Десять лет. Он проработал еще несколько недель в гараже, ползая в трансе, пока из нью-йоркской больницы не пошли первые письма Эдны. Она поправится, и они начнут все сначала. Она до сих пор любит его, скучает, почему он ее не навещает? Ну конечно! – ее богатой родне это пришлось бы по вкусу. Ну конечно! – она так его любила, что болталась со школьниками, пока он ночами работал в гараже.
Фу! Он слинял и правильно сделал. Посреди ночи проснулся, пошел гулять по улицам; казалось, темные деревья шелестели ему прощальную песню, и он запрыгнул на товарняк до Олбани. Так и начались десять лет скитаний; Канада, Мексика, сорок три штата, работа в гаражах, в закусочных, строительные бригады, отели Флориды, шофер грузовика в Джордже, бармен в Новом Орлеане, помощник в беговых конюшнях, на Запад с цирком, зазывала в Санта-Аните, букмекер в Салеме, штат Орегон, и, наконец, первый рейс из Сан-Франциско. Затем ленивые дни в Тихом океане, переход вокруг мыса Горн, по всему миру и обратно с подвывертом, от Японии до Нидерландской Гвианы. Десять лет… Встречи с парнями вроде Ника Мида и участие в бунте на стороне бедных индийских бродяг в Калькутте; тюрьма в Шанхае за то, что мотался за Ником, – ну да, тот был коммунистом… но Уэсли это сделал ради хорошего времяпровождения и общих принципов, в то время как Ник верил; что ж, Уэсли Мартин с тем же успехом поверил бы в ничто, кабы оно объясняло всю чертовщину, через которую он прошел; Ник славный малый, сражался за бедных испанских бродяг и получил за это пулю; а по мнению Уэсли, уйти в море уже достаточно, к черту бунты, пьянство, женитьбу и весь мир с подвывертом же. Тут главное не переживать ни о чем – моря достаточно, море – это всё. Просто оставьте его в покое, он хочет выйти в море и быть в мире, который ему по нраву, благочестивом, справедливом и здравомыслящем мире, где парень может никуда не лезть и работать по-честному.
И какого черта ей нужно теперь? Он однажды уже встретил ее в нью-йоркском ночном клубе, но она его упустила, он драпанул. К черту ее! С него по самое не хочу хватило бича…
Уэсли снова наполнил свой стакан, выпил, наполнил опять и выпил еще раз. Он так набубенится, что, когда она придет, он ее не узнает… как она теперь выглядит? К черту!.. он был уже изрядно пьян. Может, она теперь похожа на старую ведьму, зацелованную дебютантку с коктейльными кольцами вокруг глаз. В нью-йоркском ночном клубе она, конечно, выглядела постарше, но у нее была все та же фигура, тот же неугомонный смех… она пришла с высоким блондином, который все поправлял свою черную бабочку, – это было пять лет назад.
Уэсли обернулся и взглянул на сетчатую дверь… она и правда придет? Она два месяца ждала его в Бостоне?
Уэсли налил себе еще, от кварты осталось совсем немного, он наполнил стаканы товарищей – они теперь обсуждали музыку – и тем самым ее опустошил. Хотел снова разбить бутылку, как всегда поступал с этим символом пустоты – после каждой капитуляции перед ее невыполненными обещаниями. Он хотел бы разбить ее о другие бутылки в баре отца и потом заплатить ему за ущерб, – может, так и надо было поступить в Нью-Йорке, когда у него было восемь сотен долларов, надо было пойти в самый развеселый бар города и разбить все бутылки, зеркала и люстры, все столы, подносы и…
– Уэсли?
Сердце Уэсли подпрыгнуло, с другого конца стойки его отец смотрел на того, кто заговорил у Уэсли за спиной. Эдна… ее голос.
Уэсли медленно обернулся. Позади него стояла девушка, бледная девушка в темно-коричневом летнем костюме, шрам рассекал ее лоб над левой бровью. Женщина, зрелая женщина, а не маленькая Эдди, на которой он женился… десять лет назад… нет, это другая женщина.
Уэсли ничего не мог сказать – он пристально смотрел в испытующие голубые глаза.
– Это Уэсли! – сказала она, в основном для себя.
Уэсли не нашелся с ответом; он сидел, повернув голову, ошарашенно глядя на нее.
– Ты не хочешь сказать «привет»?
– Ты Эдна, – гипнотически пробормотал он.
– Да!
Уэсли медленно слез с барного стула и встал перед ней, по-прежнему держа бутылку. Руки дрожали. Он не мог оторвать изумленного взгляда от ее лица.
– Как ты, Уэсли? – спросила она, изо всех сил стараясь держаться формально.
Уэсли несколько секунд молчал, слегка покачиваясь, в изумлении широко раскрыв глаза.
– Я? – прошептал он.
Девушка нервно переступила с ноги на ногу.
– Да, как ты? – повторила она.
Уэсли быстро взглянул на Билла Эверхарта и Ника Мида, но те были так поглощены беседой и так пьяны, что девушку даже не заметили. Его отец наблюдал с другого конца бара, сдвинув густые белые брови – в смущенном беспокойстве, показалось Уэсли.
Уэсли повернулся к девушке.
– Я ничего, – выдавил он, запинаясь.
Они молчали, нерешительно глядя друг на друга посреди опилок.
– Пожалуйста, – произнесла наконец Эдна, – может… может быть, мы… выйдем?
Уэсли медленно кивнул. Когда они выходили, он запнулся ногой и едва не упал – он был пьянее, чем думал, – чертовски пьян.
Они вышли на ночную улицу, пропахшую морем; в нескольких кварталах громыхала, затихая вдали, надземка. Музыка и порыв теплого пивного ветра вырвались в ночь из бара.
– Давай прогуляемся, – предложила Эдна. – Тебе нехорошо.
Уэсли шел по улице с Эдной, ее темные волосы блестели в свете фонарей, а каблуки чопорно цокали в мягкой тишине.
– Будь я проклят! – пробормотал он.
– Что?
– Будь я проклят.
Эдна внезапно засмеялась – тот же самый краткий неугомонный смех, который Уэсли почти забыл.
– Это все, что ты хочешь сказать? – задорно спросила она.
Уэсли сообразил, что до сих пор держит пустую бутылку, но лишь глупо ее осмотрел.
– Что люди подумают? – засмеялась Эдна. – Мужчина и женщина идут по улице с бутылкой виски!
Он перехватил бутылку в другую руку и промолчал.
– Давай я ее поставлю, – сказала Эдна.
Она положила свою руку поверх его и осторожно забрала бутылку… прикосновение его испугало. Эдна аккуратно поставила бутылку в канаву, а он смотрел. Выпрямившись, она оказалась очень близко [к] нему.
Внезапно Уэсли опьянел очень сильно – тротуар под ним заскользил.
– Ты сейчас упадешь! – воскликнула она, схватив его за руку. – Боже, сколько ты выпил?
Он поднес руку ко лбу и понял, что покрыт испариной. Челюсть у него дрожала.
– Ты болен, – в тревоге вскричала Эдна.
– Я быстро напиваюсь, – проворчал Уэсли.
Эдна подтащила его к крылечку:
– Сядь.
Он тяжело опустился и закрыл лицо руками. Она тихо села рядом и стала гладить его по волосам незнакомыми нежными пальцами.
Они долго молчали, Уэсли не отнимал руки от лица. Услышал, как мимо проехала машина.
Потом она заговорила:
– Ты ходишь в море?
– Да.
– Я написала твоему брату несколько лет назад, и он мне сказал. Он теперь женат.
– Да.
– Он сказал, что твой отец начал дело в Бостоне и ты изредка его навещаешь.
Молчание.
– Уэсли, я искала тебя прямо с…
Он быстро покосился в сторону и вновь уперся взглядом в пакгауз на другой стороне темной улицы.
– Ты никогда не оставлял ни следа, даже в Морском союзе. Я написала тебе много писем… ты их получал?
– Нет.
– Не получал?
– Я никогда и не спрашивал, – пробормотал он.
– Так тебя тогда в Нью-Йоркском отделении ждут несколько десятков писем.
Он молчал.
– Тебе лучше? – спросила она.
– Да.
– Свежий воздух…
Мимо прокрался кот, тощий бродячий кот. Уэсли вспомнил котенка, которого нашел на Бродвее несколько ночей назад. Этот кот был старше, потрепаннее, огрубелый, оголодавший: он не был беспомощным… как котенок.
– Ты знаешь, зачем я тебя искала? – неожиданно спросила Эдна.
Уэсли устремил на нее темные глаза:
– Зачем?
Он и глазом не успел моргнуть, как ее губы прижались к его рту, ее рука обхватила его за шею. Он смутно узнал вкус ее губ, резкий аромат, затуманивающий его рассудок воспоминаниями о том, что он когда-то знал, что теперь вернулось к нему трепетной волной утраты. Снова Эдди!.. снова 1932-й!.. он снова в Беннингтоне, и деревья снова шелестят за окном их спальни, и мягкий весенний ветерок снова влетает в гараж, и юность снова влюблена!
– Я все еще люблю тебя, Уэс, и ты прекрасно знаешь, что всегда буду! – хрипло и гневно прошептала она ему в ухо.
Снова ее хриплый шепот! Солнце, песни снова!
– Люблю! Люблю, Уэс! – говорил ее дикий шепот.
Уэсли сжал ее податливое плечо и поцеловал ее. Что это за призрак вернулся из пустых коридоров времени? Это ли маленькая Эдди, прекрасная маленькая Эдди, которую он взял в жены когда-то, невезучая дочка туристов, которую он встретил летом на танцах и полюбил на берегу пруда его юности, на песках под давнишней луной – странной, тайной, счастливой луной?
Рот ее был ароматен, подвижен, Уэсли оторвался от него, погрузил губы в прохладные волны ее волос. Те же милые волосы! Те же милые волосы!
Эдна плакала… слезы скатывались по тыльной стороне его ладони. Он приподнял ее лицо и взглянул на него в мрачной темноте – бледное, украшенное самоцветами слез, странное лицо, от которого сердце его разрывало ужасным, неоспоримым духом перемен. Это не она! Еще раз он приблизил к ней свое лицо, влажные губы целовали его подбородок. Его щека, прижатая к ее горячечному лбу, ощущала слабую пульсацию в бугорке ее шрама. Кто эта женщина?
Сильная боль пронзила грудь Уэсли, нестерпимая боль подкралась к горлу. Конечно, это Эдди! Она вернулась в ту часть его, что все еще была молода, и теперь ошеломила ту его часть, что уже состарилась, она прокралась туда незнакомкой, терзающей его жизнь. Он вскочил с сердитым воплем, то ли ревом, то ли рыданием.
– Ну чего ты хочешь? – пролепетал он.
– Тебя! – всхлипнула она.
Он ладонью закрыл глаза.
– А вот этого не надо! – воскликнул он.
Она рыдала на ступеньках в одиночестве. Уэсли вытащил сигареты и пытался достать одну из пачки.