Цокот копыт Отто затих вдали. Эллен стала убирать со стола, отгоняя ос и поглядывая по сторонам – не покажется ли Финс.
Затем она отнесла остатки еды в холодильник, загрузила грязную посуду в посудомоечную машину и посмотрела в окно. Шпора вытащил газонокосилку на траву и установил специальные ножи для выравнивающей стрижки.
Эллен хотела найти себе занятие, которое спасло бы от невыносимой жары. Облачившись в старый мамин купальник, она решила извлечь из пруда несколько выживших лилий прежде, чем приступать к откачке воды. Зеленая пенистая жижа хлюпала вокруг нее, брызгала в лицо, прилипала к телу. Она превратилась в чудище болотное к тому моменту, когда Шпора закончил повторную стрижку газона.
– Вы даже не представляете, на кого вы сейчас похожи! – крикнул он, проезжая мимо нее к воротам с последним ящиком срезанной травы. – На садовую статую, покрытую мхом!
– Я польщена. – У Эллен не было настроения вступать в словесное состязание.
– Между прочим, очень стильно! Вам нужно стоять там, когда придут покупатели. Цена сразу вырастет втрое!
– Хорошо, только дуршлаг на голову надену.
– Уж не ради ли вашего дружка из агентства недвижимости? Вы случайно не ждете его сегодня вечером?
– Не ваше дело, – последовал остроумный ответ. Она недоумевала – откуда ему известно, чем Ллойд зарабатывает на жизнь.
– Забавная вы.
У Эллен возникло отчетливое впечатление, что эти слова относятся отнюдь не к ее блестящему остроумию.
– Почему вы это сказали?
– Ни почему. Просто вы забавная, и все.
Что Шпора имел в виду, она так и не поняла.
Под солнцем водоросли засохли, и ее лицо, руки и ноги покрылись зеленой коркой. Эллен включила насос, чтобы откачать воду из пруда. Они больше не работали сообща. Каждый теперь занимался своим делом в противоположных концах сада, время от времени бросая на другого задумчивый взгляд и торопливо отводя его в сторону.
Когда солнце опустилось довольно низко, Шпора присел на свою любимую скамейку и открыл банку пива.
– Не угодно ли? – Он протянул Эллен другую банку, словно приглашая ее возобновить разговор, полный двусмысленностей.
Услышав его жесткую интонацию, она поняла, что ему хочется подчинить ее. Даже если Шпора и поддался мимолетной слабости перед тем, как сесть на Отто, то теперь полностью совладал и с лошадью, и с собой. Этот человек был снова на коне и внушал страх.
Эллен продолжала полоть, вырывая все растения подряд и бросая их через плечо.
– Значит, вы больше не любите меня? – окликнул Шпора.
Она полола, не обращая на него внимания.
– А я по-прежнему люблю вас.
Эллен подумала, что терпеть не может заниматься садоводством. Это грязная, вонючая, неблагодарная работа, от которой болят коленки. Она стала потная и липкая и вся покрылась ссадинами и царапинами.
И тут Шпора оказался рядом – одним прыжком, словно кошка, которая дышит тебе в ухо, и ты не знаешь – в следующее мгновение лизнет она тебя в щеку или вцепится в шею. Молча и бережно он выбирал из кучи сорняков многолетние цветы, которые Эллен бесцеремонно выдергивала, и аккуратно сажал их обратно.
Сажая пятый по счету дельфиниум, Шпора заговорил – мягким, увещевающим голосом, словно успокаивая ее:
– Так что с вами случилось? Она выхватила пучок флоксов.
– Ничего.
– Вы поссорились с Ричардом?
Эллен вздрогнула от удивления и уставилась на него.
– Вы упоминали это имя. И у Джоан оно тоже встречается. – Шпора подобрал флокс и стал его сажать обратно.
Эллен фыркнула и враждебно посмотрела на него.
– Вообще-то это распространенное имя.
– Ричард – ваш муж?
Эллен решила, что Шпора затеял какую-то новую игру.
– Мы не были женаты.
– Но вы долго жили вместе?
– С чего вы взяли?
– Лошади и замужние женщины – уж в них-то я разбираюсь неплохо. – Он мягко засмеялся. – Так сколько? Лет семь? Восемь?
Он, конечно, проницателен. Но не настолько, чтоб угадать.
– Тринадцать.
– Черт подери! – Собеседник присвистнул. – А Вы прекрасно сохранились для ваших лет.
– Мы сошлись в шестом классе колледжа, когда нам было по шестнадцать.
– И все это время были вместе?
– Расстались месяц назад.
– А до него у вас было много любовников?
Эллен приподняла брови. Что ж, если это игра – пусть он выиграет, ей не жалко.
– Как-никак, я жила в Тонтоне.
Шпора помолчал, сажая обратно в клумбу полуживые люпины.
– Позвольте мне внести ясность. Вы хотите сказать, что за всю свою жизнь спали только с одним мужчиной?
Эллен поднялась.
– На сегодня с меня хватит. Мне нужно принять душ, а Сноркел погулять, пока не стемнело. Спасибо вам за помощь.
– Но я еще не выполнил вашего желания.
– Уже выполнили. – Эллен вытащила гвоздь из заднего кармана и протянула ему. – Вы подстригли газон. Три фунта и тридцать три пенса я потратила не зря. – И, отвязав собаку, она пошла в дом, не оглядываясь.
Выйдя из душа и переодевшись, Эллен увидела, что ни его, ни мини-трактора уже нет. Весь садовый инвентарь родителей, даже насос, был убран обратно в сарай. Чернело обнажившееся дно пруда, в зеленой тине запутался бумажный кораблик. Эллен подцепила его длинной палкой и развернула. К ее ногам упал маленький металлический предмет. На листе бумаги она прочитала:
Я путами опутана,
Я коконом окутана,
Как дремлющая куколка -
Но грежу я о крыльях
И о бескрайнем мире.
Эллен наморщила лоб, перечитывая эти строчки вновь и вновь, силясь припомнить, где она их слышала. То ли стихотворение, то ли песня.
И вдруг ее осенило. Джоан Митчелл. «Когда я в последний раз видела Ричарда».
Эллен втянула воздух, и слезы хлынули из глаз, а плечи затряслись от рыданий. Она скомкала бумажку и бросила ее обратно в пруд.
Посмотрев под ноги, она обнаружила то, что и ожидала: гвоздь от лошадиной подковы. Нет, она не позволит ему пригвоздить ее сердце.
Эллен подняла гвоздь, подошла к скамейке, где лежала подкова, аккуратно вставила гвоздь на место, а потом зашвырнула подкову в пруд.
6
Ни свет ни заря Эллен открыла глаза и прислушалась: к пению птиц примешивалось какое-то постороннее щелканье.
Кому это, интересно, взбрело в голову стричь живую изгородь на рассвете? Ясно, кому: конечно, Шпоре.
Эллен вылезла из постели и подошла к окну. Первое, что она увидела, – выложенное на газоне обрезками веток огромное слово: «Извините». Похоже, благодарить и извиняться с помощью флоры – местная традиция.
– За что вы извиняетесь? – спросила Эллен пять минут спустя, выйдя в сад с двумя чашками чая.
Шпора перестал щелкать секатором и оглянулся, задрав очки на макушку.
– За то, что вернулся.
– А за что вы меня благодарили с помощью розовых лепестков?
– За то, что вы купили мой лот. – Беллинг улыбнулся. – Но не думайте, что я зашел тогда без приглашения. Меня очень даже приглашали, правда? – он обратился к Сноркел и погладил ее.
– А заодно вы забрали свою игровую приставку?
Едва выговорив это, она поняла, что ошиблась. Он недоуменно склонил голову набок:
– Я не играл на игровых приставках с детства. Эллен приникла к кружке, втягивая в себя горячий пар и танин. Все клумбы были прополоты, даже бордюры сделаны. Она удивленно посмотрела на Шпору.
– Когда же вы пришли?
– Пару часов назад. Мне не спалось.
А Сноркел даже не тявкнула. Все-таки в качестве сторожевой собаки она никуда не годится.
– Простите, если я немного переборщил вчера. – Шпора снял перчатки, не глядя на нее. – Я с первого взгляда влюбился, как сумасшедший. – Он сделал паузу. – В этот сад.
И посмотрел на нее. Хоть на словах Шпора и просил прощения, но глазами играл так же, как и вчера. Они говорили совсем другое: ну же, смелее! Ты ведь знаешь, какой я. И понимаешь меня. Я плохой. И делаю людям больно. Как и ты. Давай будем плохими вместе. Давай! Решайся! Эллен протянула гостю кружку с чаем.
– Я вчера была в дурном настроении. К тому же не выспалась. Скорее уж это я должна просить прощения.
– Вы оба должны просить прощения! – раздался громовой голос, и перед ними, за подстриженной изгородью, вырос Хантер Гарднер в полосатой пижаме. – Вы хоть имеете понятие, который час?
– Довольно рано, – кашлянула Эллен.
– Без четверти шесть! Вы что, считаете, это подходящее время для садовых работ?
К большому удивлению Эллен, Шпора сразу же извинился:
– Не думал, что сейчас так рано. Я не ношу часов – видите. У нас на сегодня очень много работы, но ничего, займусь этим позже. Надеюсь, я вам не очень помешал.
Сосед смерил его взглядом и кивнул в знак того, что принимает извинение. Хантер направился к дому, бросив через плечо:
– И пусть эта псина не засматривается на моих кур!
Шпора повернулся к Эллен и улыбнулся:
– Видите, какое благотворное влияние вы на меня оказываете!
Она оценивающе прищурила глаз.
– Скажите, вы меня еще любите? – спросил он.
– Немного, – она зевнула. – А вы меня?
– Безумно! Человек, заваривший для меня такой чай, навеки стал властелином моего сердца.
– Так, значит, оно у вас все-таки есть?
Они работали вместе, собирая в большую кучу весь мусор, чтобы потом его сжечь, и тихо переговаривались. В основном мололи чепуху и шутили, не допуская, чтобы атмосфера стала враждебной и напряженной, как вчера. Попутно оба невзначай что-то рассказывали о себе – но не выковыривали эти сведения друг из друга, как жемчужины из плотно закрытых раковин, нет, жемчужины выкатывались сами собой.
Когда Хантер Гарднер вышел за утренней газетой, Эллен со Шпорой сидели на скамейке и пили кофе. Они приветливо помахали ему, сосед вздернул подбородок и презрительно улыбнулся в ответ.
– Интересно, почему он никогда не был женат? – спросила Эллен.
– Наверное, голубой! – Шпора подвинул ей печенье.
– Не похоже! Он всегда строил глазки моей маме.