От последней реплики повеяло сквознячком. Пропадал великолепный повод для упреков. Тут самое бы время спросить, кто ему ближе: родная жена или собутыльник-цыган. И дальше в этом же роде. Раиса Петровна давно решила положить конец особым отношениям мужа с Максимом Рудых. Этот бесчувственный чурбан вел себя так, будто супруга приятеля пустое место и вовсе даже не женщина. Красавчик дурно влиял на Выру, а сам перестал приходить, что выглядело не иначе как уже просто вызовом. Муж при семейных сценах сникал и только оправдывался. Это внушало ей некоторую надежду. Ещё поглядим, кто возьмет верх!
На сей раз воспитательные мероприятия не входили в намерения Раисы Петровны. Она привыкла держать данное слово и, подготовив почву, приступила к делу без промедления:
— Ещё передавал привет Петя Осотин, твой воспитанник.
— Сам отрекомендовался так? — Выра был удивлен.
— А что? Я бы гордилась. Он просто герой.
— Коли так, ладно. Значит, своего достиг.
— Ты бы навестил его, Вася. Симпатичный молодой человек и очень страдает.
— Что с ним?
— Понимаешь, штыковая травма грудной клетки и осложнение — гнойный плеврит.
— Отвоевался, видать. А дельный был боцман.
Раиса Петровна снисходительно засмеялась:
— Ничего ты не смыслишь в медицине. Прогноз благоприятен. Мы умеем лечить.
— В медицине — согласен. Но думаю, сей хлопец не станет напоминать о себе без причины.
— Он же ранен, — сказала Раиса Петровна. — И так хорошо о тебе говорит…
Озадаченный Выра последнего аргумента не оценил, и тогда она решилась осторожно пояснить:
— Видишь ли, есть приказ всех моряков вернуть на корабли.
— Це так… Ясно. Передай, на то существует отдел комплектования личного состава.
— Сам говоришь: «дельный»…
Выра отклонил дальнейшие домогательства без нажима, но с такой естественной непреклонностью, что Раиса Петровна была озадачена. Дело в том, что она никогда не понимала, как её тюфяк мог быть командиром катера. И вдруг… Настаивать было глупо. Пришлось временно отступить.
Однако сам Выра тоже ещё не знал, зачем их с Максимом вызвали в штаб флота и почему член Военного совета первым делом поинтересуется, есть ли у старших лейтенантов штатская одежда. Смешной и странный вопрос. Откуда же ей быть?
Глава 9. Вахту принял исправно
На полном ходу — ветер встречный, с какого бы направления ни дул. Назойливый ветер не давал роздыху даже в штиль, тем более что «Торок» обходился без закрытой ходовой рубки. Практика — и та, что считается критерием истины, и просто морская практика — обе эти практики настоятельно требовали защиты от снега и брызг. На мостике возвели навес, застекленный спереди прямоугольными окошками по дуге. Штурвал с путевым компа́сом, машинный телеграф, тахометры, показывающие обороты гребных валов, телефоны, кнопки ревунов и рычажок колоколов громкого боя — всё размещалось здесь. Будка была отделена от остальной части мостика брезентовыми портьерами и загораживала главный магнитный компа́с с носовых курсовых углов. Тогда его вместе с тумбой-нактоузом водрузили на высокий пьедестал.
Предполагалось, что на походе командир корабля и вахтенный офицер смогут находиться в будке по обе стороны от рулевого. Но лобовые стекла без обогрева и механических «дворников» не обеспечивали надлежащего обзора. И по этой причине вахтенному офицеру категорически запрещалось пользоваться укрытием. Как петух на жердочке, он возвышался на банкете рядом с тумбой компа́са. Крыша будки, упираясь в грудь, служила столом для записной книжки. А лицо по-прежнему оставалось открытым всем ветрам. Отсюда лейтенант Чеголин хорошо видел, как вспарывал воду форштевень, и как бежала по бортам пена, и как вспухала позади кильватерная струя.
— Предмет, прямо по носу, полкабельтова, — доложил сигнальщик.
Но лейтенант и сам заметил наклонный комель бревна, плававшего торчком:
— Лево на борт!
Маневр уклонения был произведен четко, но капитан-лейтенанту Выре не просто угодить.
— Слушай такую вещь. Без крайней необходимости не следует ворочать круто.
Опять придирается. Чеголину хотелось курить. Ноги его затекли. Вахта продолжалась уже три часа.
А Выра вроде бы дремал, устроившись на разножке, и время от времени донимал репликами. То вымпел запутывался на грот-мачте, то сигнальщик полез по скобам мачты освободить застрявший фал и не спросил на то разрешения. Командир, дремавший на левом крыле мостика, был основной трудностью ходовой вахты.
Далеко справа, почти на краю горизонта, угадывались очертания берегов. Мысы, приметные вершины гор можно было рассмотреть только в бинокль, а ещё лучше в дальномер и уже потом ловить их трепетной нитью визира на пеленгаторе. Издали все скалы выглядели одинаково, и Чеголину приходилось хитрить. Это очень просто. Он прикидывал на карте, какой мыс должен открыться, затем искал похожую зазубринку и пеленговал её. Сомневаться в правильности отсчетов не стоило. Впереди, на флагманском эсминце, были знающие поводыри, на которых вполне можно положиться. Чеголин с Пекочинским только лишь ухмыльнулись, узнав о запрещении сверять свою навигационную прокладку с путевой картой штурмана. Это по мнению командира корабля, должно было выявить степень подготовки вахтенных офицеров и уровень их самостоятельности.
Растянувшись кильватерной колонной, отряд учебных кораблей двигался вдоль берегов Кольского полуострова. Путь лежал в Белое море, и корабельная трансляция голосом Тирешкина то и дело вещала о подвигах, которые совершались здесь совсем недавно. При подходе к Семи островам заместитель командира торжественно объявил, что в этой точке был сбит штурмовик. Отличился расчет кормового автомата Ивана Буланова. Лейтенант Чеголин в момент этой передачи как раз сменился с вахты, и его заинтересовал не результат, а профессиональные подробности того боя. Отношения с главным старшиной Булановым не портились после того, как его пришлось посадить на гауптвахту. Вряд ли он станет делиться воспоминаниями. Тем острее Артёму захотелось выяснить всё, вплоть до общей тактической обстановки. Ответ можно было получить в историческом журнале, но там обнаружились лишь торопливые заметки. И вообще составители журнала не думали о потомках. Разве история только в том, сколько сбито, сколько потоплено, или в перечне фамилий награжденных? А где соотношение сил, где замысел боя и его воплощение, где выводы и анализ плюсов и минусов? Чеголин подумал, как было бы полезно, готовясь к стрельбе по щиту, привести развернутый пример из боевого опыта. Задача станет конкретней, отношение к ней куда осмысленней. Пока не поздно и не ушли живые свидетели, следовало дополнить куцый журнал и многое восстановить. Кто бы мог этим заняться? И вдруг Артёма осенило: Виктор Клевцов!
Чеголин был убеждён, что Виктор безусловно подхватит идею реставрации исторического журнала. И правда, он одобрил её — в принципе.
— Но я не справлюсь.
— Ты?
— В замысле боя и прочей тактике способны разобраться только специалисты. Вот и займись сам.
— Мне не расскажут, — смутился Чеголин.
— Пожалуй, так…
Клевцов только лишь подтвердил опасения Артёма, но это прозвучало упреком. А договорить им не удалось, так как обоим пора было заступать: одному — на мостик, другому — в машинное отделение.
Снова в руках у Чеголина был весь сторожевой корабль, его механизмы и команда, пушки и торпеды.
— Доложите дистанцию до переднего мателота, — вдруг потребовал Выра.
Мателотами называются корабли, следующие в строю, и Чеголин, прикинув расстояние до кормы впереди идущего эсминца, доложил:
— Два с половиной кабельтова!
— Отстаёте. Надо развивать глазомер.
Призма Белли, маленький карманный дальномерчик, подтвердила, что командир корабля прав. Пришлось срочно давать два звонка в правую машину, два — в левую, затем, скорчившись, заглянуть в будку на циферблаты тахометров. Их стрелки дрогнули, называя прибавку десяти оборотов в минуту. Лейтенант тоскливо ёжился, мечтая о самостоятельности. На вторые сутки похода ему предстояло стоять с четырех утра, и оставалась надежда, что капитан-лейтенант Выра спустится вниз отдохнуть. Тем более что погода позволяла — был абсолютный штиль и полная видимость. Гладкая, без морщинки вода блестела, как в корыте.
— Идем горлом Белого моря, — скороговоркой информировал Пекочинский, протяжно зевая. — Справа, на курсовом пятьдесят, маяк… Святой Нос.
Вскинув бинокль, Артём увидел на вершине горы одноэтажный кирпичный дом, из крыши которого росла башня с бело-красными вертикальными полосами, Внешний вид сооружения надлежало сверить с описанием в пособиях, но минёр, нетерпеливо переминаясь, вполне мог опять обозвать формалистом.
— Не суетись, — сказал Чеголин сменщику, однако в книгу заглядывать воздержался. Буквоедов он и сам не любил. Обстановка была столь ясной, что Выра отпустил штурмана отдыхать и только сам по-прежнему дремал на трубчатом стуле-разножке. Артём только лишь посмотрел на карту и доложил:
— Вахту принял исправно!
— Сменяйтесь, — сказал Выра и снова закрыл глаза.
Некоторое время шли без происшествий. На мачте флагманского эсминца не появлялось никаких сигналов. Курс и скорость постоянные. И даже Василий Федотович не донимал замечаниями.
— Флагман показывает курс сто девяносто пять градусов, — вдруг закричал сигнальщик.
Колонна кораблей по очереди поворачивала, и «Торок» тоже выполнил маневр. Чеголин покосился на Выру. Тот молчал, — значит, порядок. Оставалось нанести новый курс на карту при помощи параллельной линейки и транспортира, но карандаш уткнулся в береговую черту. Чеголин удивился, проверил расчеты, протер карту мягкой резинкой и заново выполнил графику. Ничего не изменилось. Вопреки логике и здравому смыслу курс, указанный флагманом, упирался в скалы Кольского полуострова.
Пока Артём воевал с картой, прошло ещё полчаса.
Если верить бумаге, сторожевик давно уже залез на гору с отметкой 230 метров, скатился по обратному склону и прыгал в тундре с кочки на кочку. А море впереди привольно голубело. Всё так же бежал перед форштевнем пенный гребень. Отчаявшись, Чеголин решил «привязаться» к берегу заново по приметным ориентирам. Мягкая подушка над окулярами дальномера была влажной и холодной от росы. Включив двадцатипятикратное увеличение, он развернул трубу. Перед глазами, подрагивая, поплыли отвесные красноватые утесы. Прибой лениво облизывал валуны. Не было только самого нужного: ни навигационных знаков, ни характерных мысов.