— Боцману прыгать!
Есть! — сказал Петр, а дна веслом не нащупал. Рано прыгать, с грузом не выплыть. Пока судил да рядил, Семен Зайчик был уже за бортом, его зубы било чечеткой, однако скалился:
— Ратуйте, люди добрые, — не утоп!
Тут уж посыпались все. К урезу воды подпрыгом, по склизким скалам ползком, по мокрой глине по-пластунски, ходом, чтобы не прилипнуть, как муха к липучке. Клевцов загнал взвод по крутому склону на высоту с отметкой 286 метров по команде/ «В атаку— бегом!» Вода с одежды стекла. Поверх всё задубело. Исподнее, распарившись, обнимало компрессом. Костра не разжигали, только укрылись от ветра, и Клевцов стал разбираться. Осетина не ругая, нет. До, сталось Зайчику.
— Куда вперед сунулся? Кому было приказано?
Ну и образина была у этого Зайчишки: губищи толстые с вывертом, волос как у мерлушки, частил кольцом. Осотин полагал, что бабы должны от такого шарахаться. Но в отряде баб не было. Здесь на рожу не глядели, а, судя по повадкам, Семен был не из по. след них бойцов.
— Чего такого особенного? Ну прыгнул. Боцман ещё не обтерся.
— Именно, — подтвердил Клевцов. — А надо, чтоб привыкал... Смотри, Зайчик, терпение лопнет. Сколько раз говорил: без приказа не лезь.
Пограничник «Зови Иваном» пихнул боцмана в бок, намекая, что и ему должно сделать выводы, а полусырой Зайчик только ухмылялся. Ясное дело: смелость не робость. За такое и выволочка приятна. Только и оставалось боцману, как с досадой придавить окурок. Эх-ма! Лучше бы тоже пропесочили. Только подумал и напросился.
Замполитрука Клевцов не побрезговал, поднял из моха замусоленную цигарку и, развернув, прочел, что осталось на обгорелом газетном клочке: «...АСС 27 сентя...»
— Понимаете, что это значит? Оставить такой текст равносильно провалу боевого задания.
— А куда девать?
— В карман, дорогуша, в карман...
— Выходит, не оставляй улики для трибунала, — хотел обернуть в шутку Осотин.
— Ошибаетесь, — недобро возразил Клевцов.
Наутро побудки не было. Осотин проснулся сам.
— Ушли на задание, объяснил владелец губной гармошки. — Да ты не куксись, боцман. Ещё успеешь наложить в клеши...
— Сам штаны пачкал или кто натрепал?
— Мне зачем? И здесь работёнки навалом.
— Вона как? То-то, гляжу, распелся: «К егерям попадешь, не воротишься...» Артист!
— Точно так. Солист ансамбля песни и пляски флота Арий Мелин. Слыхал?
— Кто вас разберет? Кроме дирижера — все рядовые.
Все первые дни службы в отряде Осотин находился как бы под прессом. Его подавляли сильные люди. Их здесь оказалось куда больше, чем везде. И не было слабаков, над которыми легко взять верх. Осотин и себя. считал сильным. Промахи не в счет. Промахи объяснялись только тем, что он маленько не втянувшись. Но вот отряд ушел, и Петр стал распрямляться, становясь самим собой.
— И вообще, — веско заявил он. — Самодеятельность не уважаю. Нет.
— Ансамбль, положим, у нас профессиональный. Для солиста нужен диплом музыкального техникума или...
— Ишь ты! С образованием...
Осотин был оскорблен. Пущай хоть артист. Это ли по-честному: на чужой спине ездить в рай?
— И за кого тебя держат? На гармошке играть?
Но Ария Мелина вопрос не смутил:
— Держат — значит нужен. Так и быть, идём — покажу.
В каморке у артиста стояли верстак с тисками, точило, токарный станочек, а в углу валялась груда старых железяк — экая невидаль.
— Такое сюда приносят, — показал Мелин на груду.
Петр пригляделся. Ствол, конический надульник, автомат без приклада, всё красно-рыжее, как бы в кровище.
— Нет, — догадался артист. — Ржавеет оно от морской воды.
— Драишь?
— Где же прикажешь набрать запчастей?
При этих словах Мелин отворил шкаф, доверху набитый оружием. Там были наганы, «ТТ», твёрдые в прицеле офицерские «вальтеры», автоматы-шмайсеры со складными прикладами, похожими на костыли. Все они выглядели как новенькие.
Главной специальностью отрядного оружейника оказалось изготовление финок. Ножички у него получались что надо: клинки из трофейной золингеновской стали, заточенные, хоть брейся, ухватистые рукоятки с рисунком наборных цветных поперечин, тщательно отцентрованные для метания.
— Желаешь? Дарю!
— Не желаю, — отрезал Осотин.
— Зря. Ребята говорят — в рукопашной не обойтись.
— Дак мне и выдадут, ежели не обойтись.
Хотя оружейник не какой-нибудь шиш. Оружейник — другое дело, но чего куражится: «Дарю…» Ишь раздарился. Много о себе понимает.
Глава 5
Челночный обмен в промежуточном диапазоне
Четыре троса, скрученных из высокоуглеродистой оцинкованной проволоки, которые назывались «прижимными», а также «смотрящими» назад и вперед удерживали у причала многосоттонный сторожевик. Но гораздо прочнее швартовых корабль был привязан к берегу письмами. По вечерам в кубриках строча напропалую, корабельный писарь штемпелевал конверты фиолетовым треугольником: «Воинское, бесплатно» — и отправлял на почту мешками. Ответы доставлялись в той же таре. Старший лейтенант Шарков командовавший по совместительству боевой частью наблюдения и связи, называл всё это «челночным обменом в промежуточном диапазоне». На промежуточных частотах средневолнового диапазона радисты поддерживали тактическую связь поверхностной волной. Но штурман Шарков просто-напросто ехидничал, намекая на то, что бесплатная нагрузка на почтовое ведомство сама по себе несерьезна и, так сказать, «промежуточна» по отношению к службе.
На следующий день после возвращения «Торока» в базу главный старшина Буланов постучался в каюту лейтенанта Чеголина с письмом в руках. Старшина команды просился на сутки домой. Его жену вместе с другими работниками хлебозавода командировали на лесозаготовки в Карелию сроком на два месяца. Причина не показалась Чеголину достаточно веской, особенно в данный момент, когда в стволы пушек была залита щелочь после пробных выстрелов.
— «Первым делом, первым делом самолеты», улыбнулся лейтенант.
Его логика на главного старшину не подействовала. Настаивая, тот попросил разрешения обратиться к старпому.
— Отставить. Занимайтесь делом! — рассердился Артём и прекратил бесполезный разговор.
Сосед по каюте долговязый Пекочка тоже получил депешу. Анечка кратко информировала его об отъезде к маме. Она соглашалась вернуться только «хозяйкой дома», то бишь комнаты, полученной по ордеру квартирно-эксплуатационной части гарнизона. Минёр воспринял это как дополнительное взыскание и возложил ответственность на черствого Выру. Естественно, Артём старался поддержать товарища и рассказал о его семейных неприятностях заместителю командира Тирешкину.
— На жилплощадь надежды мало, — ответил тот. — Ежели рассуждать логически, разве дадут ордер по первому году службы? Короче: «Не в свои сани не садись — пригодится воды напиться!»
Макар Платонович при этом хитро посмотрел и рассмеялся. Он любил переиначивать поговорки. Но потом капитан третьего ранга всё же пообещал данный вопрос провентилировать», и от этого за обедом сразу же потянуло явственным сквознячком.
Кают-компания на «Тороке» была такой же компактной, как и весь корабль. Обеденный стол располагался от борта до борта. С трех сторон он был окружен узким встроенным диваном, на который задвигались впритирку четыре персоны. И ещё двое, командир корабля и его помощник, занимали места по торцам. Со стороны входной двери было четыре стула, привинченных к палубе. А сверху всё венчалось абажуром между двух бестеневых медицинских софитов.
Тесноватый уют располагал к задушевным беседам. Тем более что минёр Пекочинский и остальные едоки, согласно расписанию занимающие строго определенные места на диване, не могли подняться из-за стола раньше командира или старпома. Минёр находился как бы в ловушке, и это обеспечило доктору Роману Мочалову самую необходимую аудиторию. Доктор начал со стихов:
— «Всё на земле умрет — и мать, и младость, жена изменит и покинет друг. Но ты учись вкушать иную сладость, глядясь в холодный и полярный круг.,.»
Догадавшись по репертуару, откуда ветер, Пекочка зло посмотрел на недоумевающего Чеголина.
— Скажи-ка, дружище, — проникновенно добавил Мочалов. — У неё были ещё приятели, кроме тебя?
— Школьные подруги, — неосторожно ляпнул минёр и попался в ловушку.
— Ясно, — кивнул исцелитель. — Познакомила только с подружками…
— Нет у неё никого! — повысил голос Пекочка.
— Ладно, — не стал спорить Мочалов. — Пока, предположим, нет. А в маминой квартире есть телефон.
— П-подумаешь...
— Недооценка возможностей цивилизации. Ты представь: рядом филармония, театры, кино, не говоря уж о танцах в Мраморном зале. Так просто сообщить номерок на память, особенно когда скучно...
— Сколько времени ты был знаком? — вмешался Бестенюк.
— Целых два года.
— Гм. В увольнение ходил раз в неделю?
— На четвертом курсе два раза, — защищался Пекочинский, хотя губы его побелели.
— Эти дни в твоей записной книжке помечены красным кружком?
— Откуда знаешь?
— Эвона... Так делали все. А теперь задачка из арифметики. Часы увольнения помножить на красные дни твоего календаря и разделить итог на двадцать четыре. Наберется месяц. От силы. А ты — «два года».
— Слушайте такую вещь, — заметил Выра. — Инженерные расчеты нужнее для техники. Хотя ранняя женитьба, точно, мешает нормальной службе.
— Конституцией, товарищ командир, это не предусмотрено! — Минёр демонстративно перестал называть Выру по имени-отчеству.
— К сожалению, так... — Василий Федотович будто не заметил официальное обращение.
— А я к чему веду? — не унимался Бебс. — Наша специфика требует мужественно переносить невзгоды.
— Получив моральную поддержку, Роман Мочалов вновь проявил литературную эрудицию:
«Девушка пела в церковном хоре о всех усталых в чужом краю, о всех кораблях, ушедших в море, всех забывших радость свою...»