Однако балтийскими водолазами уже была поднята вражеская подводная лодка «U-250», потопленная в Выборгском заливе, и там нашли странные торпеды, которые можно выпускать без точного прицеливания через перископ. Акустические приборы наводили торпеду на цель, и она взрывалась без громоподобного кряканья под воздействием магнитного поля корабля. Через несколько месяцев были определены и слабые стороны трофейного оружия. Способы обнаружения, уклонения и борьбы с новой торпедой стали известны всем морякам.
Посылая Рудых свой последний семафор, командир конвоя ничего об этом не знал. Он принял самое целесообразное решение на основании прежнего боевого опыта. Спасательные катера и шлюпки непрерывными рейсами снимали людей с тонущего парохода, но тот из тральщиков, который стоял на якоре, представлял собой легкую цель для удара из-под воды.
— Положим, вы исполняли приказ, пока не погиб флагманский тральщик, — допрашивали Максима. — А потом? Почему не попытались атаковать противника, почему сбежали из района боя, не подняв на борт спасательные средства, бросив оставшихся там людей?
— «Вот летят они, погасив огни, рассекая мрачную пучину...» — с отвращением к самому себе мычал капитан-лейтенант Рудых, вспоминая, что это и впрямь выглядело бегством.
К полуночи спасательные работы почти закончились. На борт к Максиму тоже доставили сто семьдесят шесть продрогших испуганных пассажиров половина из них были женщины. Каюты, кубрики, лазарет, кают-компания и столовая команды — всё было переполнено. Тральщик не трамвай чтобы принять тройное число людей. Кое-как разместились, но использование оружия с палубы было исключено. Возвращаясь очередным рейсом с тонущего судна, старшина первой статьи Рочин закричал с катера, что он заметил нечто вроде рыбацкой лайбы под непонятными багровыми парусами.
— «Под цветными парусами корабли уходят в море, корабли...» — легкомысленно комментировал корабельный доктор, вообще помешанный на поэзии.
Чтобы здесь, в районе пустынной Обской губы, кто-нибудь промышлял, да еще под парусом, годным лишь для красивых стихов?
— «На полярных морях и на южных, — не унимался доктор, — по изгибам зеленых зыбей, меж базальтовых скал и жемчужных, шелестят паруса кораблей...»
— Прекратить декламацию! — зарычал Максим. — Или вам мало своих медицинских забот?
Вот когда у него мелькнуло смутное подозрение. Если рыбаки, почему они не предложили помощи? И парус с претензией. Насколько Рудых понимал, промысловикам не до романтики. У них производственный план. Перегнувшись через ветроотбойник мостика, капитан-лейтенант спросил у старшины, не ошибся ли он. Мало ли что почудится в призрачных арктических сумерках. Нет, парус наблюдал не только старшина спасательного катера, и, несмотря на поздний час, видимость в этих широтах была еще хорошей.
— Открыть вахту! И будьте внимательнее, — на всякий случай предупредил Максим гидроакустика Тетехина. Подозрение возникло, но оно казалось невероятным и требовало подтверждения.
Третий взрыв, который разнес неподвижный флагманский корабль со всеми, кто был на его борту, раздался через четыре часа сорок минут после начала спасательных работ. По звуку и по характеру гибели тральщика это уже совсем не походило на действие донной мины.
— Контакт! — доложил Захар. — Эхопеленг…
Обнаглев от безнаказанности, подводные лодки шныряли вокруг и даже действовали из позиционного положения. Они маскировались цветным брезентом, натянутым на выдвижные устройства. Последний корабль из уничтоженного конвоя можно было спасти только маневром. Решение диктовалось тактической обстановкой, и оно созрело профессионально, почти автоматически. Противолодочным зигзагом на полной скорости тральщик оставил район боя для того, чтобы доставить в ближайший арктический порт хотя бы тех вызволенных из беды пассажиров, которые находились на его борту.
— «Направляя руль прямо в Ливерпуль, мичман Джон не может быть неточен...»
Идиотская песенка прилипла смолой. Что значит точен или неточен? Всё решали секунды. Эмоции повлекли бы колебания, а значит, являлись непозволительной роскошью. В открытом море, на катерах и шлюпках остались не только абстрактные лица, с которыми Максим никогда не встречался. Среди них находился собственный штурман и девять гребцов. Среди них был и Яков Рочин, первым обративший внимание на подозрительный парус. Позже, когда появилось время для самоанализа, Максиму не пришло в голову «подстелить соломки» в корабельных журналах, чтобы они выглядели поубедительнее. Следователь трибунала, дотошно копаясь в документах и сопоставляя их с протоколами допросов, искал истину. Но кто мог указать капитан-лейтенанту Рудых другой выход, как более достойный?
Когда улеглась горечь от тяжелых потерь, а летчикам полярной авиации удалось подобрать часть обмороженных людей с брошенных спасательных средств, командующий решил, что трусости, пожалуй, не было. Адмирал был моряком настоящим, а кропотливая работа следователя помогла ему объективно оценить обстановку.
— Но надо еще доказать, можете ли вы командовать кораблем, — сказал он Рудых.
Что же, Максим не возражал. Больше того, он стремился к тому же, предложив отчаянный план. Капитан-лейтенант просил отпустить тральщик на «свободную охоту», отпустить без сопровождения и тактического обеспечения, с тем чтобы разыскать противника и отомстить ему в честном поединке.
Трезвые штабные операторы сочли это авантюризмом. Обоснованные расчеты показывали, что только поисково-ударная группа из двух тральщиков может рассчитывать на уверенный успех, что Карское море большое и смешно предполагать возможность встречи с подлодкой на прежнем месте. Попытка самоутверждения могла привести к новой невосполнимой потере. Особенно после подтверждения слухов о наличии у противника новых бесследных торпед. Не разумнее ли попросту заменить капитан-лейтенанта Рудых? Но командующий был моряком настоящим. Он знал, что обвинение в трусости, хотя и спорное, повисло клеймом не только над командиром тральщика. Экипаж дружно просился в поиск. Это не укладывалось в бесстрастные штабные расчеты, а значило немало. Командующий учел всё и рискнул ходатайство удовлетворить.
— «Ты будешь первым. Не сядь на мель. Чем крепче нервы, да, да, тем ближе цель...»
Всё упиралось в нервы. Никто не смыкал глаз. В акустической рубке беспрерывная вахта. Радиометристы пялились в непривычный еще радар, где круглую трубку экрана размеренно обегал световой радиус и под ним вспыхивали, мерцая, зеленоватые контуры берегов. Если обнаруживалось отдельное зернышко, вахтенные, щелкнув тумблером, укрупняли масштаб, но чаще видели радиопомехи. Пока не было ничего надёжнее морского глаза опытных наблюдателей. И точно, сигнальщики не подвели.
На пятые сутки свободного поиска в лучах рассветного солнца был замечен легкий, стелившийся по воде дымок. Через бинокли удалось рассмотреть кургузый поплавок, фыркающий, как курильщик — кольцами, отряхивая волну. Это было особое устройство — «шнорхель», который позволял ходить под дизелями и заряжать аккумуляторные батареи, не всплывая. Противник не заметил тральщика. Они обнаружили его первыми. Теперь всё решали собранность и натиск.
— Атака подводной лодки! «Сэр Захар», давай контакт! — обрадовался Рудых.
До цели оставался всего один кабельтов, когда «шнорхель» утоп и вместо него проклюнулся тощий глазок перископа. Поздно они спохватились. Команда тральщика уже заняла места по боевому расписанию. Даже обмороженный, сбежавший из госпиталя Яков Рочин, прискакав из лазарета на костылях, велел привязать себя к релингам около носовой трехдюймовки.
И капитан-лейтенант Рудых не зря хлебнул заморского гостеприимства, тренируясь на «столе атаки», во Флоридском центре противолодочной обороны, а потом воевал на деревянных «больших охотниках». Здесь, на тральщике типа «АМ», стояло такое же оружие, только корабль был в семь раз крупней.
Перо рекордера, мотаясь поперек движущейся бумажной ленты, чертило лесенку из штрихов. Наклон лесенки, измеренный специальной линейкой, сразу давал момент и точку прицельного залпа. Ультразвуковые сигналы высветили лодку в глубине и половина серии — двенадцать бомб из многоствольной установки — веером устремились вперед. Бомбы «хеджихога» были контактными. Если взорвется хотя бы одна, значит угодила в цель. И тральщик на полной скорости подскочил от гидравлического подводного удара. На поверхности расплывалось радужное пятно.
Нет, торжествовать было рано. Штриховая лесенка рекордера, изогнувшись знаком вопроса, показывала, что контуженный враг маневрировал, пытаясь уйти. Потом перо пошло чертить вхолостую. Шумы собственных винтов мешали Захару Тетехину. Поисково-ударная группа потому и состояла из двух кораблей: пока атаковал один, другой имел возможность стоять, не упуская акустического контакта. Но Максим не решался застопорить машины, считая, что на ходу меньше риска получить ответный удар торпедами. Максим был обязан действовать за двоих, бить и бить сосредоточенными залпами ныряющих бомб, не давая противнику опомниться и вынуждая метаться в поисках выхода.
Враг был опытен. Это чувствовалось по его «почерку». Максиму Рудых пришлось бы туго, если бы не частичный успех первой атаки. Скользкий хищник истекал дизельным топливом. Всплывая чёрной кровью, след на поверхности помогал как-то ориентироваться и восстанавливать контакт с целью. Вдобавок заморский «хеджихог», что в переводе на русский означало «ёж», показал себя колючим не только для противника. Остроумная идея приспособить тяжелый миномет для борьбы с подводными лодками конструктивно была не доработанной. То ли от качки, то ли от мороза хвостатые бомбы иногда застревали в стволах. При втором залпе минёрам удалось подхватить одну из таких бомб и, отчаянно рискуя, сбросить за борт. Остальные бомбы, хотя и долетев, молчаливо канули в воду.
Промах ожег досадой. Противник, резко меняя курсы и скорость, сбивал прицел. Торопиться следовало, а спешить было нельзя. Максим Рудых знал, что боезапас кончается и теперь в его распоряжении последняя серия в двадцать четыре штуки. Он рискнул застопорить машины, и чуткий ультразвук тут же отреагировал ровным графиком. Штрихи рекордера свидетельствовали о том, что поврежденная лодка мнила себя оторвавшейся от преследования. Наступил переломный момент боя, от которого зависело всё, и Рудых не допустил перехвата инициативы. Стремительным рывком подскочив к расчётной точке, он выпустил оставшуюся серию целиком. И опять одна из бомб осталась в стволе. С мостика было видно, как старшина минёров извлек её, грозно шипящую, из направляющей трубы.