Было около пяти, когда она вновь взяла Зигги на поводок и мы вышли из дикой части парка на прогулочные дорожки.
Пока мы шли, я чувствовал себя очень странно, будто плыл в каком-то сне наяву, будто это была не моя жизнь. Чья-то чужая. Я опять был обманщиком. Самозванцем. Я не хотел, чтобы встреча с Оливией заканчивалась, потому что знал, что будет дальше: я дойду до ближайшей станции метро, спущусь по лестнице и вернусь в свою реальность. В квартиру Мелани. Если Мелани звонила мне на работу, она наверняка разозлилась, потому что не застала меня, а я не предупреждал ее, что уйду раньше. Она захочет знать, где я был и с кем. Мне придется объясняться. Что я ей скажу?
Мы дошли до угла Пятой и Семьдесят девятой, где начали нашу прогулку, и она протянула мне руку.
– Еще раз спасибо за встречу и за то, что подписали бланк. Теперь можно продолжать работу над фильмом. Я буду монтировать завтра весь день и, наверное, все выходные.
– Желаю вам удачи, – сказал я, пожимая ей руку дольше, чем обычно, потому что мне не хотелось отпускать это чувство. Эту счастливую, полную надежд легкость бытия. Эту странную, неизведанную радость. – Хотя уверен, что она вам не понадобится.
В ее глазах блеснуло что-то игривое, а может, даже кокетливое.
Она флиртовала со мной?
Земля, казалось, ушла из-под моих ног, будто я резко встал в маленькой и шаткой лодке. Внезапно все стало очень ненадежным, и я был уверен, что вот-вот потеряю равновесие, упаду за борт и утону в темных холодных глубинах, где мне будет нечем дышать. Не из-за Оливии. Причиной моему удушающему страху была Мелани и ужасная ошибка, которую я совершил.
К счастью, пока я гулял в Центральном парке, Мелани была в библиотеке и редактировала работу. У нее выдался продуктивный день, и она не звонила мне в офис.
На следующий день я вновь сидел в кресле и внимательно слушал своих утренних пациентов. Но в перерывах между встречами, когда я горбился над столом, делая заметки о сеансах, я признавался себе, что нахожусь в большой опасности, потому что не могу перестать думать об Оливии Гамильтон – девушке, которую я только что встретил и с которой провел очень мало времени… сколько? Самое большое – несколько часов? Мы просто погуляли в парке с ее собакой, и я подписал нужную ей бумагу. И все-таки… я не мог перестать думать о ней. Я представлял себе ее спортивную фигуру, ее глубокие голубые глаза и длинные ресницы, жизнерадостную улыбку, с которой она смотрела, как Зигги прыгает в озеро. От ее энергии у меня перехватывало дыхание. А потом я пошел к Мелани, она была подавлена и недовольна своей работой, и мне пришлось выкинуть из головы это прекрасное чудо. Я все еще старался забыть об Оливии.
В конце дня, когда я убирался на столе перед выходными, Кэролайн легонько постучала в мою дверь и вошла. Должно быть, она тоже собиралась уходить – в одной руке она держала портфель, через другую перекинула плащ.
– О, хорошо, – сказала она. – Я вас поймала.
Я запер ящик стола и отодвинул стул.
– С поличным, – сказал я с дружелюбной улыбкой.
Она ухмыльнулась и прислонилась плечом к дверному косяку.
– У меня есть еще одна просьба, но, пожалуйста, не думайте, что вы обязаны сказать «да». Впереди выходные, и, возможно, у вас уже есть планы.
– Что за просьба? – спросил я. Она прошла вглубь кабинета и поставила портфель на спинку кресла.
– Меня пригласили на ужин к Гамильтонам сегодня вечером, и Лиз предложила, чтобы вы тоже пришли.
– Лиз?
– Очевидно, что вы не из Нью-Йорка. Лиз – вторая жена Оскара Гамильтона, намного моложе первой, которая довольно рано ушла из жизни. Она мать Оливии.
– Вот как. – Меня вдруг заинтересовала история семьи.
– Ужин в семь в их пентхаусе на Пятой авеню. Не могу сказать, кто еще придет, но, насколько я поняла, это будет небольшая компания. Вы свободны?
Я задумался: почему меня в последнюю минуту добавили в список гостей? Чтобы отблагодарить за помощь их дочери с учебным проектом? Или это предложила Оливия?
Разумеется, я подумал о Мелани. У нас не было конкретных планов, но это была пятница. Она ожидала, что я приду к ней. Придется ей позвонить.
– Да, свободен, – ответил я.
– Отлично. Я сейчас же перезвоню Лиз и сообщу, что вы придете. – Кэролайн подошла к моему столу и записала адрес на клочке бумаги. – Увидимся там. Думаю, вам стоит надеть костюм и галстук.
«Без проблем», – подумал я, внезапно занервничав, потому что моему единственному костюму было десять лет. Это означало, что в ближайший час мне нужно было отправиться за покупками.
Как только Кэролайн ушла, я набрал номер Мелани.
– Алло?
– Привет, это я.
– И тебе привет. – Ее голос звучал жизнерадостно, и это было облегчением. Тем не менее я какое-то время молчал, нервно постукивая пальцем по столу, прежде чем заговорить.
– Послушай, – наконец сказал я. – Я не приду к тебе сегодня после работы. У меня кое-что изменилось.
Она молчала, и я заставил себя продолжить:
– Только что зашла моя начальница, Кэролайн, и спросила, не могу ли я пойти с ней на званый ужин. Это может поспособствовать ее планам по расширению клиники, и она хочет, чтобы я там был.
– Где он будет? – спросила Мелани. – В ресторане?
Я немного расстегнул воротник.
– Нет, это частный обед в доме.
– Чьем?
Я развернул стул к книжному шкафу.
– Ты знаешь, кто такой Оскар Гамильтон?
– Конечно. Я не идиотка. Нельзя жить в Нью-Йорке и не знать, кто такие Гамильтоны.
– Верно. Так вот… – Я ущипнул себя за переносицу, потому что терпеть не мог эту необходимость объясняться, этот страх, что я испорчу Мелани настроение и весь ближайший час вынужден буду его поднимать, иначе вообще не пойду ни на какой ужин. – Вчера вечером Кэролайн была в Линкольн-центре, встретила там Оскара Гамильтона и его жену, и они спросили, может ли их дочь прийти в клинику и взять несколько интервью для фильма, над которым она работает. Кэролайн согласилась, и теперь они пригласили ее на ужин, наверное в качестве благодарности, и меня тоже.
Снова тишина.
– Какая дочь?
Я закрыл глаза.
– Младшая.
– Оливия?
– Да.
– Ясно. – Мелани помолчала. – Вы с ней встречались? Она брала у тебя интервью?
– Да. Просто несколько основных вопросов о том, как помочь людям справиться с горем. Это заняло совсем немного времени.
Еще одна пауза.
– Почему ты не сказал мне об этом?
С тяжелым вздохом поражения я откинулся на спинку стула.
– Это было только вчера, а вечером мы обсуждали твою диссертацию. Похоже, я просто забыл.
– Дин…
Я не ответил. Я просто со жгучим страхом ждал, когда упадет топор.
– Хорошо, – холодно ответила она, удивив меня. – Значит, ужин у них сегодня вечером? Они живут на Пятой авеню, верно?
Я снова выпрямился.
– Да. Именно этот адрес мне дала Кэролайн.
– И Оливия там будет?
– Не знаю.
Мелани немного помолчала, а потом сказала бесцветным голосом:
– Ладно. Но я хотела посмотреть с тобой фильм сегодня вечером. Как думаешь, во сколько ты закончишь?
– Я не знаю. Сложно сказать.
– Ты можешь потом прийти ко мне? Пожалуйста. Тебе не придется тащиться в Нью-Джерси по темноте…
У меня не было веских причин отказывать ей, поэтому я согласился, отчасти потому, что спешил покинуть офис, чтобы купить себе новый костюм, но в основном потому, что не мог сейчас выдержать ссору и бесплатный сеанс психотерапии. У меня не было на это сил.
Глава 16. Дин. Нью-Йорк, 1986
Я прибыл в резиденцию Гамильтонов на пятнадцать минут раньше, но остановился неподалеку, через улицу, чтобы не показаться слишком нетерпеливым. Глядя на высокое здание в свете заходящего солнца, я задумался, сколько этажей занимает семья Гамильтон. На трех уровнях располагались террасы с зеленью, ниспадавшей с перил. У входа под темно-бордовым навесом стоял швейцар в элегантной униформе. Он поприветствовал пожилую пару, которая приехала на черном лимузине и вошла в здание. Женщина была в шубе, хотя вечер был достаточно теплым.
Я то и дело смотрел на часы и, когда увидел, что Кэролайн с мужем выходят из желтого такси и направляются к особняку, решил, что пора войти и мне. Я дошел до перекрестка, пересек дорогу и приблизился к швейцару.
– Добрый день. Я на ужин к Гамильтонам. Мне просто войти внутрь или…
– Как вас зовут, сэр?
– Дин Робинсон.
– Прекрасно. Добрый вечер, доктор Робинсон. Вас ожидают. Сюда, пожалуйста.
Он придержал передо мной стеклянную дверь, и я вошел в широкое, отделанное белым мрамором фойе размером с бальный зал. Прямо под огромной хрустальной люстрой стоял круглый мягкий диван. При виде всего этого богатства мне пришлось подавить желание развернуться и уйти из-за того, что мне здесь не место.
Мой желудок скрутился в нервный узел, когда швейцар обратился к человеку, сидевшему за стойкой консьержа:
– Это доктор Робинсон к Гамильтонам.
Консьерж встал.
– Добро пожаловать, сэр. Лифт рядом.
– Спасибо. – Я подошел к открытому лифту и шагнул внутрь. Он был роскошен: красный ковер на полу, медные перила и кнопки, сияющие до боли в глазах. Двери передо мной закрылись, и я поднялся на самый верх.
Когда прозвенел звонок и двери распахнулись, я вышел в большой вестибюль с черно-белыми мраморными стенами и розами в большой вазе на огромном столе-витрине. Передо мной была только одна дверь. Я нервно сглотнул, но подошел и позвонил.
Дверь открылась, и меня встретил мужчина в чернобелом смокинге.
– Добрый вечер, – сказал он. – Вы, должно быть, доктор Робинсон. Могу я взять ваше пальто?
Я выскользнул из пальто, передал его мужчине и, стараясь не выглядеть ошеломленным, вошел в широкий холл, где на двух одинаковых столиках из красного дерева слева и справа от меня стояли свежие цветы. Прямо передо мной витиеватая каменная лестница вела на другой этаж, а из динамиков, скрытых от глаз, звучала классическая музыка.