накануне очередного выхода в море. Поэтому о поездке в Мурманск к поезду не могло быть и речи. Капитан-лейтенант Выра отпустил минёра только на полчаса к приходу рейсового парохода! Нил Олегович загрустил, но, понимая, что другого выхода нет, успел донести чемодан до порога квартиры, вручил жене ключи и точно в срок возвратился к исполнению служебных обязанностей.
— С тебя причитается, — подмигнул ему Осотин который стоял на палубе с повязкой дежурного по кораблю.
— Мы с вами не пили на брудершафт, — поморщился минёр.
— А я о чем? — удивился Осотин. — Раз не пили дак следует поддать. Не забудь — комната моего корешка. Кто отписал ему этак и так, люди свои, незапакостят?…
— Не беспокойтесь, всё будет в порядке.
— Ну-ну, — со значением кивнул боцман. — Ещё поглядим…
К этому времени на «Тороке» подняли пары в котлах, после чего турбинисты засуетились, забегали с ключами, и Бестенюк получил льготное время для каких-то неотложных дел. Каждые полчаса воздух нал гаванью наполнялся разноголосицей корабельных склянок. Начался отлив. Корпус сторожевика неуклонно опускался вниз по вертикальной шпунтовой стенке. Вахта давала слабину швартовным концам Остальные моряки томились в ожидании аврала, выход задерживался.
«Циркульный» дом хорошо просматривался с ходового мостика. У пятнадцатого окна в четвертом ряд была открыта форточка. Для окончательного устройства там не хватало тюлевых гардин. Пекочка обещал прибить косяки по возвращении из похода, который пока даже не начинался.
Веселые горны на эсминцах и трели боцманских дудок дружно возвестили ужин. В кают-компании капитан-лейтенант Выра разговаривал с механиком по поводу подозрительных стуков в турбине высокого давления.
— Вы нам мозга не пудрите, — вмешался Тирешкин. — Видимо, неслучайно конструкцией предусмотрены ещё турбины низкого давления.
— Точно, — подтвердил Бебс. — Но вот беда: одна без другой турбины не вертятся.
Все засмеялись, а Пекочка нашел, что наступил благоприятный момент обратить внимание командире на его личные дела.
— Пока суд да дело, прошу разрешения сойти на часок.
Старпом поперхнулся супом. Минёр посмел обратиться через его голову. Но Выра выставил ладонь и слегка двинул ею в сторону разгневанного Лончица.
— Удивлен. Все озабочены предстоящим учением, и только вы думаете о посторонних вещах.
Пекочинский не считал эти вещи посторонними и потому решился уточнить:
— Выход в море откладывается, и я бы успел помочь человеку на новом месте…
— Откладывается, но не отменен.
Ужин заканчивался, когда Пекочка с отчаяния выдвинул последний неотразимый аргумент:
— Товарищ командир! Ну, на пол часика. Понимаете, то да се… гардины повесить…
На минуту все замерли. Потом переборки кают-компании потряс взрыв хохота.
— Коли так, — смеялся Выра, — не в силах отказать…
Пекочинский вдруг стал пунцовым вроде семафорных флажков и всё пытался подчеркнуть, что он имел в виду укрепление карнизов для занавесок. Какое там! Никто не слушал. И тогда ему пришлось удалиться, в отчаянии махнув рукой…
Выход в море так и не состоялся. Инженер-лейтенант Бестенюк принялся вскрывать кожух паровой турбины, и само собой Чеголину пришлось подменить минёра, заступив на дежурство по кораблю. Пройдясь по верхней палубе, он убедился, что швартовы обтянуты, сходня закреплена, опущенные к привальному брусу кранцы надёжно амортизируют удары при всплеске волны. Упираясь каблуками в закраины минных рельсов, чтобы не заскользить по выпуклому металлу, смазанному соляркой для защиты от ржавчины, дежурный прогуливался от полубака к корме, изредка поднимаясь на мостик.