Кто-то шептался, кто-то шел мимо. Мир казался странно чужим и далеким.
– Конечно, – ответила я, скрывая от дочери страхи и тревоги. – Я тоже хочу с ней познакомиться. Но сейчас мне надо вернуться к работе. Может, ты зайдешь сегодня на ужин? Обсудим, что делать дальше.
– У меня есть две недели отпуска, которые я могу взять в любое время, – ответила Роуз. – Ты правда хочешь, мам? Ты поедешь со мной?
– Поговорим об этом вечером, – сказала я.
Но я знала, что у меня нет выбора. Я не могла жить без ответа на вопрос, который преследовал меня больше двадцати лет. Роуз помолчала.
– Мам, прости меня. Я не хотела создавать всю эту драму. Может, тебе лучше было бы вообще об этом не знать.
Я выдвинула нижний ящик стола и сунула туда сумочку.
– Все в порядке, милая. Я рада, что ты все это обнаружила. Что бы ни случилось, мы справимся.
И все же мне казалось, что мой мир выходит из-под контроля. Мне нужно было время, чтобы прийти в себя.
Утром я проснулась на рассвете, когда слабая серая полоска света пробилась сквозь маленькое отверстие между портьерами. Кровать рядом со мной была пуста. Гэбриел уже встал, и это подтвердило то, о чем я уже подозревала: его встревожил наш разговор за ужином. Мы всей семьей решили, что мы с Роуз поедем в Австралию, чтобы встретиться со Сьюзи. И отправиться туда, где может жить Дин. Гэбриел поддержал эту идею, но лишь теперь ее истинный смысл стал доходить до нас обоих.
Я встала с кровати, накинула халат и прошла в кухню. В доме, залитом тусклым утренним светом, было тихо. Я заметила, что дверь в подвал приоткрыта, поэтому тихонько спустилась по деревянным ступеням и через перила заглянула в комнату отдыха, где нашла своего мужа. Он сидел на диване, полируя саксофон мягкой белой тканью.
– Привет, – сказала я, подходя ближе и садясь рядом с ним. – Ты сегодня рано.
– Не мог уснуть, – ответил он, мельком взглянув на меня.
– Я тоже.
Он продолжил полировать медь, пока она не засверкала в свете лампы, а потом положил инструмент в открытый футляр и сказал:
– Кофе?
– Определенно.
Он закрыл и убрал футляр, вслед за мной прошел на кухню, где я начала варить кофе, принес две кружки и поставил на стол. Пока кофеварка булькала и шипела, мы стояли рядом и смотрели, как наполняется стеклянный графин.
– Я хотел бы поехать с вами, – наконец сказал он. – Возможно, я должен поехать.
– Но на следующей неделе музыкальный фестиваль, – напомнила я ему. – Ты нужен своим ученикам.
– Вам я тоже нужен. – Он пристально посмотрел на меня, его глаза искали мои. – Ведь так?
– Конечно, – быстро заверила я. – Но мы с Роуз справимся.
Гэбриел повернулся ко мне, его лицо посерьезнело.
– Этим утром, когда я проснулся и представил тебя на другом конце мира – там, где ты можешь снова встретить Дина, – мне захотелось что-нибудь сломать.
Я услышала в его голосе былую ревность и узнала это беспокойство в его глазах, потому что мы уже шли по этой дороге раньше. Он так и не смог до конца поверить, что я люблю его гораздо больше, чем когда-то любила Дина.
– Поехали с нами, если хочешь, – сказала я. – Может, так будет лучше.
Он ненадолго задумался и снова повернулся к кофеварке.
– Нет. Вы должны ехать вдвоем. Ты и Роуз.
Я задумалась об этом твердом, однозначном решении.
– Мне кажется, это испытание, – осторожно предположила я. – Ты хочешь узнать наверняка, вернусь ли я к тебе.
Гэбриел скрестил руки.
– Может, и так. Как там говорят? Если любишь, отпусти. Если вернется, значит, твое.
– Если не вернется, значит, никогда твоим и не было.
Я повернулась к нему, коснулась его руки и посмотрела ему в глаза.
– Я твоя, Гэбриел. Думаю, ты это уже знаешь. И надеюсь, однажды ты в это поверишь.
Кофе сварился, И Гэбриел разлил его по чашкам.
– Я всегда старался в это поверить. Обычно мне это удается, но порой, когда в доме тихо, я чувствую, что ты отдаляешься, будто в тебе живет печаль, которая не имеет ко мне никакого отношения, так я не могу это исправить и просто должен оставить тебя с ней наедине.
Я взяла у него чашку, ее тепло согрело мои холодные ладони.
– Ты прав. Иногда я вспоминаю боль, через которую прошла, и ничто не может это исправить или излечить ее. Это часть меня. Но это не значит, что я по-прежнему хочу быть с Дином. После всего, что мы о нем узнали, я чувствую лишь злость. Чувствую, что он меня предал. Над всеми воспоминаниями о нем лежит тень, похожая на темную грозовую тучу.
Гэбриел прислонился к стойке.
– Я понимаю. Ты хочешь, чтобы я признал, что ты выбрала меня – и что ты всегда выберешь меня, – но я не могу не волноваться, что если он будет рядом и ты увидишь его снова, то между вами опять вспыхнет искра, несмотря на все, что произошло. Ты вспомнишь вашу юную страсть. Я не уверен, что у нас с тобой вообще была такая страсть. Когда мы снова сошлись, нас связали любовь и дружба, а не влечение.
– Но это было намного глубже и лучше, чем страсть, – сказала я. Мне очень нужно было, чтобы он это понял. – Да, у нас была история дружбы и уважения. Но и влечение было. И по-прежнему есть. Но это вишенка на торте, а не сам торт.
– Иногда вожделение может быть сильнее любви. Оно может зажечь тебя и затуманить твой разум, и вот так, – он щелкнул пальцами, – ты в чьих-то руках. Или хуже.
– Нет, Гэбриел. Мое решение останется в силе. Клянусь.
– Я знаю, – перебил он, – что ты не стала бы мне изменять, но если что-то изменится, я хочу, чтобы ты вспомнила обо мне и нашем доме. Вспомнила, как сильно я люблю тебя. Как я скучаю по тебе и жду тебя.
Я приблизилась к нему и погладила его щеку.
– Ничего не изменится. И я вернусь домой.
Утреннее солнце светило в кухонное окно и заливало комнату золотистым светом. Гэбриел сжал мою руку и поцеловал открытую ладонь.
Господи, о господи… Я не хотела причинять ему боль, и я знала – он предпочел бы, чтобы я вообще не ездила в Австралию, а просто сообщила властям о результатах анализа ДНК, и пусть они сами разбираются. Но мне нужно было ехать, и Гэбриел это понимал. Если Дин был жив, мне нужно было увидеть его лично и спросить, почему он совершил то, что совершил. Только тогда я готова буду вернуться домой и наконец положить этому конец.
Глава 31. Оливия. Кэрнс, Австралия, 2012
Я стояла на балконе нашего отеля и смотрела на Коралловое море. День был жаркий и ясный, небо – безоблачно голубое, пальмовые листья грациозно покачивались на ветру. С пляжа до меня донесся запах лосьона для загара. И я взглянула на Роуз, которая лежала на шезлонге, подставив лицо солнцу.
Интересно, о чем она думала? Возможно, о своей сводной сестре Сьюзи. У них было время узнать друг друга с тех пор, как мы приехали в Брисбен и мать Сьюзи, Патрисия, приняла нас как родных. Мы страдали от смены часовых поясов и отчаянно нуждались в горячем душе и мягкой постели, и Сьюзи и Патрисия встретили нас в аэропорту и отвезли к себе домой в Риверсайд, где мы пробыли три дня.
Поначалу я воздерживалась от вопросов о недолгих отношениях Патрисии с отцом Сьюзи, потому что это казалось невежливым. Но на второй день нашего визита Сьюзи повела Роуз на экскурсию в университет, а Патрисия пригласила меня на обед. Мы сидели во внутреннем дворике за изящным столом, накрытым белоснежной скатертью, и она заказала бутылку охлажденного пино гриджо. Как только его принесли, она подалась вперед и без обиняков спросила, что я хочу узнать о мужчине, с которым у нее была связь на одну ночь восемнадцать лет назад.
– Все, – ответила я, тоже подавшись вперед и чувствуя ее дружеское участие.
Она посмотрела на меня с ностальгией, как будто откуда-то издалека, и сказала, что отец Сьюзи был самым красивым мужчиной, которого она видела в своей жизни.
– У него были густые, волнистые, выгоревшие на солнце волосы, – сказала она. – Томные голубые глаза и широкие плечи. Он был капитаном старой деревянной парусной лодки. Все было как во сне. Я не могла отвести от него взгляда, и мои друзья буквально заставили меня подойти к нему и познакомиться.
Я слушала все это с тревожной смесью полного понимания и ревнивой ярости, потому что она говорила о Дине. О моем Дине. Я пыталась убедить себя, что не знала человека, о котором она говорила, потому что Дин, которого я когда-то любила, был самозванцем. Его никогда не существовало. Ну и что, что он спал с женщиной, которая сидела напротив меня? Вероятно, за последние двадцать лет переспал со многими ничего не подозревающими женщинами.
– Продолжай, – сказала я, пристально глядя на нее, потягивая вино. Патрисия рассказала, как они танцевали и пили всю ночь, и я остановила ее.
– Ты уверена? – спросила я. – Дин, за которым я была замужем, вообще не пил. Ни капли.
– Ну… – Она пожала плечами. – В тот вечер виски явно был ему по душе.
Я почувствовала укол недоверия. Что, если это был другой человек?
– Продолжай, – вновь сказала я.
Рассказывать было особо нечего. По словам Патрисии, она пригласила его в свой номер, где они занимались сексом, о чем она вспоминала с нежностью, но, когда она проснулась на следующее утро, его уже не было.
– И все? – спросила я. – Он не попрощался, не оставил номер?
– Он оставил очень милую записку, – ответила она. – И нарисовал сердечко внизу. Я не расстроилась. Мы оба понимали, что это на одну ночь, а записка меня растрогала. Это был первый раз после развода, когда я позволила себе флиртовать с кем-то. Мне просто нужно было расслабиться, а Джон… – она помолчала, – он был прекрасен.
– Прекрасен?
– Да. Настоящий джентльмен. Когда мы уже были в номере, он то и дело спрашивал, точно ли все хорошо и уверена ли я. Он совершенно меня покорил, и я очень хотела снова увидеть его, но поборола в себе это желание.
– Почему?
– Потому что я понимала, что он не для меня. Я городская девушка, нацеленная на карьеру, – объяснила она. – А он типичный пляжный бездельник. Ну, знаешь таких. Шлепанцы и шорты каждый день в году. Никакого телевизора. Никаких обязательств. – Она сделала глоток вина. – Хотя он не был ходячим стереотипом. В его глазах было что-то грустное. И ему не очень-то хотелось танцевать со мной. Думаю, он просто пожалел меня. Не хотел отказывать, чтобы не ранить мои чувства.